Алекса Гранд - Девушка лучшего друга

– Как на работе? – я размыкаю объятья, чтобы скинуть ботинки на толстой подошве, и внимательно изучаю папины серо-стальные глаза с прорезавшейся сеткой мелких морщин в их уголках.

– Сроки горят, финансирование задерживают, а люди... такие люди.

Растрепав длинными музыкальными пальцами мою незамысловатую прическу, отец тянет меня за собой, и я понимаю, что передышка закончена.

– Привет, мам.

Кухня у нас большая, ослепительно-белая и стерильная. На итальянской плитке ни капли жира, блендер не трогали со дня приобретения, а кухонный комбайн пылится в углу. Мама перестала готовить с тех пор, как ударилась в бизнес, и сегодня на столе одна ресторанная еда. Паста с морепродуктами в сливочном соусе, теплый салат с баклажанами и гранатом, еще какие-то мясные рулетики. А вот я бы не отказалась от тарелки простого домашнего борща.

– Здравствуй, дочь.

Мама указывает жестом на свободный стул напротив нее и морщит аккуратный вздернутый нос, как будто страдает мигренью или хочет как можно быстрее решить тревожащий ее вопрос.

– Тимур Громов. Что у тебя с этим мальчиком, Станислава?

Ее голос звучит пренебрежительно, отчего я внутренне ощетиниваюсь и готовлюсь защищаться.

– Мы встречаемся.

– Это недопустимо! Он испортил день рождения Кириллу, нам было так стыдно перед Шиловыми...

Мама говорит что-то еще про дурное воспитание и безответственность, я же прикрываю веки и, посчитав про себя до десяти, набираю в легкие воздух. Три, два, один...

– Мам, а тебя не смущает, что Кирилл САМ устроил отвратительную истерику, САМ опрокинул шампанское и САМ выбил у официанта из рук торт?

На минуту между нами простирается звенящая тишина, меня препарируют строгим вдумчивым взглядом и, длинно выдохнув, начинают тихо вкрадчиво объяснять.

– Стася, милая, этот мальчик тебе не пара. У него семья неблагополучные, родители разводятся, плохой пример перед глазами. В конце концов, сколько вы знакомы?

– Меньше месяца...

– Вот видишь. А Кирилл...

– Да что Кирилл, мама? Свет клином на нем сошелся?!

Все-таки взрываюсь, хоть обещала себе спокойно выслушать все аргументы и не перебивать. Шумно соплю, отстукивая пальцами рваную мелодию по столу, и даже не смотрю на еду. Аппетита нет.

– Станислава, ты еще слишком молода. Нам с отцом с позиции опыта виднее.

За нашим спором я и не заметила, как папа поднялся из-за стола и ушел отвечать на звонок. И я отчаянно, до подкатывающей к горлу тошноты хочу последовать его примеру.

Интересно, она когда-нибудь перестанет подгонять людей под выстроенный ею шаблон?

– Я, пожалуй, домой.

Слова срываются с языка быстрее, чем я успеваю придумать достойную отмазку. Мама на миг даже откладывает в сторону вилку с ножом и явно хочет сказать что-то поучительное и весомое. Но в последний момент замолкает, пожимая плечами и возвращаясь к баклажановому салату.

Из-за двери в кабинет отца доносятся фразы на повышенных тонах, и я не решаюсь тревожить папу, тихо выскальзывая в коридор. Мысленно ставлю галочку в чек-листе напротив строки «семейный ужин» и мчу к своей квартире, где мне легко и уютно.

Приближаясь к подъезду, выхватываю взглядом из полумрака знакомую фигуру, забравшуюся на лавку вместе с ногами. И сердце судорожно замирает от неясного предвкушения.

– Ты не брала трубку.

Внешне Тимур спокоен, как море в абсолютный штиль. И только по пальцам, мнущим какой-то кусок картона, можно предположить, что он немного взволнован.

– Я у родителей была, не слышала, – ныряю в карман, чтобы продемонстрировать экран телефона в подтверждение своих слов, но Громов отрицательно машет головой и мягко произносит.

– Просто хотел тебя увидеть.

И никаких претензий, обид, требований.

Я делаю несколько шагов вперед, вклиниваясь между колен Тимура, и осторожно дотрагиваюсь до двухдневной щетины, которая ему невероятно идет. Эти касания позволяют мне убедиться, что Громов настоящий, и его широкие ладони у меня на талии не плод моего больного воображения.

Я, действительно, знаю его всего-ничего и могу не подозревать, какие скелеты этот уверенный молодой человек может хранить у себя в шкафу. Но я снова приглашаю его в свое жилище и льну к крепкой мужской груди, пока мы поднимаемся в лифте. И не могу ни на секунду отстраниться от него ни в общем коридоре, ни в квартире.

– Тимур, – мой едва различимый шепот бьет по нашим натянутым нервам и толкает Громова ко мне. Верхняя одежда летит мимо вешалки, ботинки с глухим стуком падают на пол, и где-то в кармане вибрирует телефон, раздражающий нас обоих.

– Что, Стась? – Тимур нависает надо мной, опаляя горячим дыханием висок, и я отчаянно цепляюсь за его плечи, чтобы устоять на ногах. Потому что его сила дурманит мозг и прогибает под себя, превращая независимую девушку в безвольное желе.

