— Ну ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложил ему Энрике. — Как ты проводишь тут свободное время, есть ли у тебя друзья?

— У меня есть…девушка, — произнес Августо, вспомнив при этом о Милагрос, с которой не виделся уже два дня.

— И кто же она? — взволнованно спросила Росаура.

— Это…очень достойная девушка, из уважаемой семьи, — горделиво ответил Августо. — Лусия Линч.

Ошеломленные Энрике и Росаура сидели молча, с вытянутыми лицами, и Августо, по-своему истолковав их реакцию, улыбнулся:

— Ну что вы? Я ведь уже не мальчик. Когда то это должно было случиться.

— Да, все так, — молвил Энрике, стараясь прийти в себя. — Это дочь Гонсало Линча?

— Ты с ним знаком? — обрадовался Августо.

— Нет. Но это слишком благородное семейство, я слышал.

— Конечно! Может, даже самое благородное во всем городе! — воскликнул Августо. — Однако меня там очень тепло принимают. И когда я сказал дону Гонсало о вашем приезде, он выразил желание с вами познакомиться.

— Сынок, у нас нет даже приличной одежды, чтобы пойти к ним, — сказала Росаура.

— Это не беда! Вы можете купить здесь новые наряды, — возразил Августо. — Поймите, для меня очень важно, чтобы вы познакомились с Лусией и ее семьей. Кто знает, когда еще вы приедете в Санта-Марию?

— Мы подумаем, сынок. Дай нам немного времени, — попросил отсрочки Энрике.

Оставшись вдвоем с Росаурой, он не стал скрывать своего смятения:

— В Санта-Марии тысячи девушек. Почему же он выбрал именно дочку Гонсало Линча?!

— Ты хочешь сказать: дочку Марии? — произнесла Росаурато, на что у Энрике не хватило духу.

— Да. Мне нельзя туда идти!

— Ты все еще любишь ее?

— Нет. Я люблю тебя, и ты это знаешь, — ответил Энрике. — Мы столько лет вместе, что ты уже стала частью меня, и я тебе за это благодарен. Ты — мой ангел-хранитель, моя жена и верная подруга.

— Спасибо, — растроганно молвила Росаура. — Ты никогда не говорил мне таких слов…

— Прости. Я должен был говорить тебе их каждый день, — обнял ее Энрике. — А что касается моего прошлого… Честно говоря, я и сам не ожидал, что оно вновь зацепит меня, да еще и с таким коварством.

— А знаешь, я видела твою Марию, — сказала вдруг Росаура. — Да, в церкви. У меня потемнело в глазах, и она помогла мне. Мы обменялись несколькими словами, но я поняла тебя, Энрике. Такую женщину можно было полюбить на всю жизнь.

Он молчал, изумленно глядя на Росауру, восхищаясь ее мужеством и мудростью. А она продолжила:

— Нам никуда не деться от своего прошлого, так же, впрочем, как и от настоящего. Раз уж так распорядилась судьба, то давай наберемся духу и пойдем к Линчам. Ради Августо. Может, ему повезет больше, чем тебе, и он будет счастлив с дочерью Марии.

— Я не перестаю тобой восхищаться! — сказал Энрике. — Лучшей спутницы жизни Господь и не смог бы мне даровать. Мы пойдем в этот дом, и я вынесу все ради будущего нашего сына.

После смерти Асунсьон Мария поклялась себе, что никогда больше не будет, плыть по течению судьбы и во всем повиноваться Гонсало.

— Ты украл у меня все. Даже мою дочь! — гневно бросила она мужу, и Гонсало внутренне содрогнулся от ее слов.

— Что за вздор ты несешь? — сказал он, преодолев страх, внезапно настигший его через столько лет после содеянного преступления.

— Не надо ничего говорить, — строго произнесла Мария. — Лусии я не нужна, а тебя — не могу видеть. Я ухожу, Гонсало.

— Куда? Ты сошла с ума!

— Нет. Никогда прежде я не рассуждала так здраво, как теперь, — ответила Мария и принялась укладывать вещи в саквояж.

Поняв, что это серьезно, Гонсало бросился за помощью к Виктории:

— Останови ее! Придумай что-нибудь! Помоги мне!

Но никакие доводы не действовали на Марию и тогда Виктория воскликнула в отчаянии:

— Ты ведь заодно бросаешь и меня! Ты не подумала об этом? Если ты уйдешь, я тоже не смогу оставаться здесь. Это твой дом.

— Только до той поры, пока здесь живешь ты!

— Но не могу же я предложить тебе и Камиле уехать вместе со мной, — сказала Мария.

— А Лусия? Ты еще ни словом не обмолвилась о дочери, — напомнила ей Виктория.

— Я попробую увезти ее с собой.

— И ты думаешь, она оставит любимого отца? Да ни за что на свете! Ты окончательно ее потеряешь.

Мария и сама это знала не хуже Виктории, но оставаться в доме, где правит Гонсало, тоже не могла.

— Что же мне делать? — заплакала она, уро¬нив голову на грудь Виктории. — Помоги мне, сестричка!

