— Сегодня вторник, еще три дня и начнется отпуск, — думала Лена, стоя на балконе и бесцельно крутя белокурый локон. — Господи! Придумай хоть что-нибудь! Сделай так, чтобы мой отпуск не пропал! Только…. Только ни каких форс-мажорных ситуаций! А то мало ли что тебе в голову придет! Ты ведь и потоп с пожаром наслать можешь. С тебя станется…

Ни потопа, ни пожара не произошло. Произошло нечто странное, неожиданное и страшноватое.

После короткой вечеринки с сотрудниками, отмечавшими её уход в отпуск, Пашутина пришла домой и разревелась. Плакала просто так. Не из-за чего. Хотя как сказать не из-за чего! Из-за всего! Из-за того, что её такая молодая жизнь обыденна и скучна. Из-за того, что с дуру не вышла замуж на последнем курсе института за Леньку Маврина, из-за того, что у девчонок уже дети, а она одна. Что отпуск придется проторчать дома. Что денег как всегда не хватает. Что ей уже двадцать четыре, а жизнь не удалась!

С трудом успокоившись, она заварила чай и, набросив на плечи куртку, вышла на балкон, потягивая маленькими глотками ароматный напиток. Комок в горле постепенно проглатывался, сжавшееся сердце распускалось. Поплакать иногда полезно. Мужчины живут меньше женщин, потому что не умеют плакать. На бойлерной снова что-то творилось. Присмотревшись, Лена увидела, что посередине плоской крыши сидит большая птица, а вокруг нее штук пятнадцать ворон. Птица, не обращая внимания на ворон, что-то клевала, а чернокрылые нахалки с небольшими интервалами пытались дергать её за перья. Наконец гостье надоели приставания санитаров города, и она стала огрызаться. Птица была похожа на ленивую большую собаку по необходимости реагирующей на мелких шавочек. Лена достала из комода дедов бинокль и присмотрелась к птице повнимательнее. — Сокол, — прошептала она. — Как пить дать, сокол. И что он здесь делает? Каким ветром его к нам занесло?

Пашутина поежилась от холода, вдела руки в рукава куртки и оперлась о перила. И тут произошло нечто неожиданное. Сокол оттолкнулся от крыши, снялся и взлетел. Полет его был стремителен и быстр, и летел он ни куда-нибудь, а к ней! Пашутина вскрикнула, зажмурилась и вдруг почувствовала, что на ее руку кто-то сел. Через мгновение она с осторожностью приоткрыла глаза и увидела на руке, большую птицу с желтоватым оперением. Хорошо, что на ней была кожаная куртка, иначе от конечности ничего бы не осталось. Рожки, как говорится, да ножки. Коготки у птички были еще те! Птица посматривала на девушку темным глазом, склонив на бок голову. Горло у Пашутиной сжалось, на этот раз не от слез, а от страха.

— Эй, — прошептала Лена, — Ты это зачем? Давай, лети себе дальше. Лети в лес, в поле. Лови своих зайцев. Причем здесь я?

Словно в ответ на её слова сокол спрыгнул с руки на пол и вразвалочку пошел к балконной двери.

— Нет! Только не квартиру! — закричала хозяйка, отступая от опасной птицы назад. — Живи, если хочешь, себе на балконе, только зачем же, как татарин, в дом ломиться, — но птица, не обратив на Пашутину никакого внимания, ловко перепрыгнула через порог и вошла в квартиру. Лена осталась стоять на балконе ни жива, ни мертва. — Что же теперь будет? — в ужасе думала она, опасливо заглядывая внутрь.

Гостья, по-хозяйски протопав по комнате, направилась в коридор, из коридора её маршрут пролег на кухню и, осмотревшись, она взлетела на край стола. Пашутина на цыпочках проследовала за пернатой и, войдя на кухню, прислонилась к холодильнику. Сокол, поглядывая на нее агатовыми глазами, подошел по столу к ней ближе и издал резкий, неприятный крик.

