Мы будем ёжиться от промозглого ветра северной столицы, тесно прижиматься друг к другу и много-много целоваться, пока не начнет кружиться голова. И это будет самый лучший май в моей жизни.

– Наконец-то мы вас дождались, – в идеальную картинку, нарисованную моим воображением, где нет места третьему, бесцеремонно врывается Кирилл, и мне приходится возвращаться на грешную землю.

Выдумывать несуществующие пробки на Кутузовском, разыгрывать безразличие и не набрасываться на Славкины губы, хоть это и единственное, чего мне сейчас по-настоящему хочется.

Сначала зажатая, Стася постепенно расслабляется, вечер течет своим чередом, и я тоже освобождаюсь от сковавшего меня напряжения.

Весь женский пол, кроме «родительского» столика и непосредственно Славы, восторженно наблюдает за перемещениями именинника. Избранный делегатом от пловцов Темыч толкает тост, подсмотренный в интернете. И я уже собираюсь вручить Киру подарок, когда Аверина жестко вцепляется в мой локоть и едва различимо шепчет побелевшими губами.

– Тимур, это звездец!

Я осторожно забираю из ее онемевших пальцев треклятый гаджет и придирчивым взглядом впиваюсь в экран, на котором застыл наш с ней снимок.

Кто-то из дорогих одногруппников сделал фотку, когда мы со Славой целовались в парке, и слил ее в общий чат, выбрав идеальный момент. Так, что сейчас бомбит всю группу, с ажиотажем набросившуюся на «горячую» новость.

«Все это видят?!»

«Аверина кинула Шилова и переметнулась к его другу?»

«Губа не дура, новенький-то посимпатичней будет...»

«Интересно, Кирюха в курсе?»

«В тихом омуте чего только не водится. Вот стерва!»

Дальше идут совсем уж нецензурные комментарии с описанием интимных подробностей, поэтому я сворачиваю беседу и перевожу айфон в беззвучный режим.

– Тебе не нужно это читать, – наклоняюсь к Славе, накрывая ее ладонь своей, и пусть запоздало, но хочу оградить свою девушку от набирающего обороты дурдома.

А потом вскидываю подбородок и натыкаюсь, на бешенство в сузившихся глазах Кирилла, поднявшегося из-за стола и что-то обсуждающего с администратором. Пожалуй, дай ему волю, и он вздернет меня на дыбе.

– Не вмешивайся, что бы ни случилось, – негромко прошу Стасю, ободряюще сжав ее плечо, и со скрежетом отодвигаю стул, чтобы приблизиться к другу.

Он непрерывно сжимает и разжимает кулаки, а еще хищно втягивает воздух, как будто чует в нем кровь.

– Пойдем выйдем, – я первым предпринимаю попытку локализовать конфликт, но Шилова ведет и к нормальному обсуждению произошедшего он вряд ли готов.

– Вот так значит, Гром?! Да?! Пока я по НЕЙ, – Кирилл тыкает дрожащим пальцем в Славу, которую я рефлекторно заслоняю собой, и с нервной ухмылкой продолжает: – с ума сходил, ТЫ ее...

– Не смей, – обрубаю друга прежде, чем он скажет то, о чем обязательно будет жалеть потом, и одновременно не хочу превращать чужой праздник в отвратительное месилово. Потому что молча слушать гадости в Стаськин адрес я абсолютно точно не смогу.

– Охрененный ты друг, Гром! Просто вышка! – продолжает распаляться Шилов и размахивает руками, словно ветряная мельница – крыльями.

И это приводит к неизбежному и вполне ожидаемому концу. Кир сносит бокалы с шампанским, выстроенные в высокую пирамиду, и те складываются, как карточный домик. Стекло бьется, брызги летят в разные стороны, дамы стряхивают со своих нарядов капли и возмущенно визжат. А по задумке сухой лед всего лишь должен был красиво пениться, да.

Я больше не предпринимаю попыток успокоить взбесившегося товарища, здраво рассудив, что мое вмешательство будет сродни катализатору – спалит те жалкие предохранители, которые уже нещадно искрят.

Я отступаю обратно к Славе и уже оттуда наблюдаю за разворачивающимся действом. Шилов пинает собственный стул, морщась от боли, швыряет пару тарелок об пол и... сносит с ног официанта, неправильно воспринявшего начавшуюся заварушку и вынесшего в зал праздничный торт.

Двухъярусный кулинарный шедевр из бисквита, шоколадного и сметанного крема и свежих фруктов описывает в воздухе замысловатую дугу и эпично приземляется на голову отцу Кирилла. По сравнению с этой шаткой медленно сползающей конструкцией, коричневые брызги на лице у Кирюхиной матери – сущий пустяк. Простите, Елена Евгеньевна, но шоу маст гоу он, как говорится.

– Поехали отсюда, – одними губами произносит Славка, но я прекрасно ее понимаю, будучи полностью с ней солидарен. Наше дальнейшее здесь нахождение абсолютно бессмысленно.

Я подаю ей руку, помогая подняться, и переплетаю наши пальцы на виду у всех – раз уж тайное стало явным, пусть знают, что это моя девочка и я не собираюсь от нее отступаться.

Странно, но даже музыка стала играть тише, и теперь я слышу и звук наших шагов, и свое тяжелое дыхание, и Славино участившееся сердцебиение.

