— А я и не знал, что ты живешь с этой стороны реки, — удивился Плюха, оглядывая окрестности. — Я никогда здесь не был. Давай прогуляемся, — предложил он и взял девушку под локоть. Катино сердце почему-то забилось от этого предложения, и все чувства перепутались. Ей и хотелось, чтобы этот внезапно ставший таким понятным и близким парень узнал ее, и в тоже время ей было страшно.

Река втягивала плечи, стараясь в районе шлюзов просочиться сквозь узкое место, и из-за этого недовольно ворчала. Ветви деревьев склонялись над водой, словно укрывая ее от чужих глаз. В наступивших сумерках показались вдали огоньки какого-то плав. средства и далеко-далеко по реке раздался звучный голос, предупреждающий о его приближение.

— Эге-гей! — закричали с баржи и молодой парнишка, почти мальчик, помахал им оттуда рукой. — Эге-гей! — отозвались в один голос они, заколдованные рекой, сумерками и близостью друг с другом. Услышав ее голос, Плюха резко к ней повернулся и схватил за плечи. — Крикни еще раз, — попросил он, и глаза его загорелись надеждой.

— Эге-гей! — крикнула Катя полная бесшабашной смелости, почему-то овладевшей ей. У Плюхи перехватило дыхание, горло судорожно сжалось. Хрипя и выдавливая из себя звуки, он спросил: — Это ты?

Кто ты? Почему ты? Не нужно было никаких объяснений. Это была тайна только этих двоих.

— Я! — счастливо засмеялась Катя и снова заглянула в серые глаза. И когда их взгляды соединились — все ушло, и баржа, и мальчишка на ней, и все, все, все. И не возникло никаких угрызений совести, и даже близкий им обоим Жека не вспомнился. На берегу остались только трое. Они и река.

Свадьбу Евгения и Екатерины отменили. Зато через два месяца почти все приглашенные гуляли на другой. Саша и Катя поженились. Вечерами они ходили гулять на реку, а по выходным, ну может быть раз в месяц, Плюха на электричке перебирался на другую сторону реки и аукался с любимой. И если между ними и возникали какие-то разногласия, то все, что они хотели сказать друг другу ранее в запале, они берегли до этого момента. Река поглощала все обиды, ссоры и уносила их с собой далеко-далеко. А влюбленные, встречаясь, снова были счастливы.

Письма из детства[7]

Елена Петровна вышла на улицу и задохнулась от запаха сирени. Пахло так сильно, что у нее закружилась голова. Розовые, белые, фиолетовые головки, похожие на сахарную вату на палочке, клонили кусты книзу. Где-то за домами слышался автомобильный гул, но в ее дворе было тихо и уютно. Мирно скрипели качели, раскачиваемые Верочкой-хохотушкой, подвальная кошка Дашка умывалась после сытного обеда, а на подъездной скамейке сидели соседки и кого-то обсуждали.

— Я ни за что рядом с ними не сяду! — постановила Елена Петровна и прошла по дорожке немного вперед. — Я клялась себе в этом неоднократно, и сдержу свое обещание. Я никогда не уподоблюсь мирным российским обывательницам. Я не буду смотреть мексиканские сериалы, и перемывать косточки соседям. Нет, нет. Я совсем не гордая. Это не из-за этого. Просто меня всегда раздражали пенсионерки на скамейках… Вот и наступил этот страшный день. С этого дня и я стала пенсионеркой! Я теперь тоже кого-то стану раздражать. Пенсионерка! Но это же не самое страшное в жизни! Я могу погулять в парке, могу съездить в гости, могу сходить в кино. А с другой стороны… Теперь у меня так много свободного времени, что я просто не знаю, куда его девать… Какая глупость! Ты еще разревись. И чего собственно… Нормально прожитая жизнь, прекрасная дочь. Что еще женщине надо? Не хуже чем у других. И все-таки что-то гложет… Наверное, хотелось бы большего… А чего собственно? Денег? Карьеры? Не знаю… Какие-то несбывшиеся мечты, какие-то нереализованные фантазии…, — ее мысли прервал жидкий шлепок сверху. — Фу ты дрянь, какая! — воскликнула в сердцах она, пытаясь стереть носовым платком с плеча бело-зеленое пятно. — Противная птица! Отчего же противная? — возразила она себе, — очень даже хорошенькая. По примете у меня должны появиться случайные деньги. Откуда собственно? На то они и случайные, что бы вот так, с неба, сюрпризом…

Но сюрпризов ждать ей было неоткуда. Ну не подарит же ей префект за доблестный труд машину? Если только дочь с тортиком навестить приедет… Вот и все сюрпризы.

Вернувшись после прогулки, домой, Елена Петровна решила пересмотреть старые фотографии. Она залезла с ногами в кресло, обложилась фолиантами в бархатных переплетах и первым взяла синий альбом. Открывала его свадебная фотография. Елена Петровна смотрела на черно-белое отражение своей жизни и улыбалась. — Забавно! Неужели я была такой тоненькой? Сколько же я тогда весила? Килограмм сорок, не больше. А вот и Андрей. Мы были красивой парой. Да и счастливы в браке были. Многие нам завидовали… Вот и до завидовались… Четыре года как нет Андрюши. Почему мужчины так рано умирают? Говорят, что Бог забирает на небеса раньше тех, кто лучше. Неужели мужчины лучше женщин? Андрей-то точно был лучше многих. Только не реветь! Все хватит. Этот альбом я смотреть не буду. Уже и так сердце болит, — подумала она и взяла другой, оклеенный зеленым бархатом. Оттуда на нее глянула снова она, но в подростковом возрасте. — А рядом-то со мной кто? — удивилась Елена Петровна, напрягая память. Несколько мгновений не узнавая, она смотрела на кудрявого черноволосого паренька держащего ее за руку. Вокруг дыбились горы, море лизало галечный берег. У девочки в руках был букет полевых цветов.