— Ты чего, есть что ли хочешь? — дрожа, спросила Лена. — Как же тебя зовут? Кто ты девочка или мальчик? — вопрошала Пашутина бессловесное создание. — Давай я тебе окно открою, может быть, ты улетишь? — Бессловесное создание молчало, и улетать не собиралось.

От окорочка Буша птица отказалась, а вот мелко нарезанное филе говядины поела с удовольствием. Лапы птицы охватывали широкие кожаные ремешки. На одной полосочке было что-то написано. Но что?! Наклониться к гостье, Лена опасалась, и снова взяв бинокль, попыталась рассмотреть надпись. Там просматривались какие то цифры — 4, 8, две тройки, а дальше не читалось. Накрыть бы её одеялом… да прочитать, что там написано… — мечтала Лена. — Только такую накроешь… Как же. Пол пальца оттяпает, как нечего делать. — Сытый сокол слетел со стола и пешком прошел в коридор. Там он взлетел на мягкий «уголок», отряхнулся и прикрыл один глаз. Это было уморительно. Глядя на гостью, Лена тоже захотела спать. Плотно закрыв в комнату дверь и оставив на кухне открытым окно, Лена подумала, что утро вечера мудренее и тоже легла. Чуть свет она проснулась от странных криков и шума крыльев. Птица топталась под дверью комнаты, говорила «кьяк, кьяк» и явно пыталась разбудить хозяйку. На будильнике было шесть часов утра.

— Ты чего? С ума сошла?! Знаешь сколько время? — сорвалась Пашутина на незваного татарина. — У меня, чтоб ты знала, первый день отпуска. Имею я право поспать? — птица за дверью замерла, и некоторое время не шевелилась. Лена снова задремала, но поспать, все-таки не получилось. Сокол так шумно махал крыльями, что мог поднять и мертвого. Необходимо было встать, покормить пернатую и самое главное нужно было прочитать таинственные цифры на ремешке. Это мог быть и электронный адрес, и телефон хозяина птицы. При утреннем свете надпись была видна лучше и Лена, наконец, смогла её разобрать. Цифр было семь. Ничем другим, кроме как телефонным номером это быть не могло. Невзирая на раннее время, она набрала номер и стала ждать, когда кто-нибудь отзовется. Отозвался мужчина. Объяснив ситуацию и с трудом добившись от полусонного человека понимания, она стала ждать. Хозяин птицы появился буквально через пять минут.

— Вы уж меня простите, — скороговоркой говорил молодой мужчина приятной наружности. Он протянул птице руку, — и та послушно забралась на кожаную перчатку. — Хорошо, что Лушка к вам залетела. Если бы потерялась, я бы не пережил. Утрирую. Пережил бы. Но ведь жалко! Два года назад, когда я был в командировке на Алтае, мне её слётком подарили. Люблю я её! Мы же в ответе за тех, кого приручили? Правда? Её Лушка-полушка зовут. А меня Володя. Я тут по соседству живу, так же как и вы на последнем этаже. Простите ради Бога за беспокойство. Окно было открыто, она и вылетела. Чем я могу вас отблагодарить?! Просите чего хотите! Хотите в ресторан сходим или на охоту вас возьму? — Полусонная Лена кивала головой на всё. — Да?! Хотите? На охоту!? Луша нам уточек наловит. Я в следующую субботу утром приду. К семи. Вы только соберитесь. Форма одежды, соответственно, спортивная. Вот и ладненько, вот и поедем, — и он, накрыв голову сокола колпачком, ушел.

Неделя у Пашутиной прошла в домашних хлопотах. Её старания занять свободное время работой увенчались успехом. К вечеру она уставала так, что было даже не до телевизора. Визит птицы стал терять свою новизну и только лежа в постели, она вспоминала о своем обещании Володе. — А он ничего, сокольник этот, — сквозь сон думала она, — симпатишный…

Дни пролетали незаметно. Она съездила к родителям, вызвала слесаря, который заменил прокладки в кране, протерла квартиру от пыли и навестила беременную подругу. К пятнице она о своем обещании благополучно забыла, и субботний звонок в дверь застал её врасплох.