Сами того не желая, мы активировали спусковой механизм, и теперь нас провожают укоризненным взглядом родители Шилова и Стаси. Не дожидаясь нашего ухода, разбирают наши персоны по косточкам подруги Паниной. И только парни-пловцы сидят как ни в чем не бывало, не спеша ни на кого вешать ярлыки.

– Прости, – я прижимаюсь губами к Славиным волосам, действительно сожалея о том, что мое промедление вышло ей боком, и хочу стереть тревогу, поселившуюся в ее серьезных серых глазах.

– Все нормально, Тим, – отвечает она, на удивление беспечно, и устраивает ладони у меня на груди. – Хотела бы – сама б рассказала или запостила наше селфи в инсту.

Расставив для себя точки над и, мы неторопливо одеваемся в тесной квадратной гардеробной и выскальзываем на улицу, по-прежнему держась за руки. Находим скромную Славкину машинку, неизвестно как затесавшуюся среди дорогих монстров, и замираем у двери, переключая внимание на несущегося к нам Шилова, которому, судя по всему не холодно в одной рубашке.

– Ну, ты и ублюдок, Громов! Усыпил мою бдительность и воткнул нож в спину!

Кирилл брызжет слюной и едва не бросается на меня с кулаками, мечтая втоптать мою вероломную персону в мерзлый снег, и вот сейчас меня замыкает.

Я спокойный адекватный человек, но любому, даже самому ангельскому (а оно у меня не такое) терпению приходит конец.

– Слушай сюда! – я хватаю товарища за грудки и несколько раз встряхиваю. – У вас со Славой ничего никогда не было. Она тебе ничего не обещала. А я виноват перед тобой только в том, что тянул с разговором. Так, может, прекратишь строить из себя преданного и обманутого?

– Вы все равно не будете вместе! – кричит Шилов и, крутнувшись на пятках, возвращается в ресторан.

Мне же становится его жаль, потому что в этот момент он очень и очень напоминает маленького ребенка, у которого отобрали игрушку.

Глава 14

Слава

С пресловутой вечеринки в честь дня рождения Кирилла прошло уже двадцать четыре часа, а чатка до сих пор не перестает гудеть. Меня пытаются зацепить не только Абашин с Паниной, но пишут и те ребята, кто не тревожил мою скромную персону с самого первого курса. Засыпают вопросами, требуют подробностей и пытаются урвать кусочек личной жизни, которая их не касается от слова «совсем».

Я же красноречиво молчу, то и дело смахивая с экрана оповещения, и игнорирую даже преданную мне Летову, не спеша посвящать ее во все детали творившейся вчера феерии.

Желание закрыться на пару недель в бункере и переждать там набирающий силу тайфун шкалит, и я затравленно смотрю на свое рассеянное отражение. В одной руке у которого строгая кремовая блузка, а в другой – серое кашемировое платье с высоким воротом. И понимаю, что устала что-либо изображать. Лепить из себя прилежную старосту, хорошую девочку и примерную дочь, коей я не являюсь.

– Пожалуй, вот это.

Мягкая ткань ярко-красного свитера приятно льнет к коже, черные драные джинсы с дырой на левом колене садятся, как влитые, а отложенная до лучших времен рубиновая помада прекрасно дополняет образ.

Разговор с мамой, судя по строгим ноткам в ее стальном голосе, заставившим поежиться даже через расстояние, предстоит не простой, и я хочу быть готовой к любому повороту. Не хочу мямлить, опускать глаза и молча глотать длиннющий список, начинающийся со слов-триггеров «надо» и «должна».

– Приходи сегодня в восемь, – мама звонит мне в свой обеденный перерыв, попутно раздает помощнику короткие ёмкие команды и резко отчитывает перепутавшую что-то секретаршу.

После чего отключается, не попрощавшись, и даже не спрашивает, нет ли у меня никаких планов. Отчего легкая горечь привычного разочарования оседает на небе.

Тем не менее, за пятнадцать минут до назначенного времени я захожу в кабину лифта и трясу головой, отгоняя сонм грустных мыслей. Я отстраненно приветствую соседа из квартиры напротив и опускаюсь на корточки перед пушистой лайкой с нереальными голубыми глазами. Я чешу за ухом у добродушной зверюги и в глубине души отчаянно ей завидую, потому что через пять минут она будет скакать по сугробам с заливистым лаем, а я, скорее всего, буду вкушать все прелести родительских наставлений.

Выскочив из подъезда, я быстро преодолеваю несколько кварталов и воровато прикладываю брелок к магниту, оглядываясь по сторонам. Потому что встретить предков Шилова, обитающих в одном жилом комплексе с родителями, мне не улыбается.

Поднявшись на нужный этаж без приключений, я неуверенно давлю на кнопку дверного звонка. Чтобы спустя три трели и двенадцать ударов собственного сердца оказаться в теплых объятьях отца.

– Привет, па!

Этот высокий стройный мужчина с серебристыми нитями в темно-каштановых волосах устало улыбается и понимающе гладит меня по спине, пока я смыкаю руки вокруг его талии и утыкаюсь носом в бежевый джемпер, который пахнет мятой и хвоей. И невольно возвращаюсь в далекое детство, когда все невзгоды и обиды исчезали без следа, стоило папе появиться на горизонте.