– Ты настоящий?

Какой-то частью себя я понимаю, что мы торопимся. Что надо больше выяснить друг о друге, узнать о больных местах и комплексах, выстроить границы. Но все эти правильные разумные вещи моментально летят в тартарары, стоит губам Тимура накрыть мои.

Громов целуется умело, ошеломляя одновременно напором и невыразимой нежностью. Распаляет, вынуждая сходить с ума и неистово хотеть продолжения. И вдруг останавливается, заставляя жалобно всхлипнуть и широко распахнуть глаза, вынырнув из мира грез.

– Не бойся, принцесса.

Он ловко подхватывает меня на руки и несет в спальню, прекрасно ориентируясь в темноте. Я же рассеянно перебираю его волосы и снова дурею от преследующего меня запаха океанского бриза. С Тимуром все ощущения обостряются в десять раз, и это немного пугает.

Громов бережно опускает меня на постель и мучительно медленно избавляет от одежды. Тревожит выписывающих виражи внутри моего желудка бабочек и будит первобытные инстинкты и растущий голод по его прикосновениям.

– Тимур.

Повторяю, как мантру, пока он скидывает толстовку.

– Тимур.

Шепчу, как молитву, пока он избавляется от джинсов.

– Тим...

И осекаюсь на полуслове, когда его обнаженная кожа соприкасается с моей.

Жгучие торопливые поцелуи сменяются тягучими и выматывающими. Пальцы очерчивают ключицы, ласкают предплечья, спускаются к животу. И я понимаю, что Громову не терпится так же сильно, как и мне.

Оставив весь мир за чертой, мы делаем шаг, срываясь с обрыва. Катаемся на американских горках, падаем в пустоту и возрождаемся вновь из пепла. Вместе мы забираемся на самый высокий пик и вместе летим вниз головой с тарзанки. И от этих умопомрачительных ощущений становится трудно дышать, как будто сердце увеличилось в размерах и теперь норовит пробить грудную клетку.

– Ты в порядке, принцесса? – хрипло спрашивает Громов, едва восстановив дыхание после нашей близости, и ещё ближе придвигает к себе. Осыпает лицо невесомыми поцелуями и не дает сбежать в душ.

– Все отлично, – так же сипло отвечаю ему, скользя пальцами по мужской груди, и собираю капельки пота с упругого тренированного тела.

Снова залипаю на его татуировке и неторопливо повторяю ее контуры, веря, что разлетаюсь на атомы с правильным человеком.

Тимур

– Спи сладко, принцесса.

Напоследок я оставляю еще один невесомый поцелуй у Стаськи на шее и терпеливо жду, пока она возится, укладываясь под одеяло, заправленное в черный с оранжевыми апельсинами пододеяльник.

Ладонь сама ложится Славке на талию, как будто ее изящные плавные изгибы созданы специально для моих пальцев. А в груди становится тесно от того, какая она сейчас сонная, податливая и умиротворенная.

Лунный свет, пробивающийся сквозь неплотные шторы, запутывается в ее густых шелковых волосах и остается ночевать в левой ключице, пока я все еще соображаю, что между нами произошло.

Не получив ответа на десяток звонков, я шел просто увидеть Аверину, убедиться, что с ней все в порядке, и поговорить о реакции ее родителей на вчерашний концерт. Вместо этого залип на точеной фигурке, застывшей под фонарем, как пятнадцатилетний пацан. Проскочил нормальный для любой пары конфетно-букетный период, ни цветов не взял, ни вина. И совсем с катушек слетел, стоило нам подняться в квартиру.

– Ладно, у психов скоро весеннее обострение. У тебя-то что, Громов?

Бурчу под нос, непроизвольным движением подгребая ближе к себе Славку, и втягиваю ноздрями впитавшийся в ее кожу запах земляники, действующий на меня хлеще, чем афродизиак. Надо будет узнать, что у нее за духи.

Я проваливаюсь в дрему мгновенно, лишь только голова касается подушки, и расслабляюсь. Чувствуя, как тело наполняется ленивой истомой. На удивление крепко сплю в чужом доме и нехотя открываю сначала один глаз, потом второй, попутно отмечая, что за окном давно уже светло.

– Выспался?

Славкины пальцы перестают выписывать у меня на предплечье симметричные аккуратные узоры и перебираются выше, мягко поглаживая скулы и нос и провоцируя меня на ответную нежность.

– Ага.

Я тяну Славку к себе на грудь и едва уловимо касаюсь губами ее припухлых от вчерашних поцелуев губ. Наслаждаюсь бархатом кожи, тону в ее приглушенных стонах и думаю, что Стаська невероятно открытая.

Она лишена обычного для большинства нынешних девчонок жеманства и кокетства. Ее можно читать, как открытую книгу – так красноречивы ее жесты и вздохи. И это заводит.

До смятых простыней, до упавшего на пол одеяла и до приятной тяжести, опутавшей конечности.

– Я приготовлю чего-нибудь, – Славка пытается скатиться с кровати, но я ее удерживаю, пробегаясь пальцами по ребрам. Отчего звонкий хрустальный смех разносится по комнате.