«Это же Миллер. Он не бросит начатое. Он предан своему лейблу, благотворительности, своим фанатам, наконец».

Я схватила телефон и набрала его номер. Звонок тут же перешел на голосовую почту. Я послала ему сообщение:


Пожалуйста, позвони, как только прочитаешь это.


Но оно так и осталась непрочитанным. Я мерила шагами гостиную, нервы были раскалены до предела.

– Ви? – позвала с кухни Вероника. – Что случилось?

– Миллер, – проговорила я. – Я думаю… То есть я не знаю наверняка, но у меня плохое предчувствие.

– О чем? Что-то случилось?

– Нет, но…

Я вскрикнула от удивления, когда зазвонил телефон. Эвелин.

– Эвелин, расскажи мне все! Как он? Что произошло?

– Вайолет, – спокойно произнесла она, но в ее голосе слышался страх. – Не хочу тебя пугать, но… как быстро ты сможешь сюда добраться?

28

Вайолет

Все произошло как в тумане. Только что я была в своей комнате и лихорадочно сбрасывала в сумку одежду, а в следующую минуту уже летела в Лас-Вегас по билету в первом классе, любезно предоставленному компанией «Голд Лайн Рекордс». В Мак-Карране меня встречала Эвелин на блестящем черном седане с водителем. За тонированными стеклами проносился Лас-Вегас-Стрип.

Нам обеим было всего по двадцать лет, но Эвелин облачилась в безупречную юбку А-силуэта и блейзер, в то время как я выглядела серой мышью в своих джинсах, толстовке и с наспех собранными в неаккуратный хвост волосами.

– Расскажи мне все, – потребовала я после напряженных приветствий. – Правду. А не тот бред для прессы, типа его госпитализировали из-за «истощения».

Эвелин провела по экрану телефона длинными ногтями с идеальным маникюром.

– По телефону я так сказала, потому что миру не нужно знать подробностей. Теперь, когда ты здесь, я могу рассказать. Два дня назад Миллер упал в обморок после концерта. У него очень понизились показатели, но в «скорой помощи» смогли стабилизировать состояние. Сейчас он в отеле, отдыхает.

– Упал в обморок? – В желудок словно опустился камень. – Насколько все плохо?

– Достаточно плохо, чтобы бросить гастроли, но он на это не пойдет, – произнесла Эвелин, наконец отложив телефон, чтобы уделить мне все свое внимание. – Врач говорит, что Миллер слишком усердствует. Но он полон решимости закончить тур, чтобы отвалить своей благотворительной организации кучу денег. Он испытывает чувство вины за все это. – Она указала на элегантный седан. – И он несчастен без тебя. Честно говоря, он ведет себя как настоящий придурок. Отношения на большом расстоянии слишком тяжелы для него. Ты же знаешь, какой он. Либо все, либо ничего.

– Я знаю. И благотворительному фонду он так же предан. Он не захочет все бросать.

– Ты должна заставить его уйти. Ты единственная имеешь над ним власть. Он меня не слушает.

Я покосилась на нее и почувствовала между нами застаревшую горечь прошлого.

– Я видела ваши фотографии. Кажется, вы очень близки, – призналась я.

– Ты видела всего лишь дружбу. – Она пригладила волосы, стянутые в тугой элегантный хвост. – Несмотря на все мои усилия.

Я резко повернула голову.

– Что это значит?

Она пожала плечами.

– Это значит, что я всегда играю до победного. – Она тепло улыбнулась. – Отец любит шутить, что амбиции – это мой Гаторейд. В конце концов, я бы преодолела наше маленькое соперничество. Но потом Миллер написал для тебя ту песню. И их так много. Мне тоже этого хотелось. А какая девушка не захочет?

– Значит, ты договорилась провести с ним следующие два с половиной года, чтобы стать такой девушкой?

– Он великолепен. Талантлив. А когда поет… – Эвелин осеклась и покачала головой. – Я хотела этого. Хотела стать девушкой из его песен. Думала, что если останусь рядом с ним достаточно долго, то все получится. Это была моя цель, а я никогда не проигрываю.

– Господи, Эвелин.

– Но я проиграла. Жестоко. Хотя нет, не так. Чтобы проиграть, нужно вдвоем играть в одну игру, а он в ней не участвовал. – Она повернулась ко мне лицом. – В его вселенной есть только ты. И никого больше. И ни я, ни тысяча других визжащих от восторга девчонок не смогли бы этого изменить. Господи, я видела, как девушки безуспешно пытаются привлечь его внимание, но он смотрит сквозь них. У него даже в мыслях нет того, чтобы переспать с кем-то еще. Уверена, это тоже частично объясняет, почему он ведет себя как придурок.

– Понимаю. Мне тоже нелегко. Мы обещали друг другу разговаривать каждый вечер, но…

– Он и разговаривает с тобой. Каждую ночь. – Эвелин порылась в телефоне, а затем показала мне экран. – Это было два дня назад. Прямо перед тем, как он потерял сознание.

Началось видео, которое кто-то снял из-за кулис. Миллер сидел на табурете в центре пустой сцены, освещенный единственным лучом света. Он играл соло на акустической гитаре и пел песню, которую я никогда раньше не слышала. «Дождись меня», пронзительная песня об отчаянии. Его сочный голос взывал в темную бездну толпы, снова и снова. Он волнами излучал эмоции, тоску, только его музыка была на такое способна. Каждое слово западало мне в сердце.

– Это для тебя, – тихо произнесла Эвелин. – И больше ни для кого.

Видео закончилось, и она молча протянула мне салфетку.

Я промокнула глаза.

– Спасибо тебе за это.

– Ты не должна меня благодарить, – возразила она. – Но и беспокоиться обо мне тебе тоже больше не стоит. Я собираюсь уволиться.

– Что… почему? В самый разгар тура?

– У меня свои причины. – Она повернулась ко мне. – Но он должен перестать работать до полусмерти. Нужно убедить его в этом, особенно сейчас. Звонил его отец.

Я уставилась на нее округлившимися глазами.

– Вот дерьмо, – выдохнула я. – Неужели? Это… Ты уверена, что он?

Эвелин кивнула.

– С тех пор как вышла статья в «Роллинг Стоун». Рэй Стрэттон звонит почти каждый день. Миллер не хочет с ним разговаривать. Даже слышать об этом не хочет.

– О боже… – Я тяжело откинулась на сиденье, сердце болело за Миллера. Как он, должно быть, растерян. Сколько боли должен чувствовать, когда бередят старые, так и не затянувшиеся раны. – Он мне не говорил.

– Потому что не хочет, чтобы ты переживала. Но я переживаю, Ви. И доктор Брайтон тоже.

Седан свернул к отелю-казино «Белладжио» и покатил по круговой подъездной дорожке.

– Завтра он уезжает в Сиэтл, – сообщила Эвелин. – Будет масштабное шоу. Приглашены руководители благотворительного фонда «Руки помощи», и они приведут за кулисы кучу детей. По приглашению Миллера. Я уеду к концу недели. – Она собрала сумку и телефон и надела очки от Гуччи, чтобы скрыть слезы. – Позаботься, чтобы это был его последний концерт.

– Девушка со мной, – бросила она охраннику у частного лифта. Кабина доставила нас наверх, и мы оказались в широком пустынном коридоре.