— Стоп. Это Артек. Мне тогда было лет тринадцать, и меня как отличницу премировали путевкой. А рядом со мной французский мальчик. Так, так. Как же его звали? Он же мне еще свой адрес оставил. Боже мой! Он мне даже письма писал. Как же я могла забыть? А я к своему стыду ничего не могла ответить, так как не знала языка. Где же эти письма? Ведь наверняка не выбросила. Может на антресолях?

И бросив альбомы, Елена Петровна подставила под антресоль табуретку и полезла искать свой архив. Потратив пару часов на поиски, она, в конце концов, обнаружила искомое. Пять писем, в длинных конвертах, таких в России в то время на почте не продавали, обклеенные красивыми марками легли на письменный стол. Послания были длинными и написаны не устоявшимся детским почерком. Мальчика звали Жирар. — О чем же он мне писал, о чем рассказывал? — взволнованно думала она, гладя усталыми, немолодыми пальцами строчки. — У кого спросить? Кто из знакомых знает французский язык? Так ведь соседская Танюшка французский в школе учит. Сколько сейчас время? Уже десять. Поздно? Все равно пойду. Извинюсь и уйду, в крайнем случае.

Соседи ее приняли с распростертыми объятиями. Немедленно был организован чай, а шестнадцатилетняя Танюшка довольно резво переводила послания из прошлого.

«Дорогая Элен, — писал мальчик Жирар, — вот я уже и дома. Но я до сих пор не могу тебя забыть. Понимаю, что мы еще дети, но мне кажется, я буду помнить тебя всегда. Я закрываю глаза и помню все-все. Даже запахи. Твои волосы пахнут медом. Такое забыть невозможно. Напиши мне, как ты живешь, как ты учишься, кто твои друзья. Мне все про тебя интересно знать. И я очень тебя прошу — учи французский язык. Я же, буду учить русский. Пройдет несколько лет, и возможно мы снова встретимся. Я очень на это надеюсь».

Вот о чем писал французский мальчик в своем первом письме. В четырех других он рассказывал о себе, о своих родителях, о хобби, о стране, о городе в котором он живет, и постоянно удивлялся, почему она ему не отвечает.

К себе Елена Петровна возвращалась с камнем на сердце. — Ну, какая же я дура! Только сейчас понимаю. Ну, чего бы мне тогда было ему не написать? Чего я, стеснялась что ли? Мальчик какие-то чувства ко мне испытывал, о чем-то мечтал… А я? Даже не удосужилась их прочитать. Да я же девчонкой совсем тогда была, — возражала она себе, — я же ничего в чувствах не понимала. Интересно, а как он там сейчас? Наверное, женился. Детей семеро по лавкам. Нет, у французов семеро вряд ли может быть. Ну, один, ну два. Вот бы посмотреть. Ну, хоть одним глазком глянуть. Наверное, представительный мужчина лет этак под шестьдесят. Благородная седина украшает римский профиль… И ни капли жиринки. У них же там везде тренажерные залы и бассейны. Образование, наверное, высшее получил. Должность приличную занимает. Не то, что я — секретарем, всю жизнь, у небольшого начальника. Да наплевать на его положение. Вот предположим, я увижу его, — фантазировала она. — Поздороваюсь, подарки отдам, да и домой поеду. Ой! Да о чем это я? Пустые мечты! И все-таки мечтать не вредно! Мечтай, мечтай. От этого еще никто не умирал. А почему, собственно говоря — мечтай? Неужели я не могу поехать? А деньги? Где я деньги возьму? — совсем расстроилась она, разочарованно прокрутившись в постели до рассвета.

Утром, продремав пару часов, она проснулась с обнадежившей мыслью. — Ведь у меня же есть несколько книг, которые стоят каких-то денег. — Она снова полезла по шкафам и антерсолям, вытаскивая все подряд — книги, коробки, свертки. Квартира после этих поисков приобрела абсолютно не жилой вид. Поиски закончились успехом только в десятом часу утра. «Мертвые души» Николая Гоголя — юбилейное издание, посвященное столетию со дня рождения российского классика, наконец, было найдено. Раритет в бордовом переплете был огромен, с иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой, с толстыми бумажными листами. Сотый магазин на Тверской улице без разговоров принял на реализацию книгу, назвав ошеломившую Елену Петровну сумму. — Правда гарантии, что она продастся, нет никакой. С книгами ведь как? Найдется покупатель — завтра получите деньги, за минусом двадцати процентов комиссионных. А нет, так и будет пол года на полке пылиться, — объясняла ей приемщица в букинистическом отделе.

На следующий день Елена Петровна подала документы в районный ОВИР, для оформления загранпаспорта и стала ждать результатов. На небесах видимо хотели, чтобы эта поездка состоялась. Загранпаспорт был готов в тот же день, когда позвонили из книжного магазина с радостной вестью, что книга реализована.