В пять сорок пять утра на Ленином пороге стоял Владимир в полном охотничьем облачении и с интересом рассматривал контуры её тела, просвечивающиеся сквозь тонкую ночную рубашку. — Никак забыла? — поинтересовался он, переводя взгляд с хорошенькой фигурки на лицо.

— Забыла… — пробормотала Пашутина, пытаясь собрать, спросонья мысли в кулачок. — Я сейчас. Я скоро…

У подъезда стояла дорогая машина. Какой она была марки, все еще дремавшая Пашутина не разобрала. На заднем сиденье стояла некая деревянная конструкция, на которой сидел сокол. На голове у Луши была шапочка с перьями на хохолке, а на лапке к кожаной манжетке с номером телефона был прикреплен бубенчик. Машина тронулась, и за окном замелькали дома, дворники в желтых жилетках, редкие в утренний час машины. Глаза у Лены от мягкого покачивания снова стали слипаться.

— Говорят, что соколиной охотой увлекаются Мадонна, Ричард Гир и Хулио Иглесиас. — сказал Владимир, следя за дорогой и не глядя на спутницу. — Ну, про то, что соколиная охота — царская, сама, наверное, знаешь. А вот выражение делу время, потехе час… Знаешь, откуда появилось? Соколиная охота была в давние времена в числе царских потех. Но у царя было много дел государственной важности, поэтому больше часа он соколиной охотой заниматься не мог. А в наших Сокольниках была охотничья слобода… — Володя продолжал еще что-то рассказывать, но Лена откинувшись на спинку сиденья, его не слушала и спала. Очнулась она от звука хлопнувшей двери. Оглядевшись по сторонам, Пашутина увидела огромное лазоревого цвета озеро, с правой стороны сильно заросшее камышом.

— Ну что, засоня, пойдем? — спросил Владимир, доставая из багажника охотничье снаряжение. Лена вышла из машины и сладко потянулась. На улице была благодать. Остывший за ночь воздух немного прогрелся на солнце и был почти стерилен. Луша подергивала крыльями и тихонько клекотала пол клобучком.

— Как же хорошо! — прошептала Лена удивленно. — Неужели может быть так хорошо? — снова спросила она сама себя и помотала головой, чтобы не впасть в сентиментальность.

— Давай надевай сапоги, природой потом любоваться будешь, — поторапливал её Володя, сажая на руку Лушу и закрывая машину. Лена надела резиновые сапоги, и они пошли по направлению к камышам.

— А знаешь, — нарушил недолгое молчание сокольник, — знаешь, что у охотников есть свой святой? Да, да. Святой Трифон. Я и охотником то из-за этого стал. Моя же фамилия Трифонов. Мне мама в детстве легенду вместо сказки часто рассказывала. У нас даже икона такая была — охотник с белым кречетом на руке. В общем так. Был у царя Ивана Грозного сокольник Трифон Патрикеев. И потерял как-то на охоте сокольник лучшего царского сокола. Разгневался царь и повелел растерёхе найти сокола. Сроку дал три дня, а иначе голова с плеч! Патрикеев не спал три дня и три ночи. Все кречета искал. Обходил все леса в округе, но птицу так и не нашел. Устал сокольник, набегался. Поди тут, не побегай, когда казнью царь грозится. Упал на колени в лесу и стал молиться своему тезке — мученику Трифону. Молился, молился, тут его и сон сморил. Спит он и видит сон, что стоит, на месте теперешней Трифоновской улицы в столице, дерево, а на дереве том, сокол сидит. Проснулся Патрикеев, побежал туда, а там и вправду дерево, а на том дереве беглец сидит. В память о своем спасении построил Патрикеев на том месте церковь и посвятил её святому Трифону. С той поры и стали охотники почитать мученика за своего святого. Ладно. Хватит лясы точить. Теперь потише пойдем. Тебе задание. Вот дойдем до тех зарослей, — и Трифонов показал рукой, на какую-ту кочку вдалеке с небольшим кустиком на верхушке, — потом ты одна пойдешь. Метров сто тихонько, а потом шуми что есть мочи. Вот тебе палка. По камышам ею бей. Поняла?