— Конечно, я помогу тебе не сомневайся, — тоже заплакала Виктория.-Только ты успокойся, не руби с плеча. Может, нам стоит уехать куда-нибудь вместе с девочками? Хотя бы в «Эсперансу». Отдохнем там. Возможно, тебе удастся сблизиться с Лусией, а мне — с Камилой…

— Как я могу туда поехать? бедная Асунсьон… — от невысказанного горя Мария заплакала навзрыд. — Асунсьон поймет нас, — уверенно произнесла Виктория. — А мы должны думать о наших детях. Ради них можно сделать что угодно.

В конце концов Мария согласилась с предложением сестры, а вот их дочерей не обрадовал предстоящий отъезд: Лусии не хотелось расставаться с Августо, а Камила только начала ходить по редакциям, предлагая свои сочинения и на¬деясь на то, что, может быть, кто-нибудь опубликует их.

Зато Гонсало обрадовался возможности сохранить семью и пустил в ход все свое влияние на дочь, уговорив ее поехать в имение вместе с матерью.

— Завтра к нам на ужин придут родители Августо, а послезавтра можете отправляться в дорогу.

— Нет. Я уже велела приготовить экипаж. Мы уедем сегодня же, — уперлась Мария, вызвав очередной приступ гнева у Лусии.

— Тебе придется извиниться перед Августо, — сказала Мария Гонсало. — Я не в том состоянии, чтобы улыбаться гостям и вести с ними светские беседы.

Таким образом, встреча сестер с их незабвенным Энрике не состоялась.

Вместо похода к Линчам супруги Муньис отправились в цирк к Катриэлю, узнав, что Асунсьон погибла.

— Держись, сынок, — обнял его Энрике. — Если будет трудно — приезжай к нам, мы всегда тебе поможем.

На следующий день Росаура и Энрике уехал из Санта-Марии.

Из-за перипетий на службе и приезда родителей Августо несколько дней не мог выбраться в цирк, а тем временем там произошли события весьма неприятные для Милагрос. Увидев подарок и записку Августо, Анибал не только устроил буйную сцену ревности, но и решил свернуть гастроли в Санта-Марии, хотя это было и убыточно для цирка.

Милагрос поняла, что у нее нет иного выхода, как оставить арену и выйти замуж за Августо. При этом надо обязательно забрать в свой будущий дом Хуансито, иначе жертва будет бессмысленна.

Поговорив с братишкой, Милагрос прямо объяснила ему, в какой сложной ситуации оказалась, и Хуансито преодолел свою неприязнь к офицеру — только бы жить вместе с сестрой, а не с бешеным Анибалом.

Но и решившись на такой рискованный шаг, Милагрос не почувствовала облегчения. Грустная — грустная бродила она по цирку, и лишь на манеже преображалась, становясь все той же искрометной и обворожительной Милагрос, какой была до приезда в Санта-Марию.

Чрезмерная загруженность Августо и невозможность выкроить время для встречи были только на руку Милагрос — она хотела хоть немного привыкнуть к мысли, что станет женой, по сути, чужого ей человека. Но вот Фунес сообщил, что Августо приедет к ней завтра днем, и Милагрос вновь охватил страх. Правильно ли она но убегая от одного нелюбимого мужчины к другому? Неужели же нет какого-нибудь третьего пути?

Занятая такими тревожными мыслями, она после представления закрылась в своем фургончике, но долго не смогла там находиться: с детства привычная обстановка душила ее, вызывая слезы и сожаление, что со всем этим вскоре придется распрощаться навеки.

Набросив на плечи легкую накидку, Милагрос пошла к реке — туда, где паслись стреноженные цирковые лошади. Стояла теплая звездная ночь, от реки веяло освежающей прохладой. Милагрос увидела, как двое молодых лошадей, сбросив путы, резвились в стороне от табуна, милуя и лаская друг друга. «Вот они, влюбленные!» — позавидовала им Милагрос,

Она решила дать им насладиться свободой, прежде чем вновь стреножить их, чтоб не убежали куда глаза глядят. Найдя поблизости какую-то корягу, Милагрос устроилась на ней, вновь предавшись своим безрадостным мыслям. И не сразу заметила Катриэля, тоже бродившего здесь в одиночестве, потому что ему теперь стало тяжело возвращаться в дом, где не было дорогой Айлен.

Они разговорились — о небе, звездном и бездонном, о близящемся расставании, об «Эсперансе», которую Катриэль потерял.

Когда я был маленьким, — вспомнил он, — мы с Айлен часто сидели вот так по ночам и смотрели на звезды. Она говорила мне, как называют их бледнолицые, а я — как индейцы. И только мы вдвоем знали, что это одни и те же звезды.

Как, наверное, хорошо делить с кем-то звезды! — мечтательно произнесла Милагрос, но в ее голосе Катриэлю послышалась какая-то обреченность, и он сказал:

— Звезды становятся теплыми и близкими только тогда, когда люди, глядящие на них, способны разделить друг с другом и радости, и горести. Тебя что-то мучает, Милагрос, я вижу это в твоих глазах. Доверься мне. Наверняка я смогу тебе помочь.

— Нет, никто мне уже не поможет…

— Ты заблуждаешься, — уверенно заговорил Катриэль. — Всегда можно что-то сделать. Мама учила меня: не стоит бояться ночной тьмы, надо просто дождаться утра.

— Но ты оказался плохим учеником, — заметила Милагрос, — потому что в твоих глазах я тоже вижу печаль.

— Это оттого, что мама… Она сейчас очень далеко.