— Простите, Андрей! — после неловкой паузы спросила Вера, — может быть я не имею права задавать такой вопрос… Но я врач и может быть чем-то смогу помочь. Вы заикаетесь с детства?

— Да нет! Что вы! Это меня контузило. Головой крышу КАМАЗа пробил. Вот смотрите, как порвало, — и он отвернул рукав рубашки, показал нежно розовые рубцы заживших ранений.

Вера пригляделась внимательно к руке и вдруг поняла, что это тот самый журналист, который сбежал в самоволку в Ханкале. Это же ее работа. Это она делала подсадку кожи. Вера побледнела и испуганно закрыла рот рукой. Почему-то стало страшно. Вроде бы и надо было признаться, но ей вдруг вспомнилось его смешное предложение выйти за него замуж. — Какая глупость! Да он, наверняка, забыл об этом. Что я так разволновалась? Просто не хочется, чтобы он был мне обязан… — подумала она и сняла с колен салфетку собираясь прощаться. Внезапно из кармана его пиджака раздалась тревожная трель. Сотовый телефон требовал к себе внимания. Андрей хмурился, слушая собеседника, костяшкой указательного пальца потирал переносицу. Видимо информация была не приятной.

— Да. Все понял. Выезжаю. Через полчаса буду. Без меня ничего не предпринимайте, — повелительно сказал он и стал подниматься из-за стола. — Верочка! Вы ради Бога простите, но мне необходимо с вами попрощаться. С вами точно все в порядке? — Вера молча кивнула головой. — Может быть, я вам что-нибудь должен? Ну, там морально-материальный ущерб? — Вера как китайский болванчик продолжала гимнастику шеи. — Вот моя визитная карточка. Если вдруг что-нибудь обнаружиться, вы же мне сообщите? — она стала мотать головой в другую сторону. — Может быть вас куда-нибудь подвести? — спросил он, удивляясь ее внезапному остолбенению, — но она отказалась и от этого предложения.

Вернувшись домой, Вера заперлась в своей комнате, чтобы хоть на время спрятаться от опеки родителей и вволю поплакала. Подушке она призналась в том, о чем старалась в повседневной жизни не думать. — Попался в кои то веки парень, которому бы я с радостью отдала свою жизнь, да и тот в ней не заинтересовался. Значит не судьба! Ему нужна я другая. Какой-то мифический образ, которого он толком-то и не видел. Вывод один. Личная жизнь не состоялась. И вряд ли теперь что-либо изменится. Работа отложила на меня суровый отпечаток и мужчинам я стала не интересна. — Перевернув подушку на другую сторону, она протерла носовым платком лицо и легла, пытаясь внутренне собраться и приготовиться к завтрашнему рабочему дню.

Оставив свои печали за пределами больницы, Вера с головой окунулась в работу. Через три дня ее вызвал к себе в кабинет глав. врач.

— Новикова! У тебя все в порядке? — продолжая подписывать какие-то документы, поинтересовался он.

— Вроде бы да, — удивилась Вера, рассматривая его лысину, обрамленную седым венчиком редких волос.

— Тут тобой из министерства обороны интересовались… За тобой там точно никаких грешков не числится?

— Да Вы что! Сергей Николаевич! Да я там как ломовая лошадь пахала! Какие грешки? Света белого не видела.

— Вот, вот. Я им так и сказал. Что ты один из лучших наших хирургов. Передовик производства. Доска почета. Ну и т. д. и т. п. Может опять, куда послать хотят? Не знаешь? Мне, честно говоря, с тобой совсем не хотелось бы расставаться. Мне тебя терять ну, никак нельзя… Сама понимаешь… — и тут дверь распахнулась, и в кабинет Сергея Николаевича вошел Андрей. Да, да. Тот самый Андрей, которого она оперировала в Ханкале. Сердце у Веры застучало, словно автомобильный двигатель на полных оборотах и она плавно опустилась на стул, благо, что он стоял прямо под ней.

— Здравствуйте! — улыбнулся он ей. — Ну, надо же, какое совпадение! И вы здесь служите?! А я… Помните, я вам о ранении своем рассказывал? Так вот я ищу хирурга, которая спасла мне жизнь. Ее фамилия Новикова. Вера Новикова. В министерстве обороны сказали, что она здесь работает. Не знаете?

Глав. врач растерянно посмотрел на молодых людей и шумно вздохнув, сказал: — Так вот она — Вера.

— Это вы? — удивился Андрей, всматриваясь в ее лицо обрамленное зеленой шапочкой. — Почему же вы мне об этом не сказали? Я вам не нравлюсь? Да? — Вера снова остолбенела и затрясла головой. — Значит нравлюсь? Правда? И вы согласны? Ведь мое предложение остается в силе, — и он, подхватив ее на руки, закружил по кабинету. В голове у Веры все перемешалось, закружились стены, портреты известных хирургов, картотеки больных, растерянные глаза Сергея Николаевича. Не кружилось только лицо Андрея, который смотрел на нее счастливыми глазами и губы его становились все ближе и ближе.

— Наверное, все-таки судьба! Слишком много совпадений, — успокоено подумала Вера и доверчиво припала к его губам.

64 мыши[5]

Нью-йоркское лето, мало, чем отличается от московского. Днем стоит несусветная жара и, люди не могут себе представить, как их предки обходились без кондиционеров. Утром они свеженькие приходят на работу и сидят под кондишенами весь рабочий день. Вечером жара спадает, и цивилизованное «сити» отправляется в свои кондиционированные квартиры. Другое дело средний класс, сфера обслуживания, домашние хозяйки. Им волей неволей приходится выбираться на улицу. От асфальта поднимается горячий воздух и зависает над землей, не успевая подняться вверх. Из-за этого все предметы кажутся размытыми, и, воспаленное воображение рисует миражи. Кому-то видится родник с хрустально-прозрачной водой, кому-то заснеженный Эверест, а русскому эмигранту Николаю Колосову мерещились Кижи. Деревянные часовенки, хранящие в жару прохладу, а в холод мягко отдающие тепло. Казалось, протяни руку и можно дотронуться до гладких отшлифованных северными ветрами бревен. Миражи миражами, только были они в прошлой жизни…

Шел к концу первый год эмигрантской жизни. Многие трудности остались позади. Какая никакая работа давала кусок хлеба, бывало, что и с маслом. Иногда хотелось все бросить, махнуть рукой и вернуться в простуженный Ленинград-Петербург. Но Зоя, его милая подруга Зоя, не давала ему унывать. Она все время что-нибудь придумывала, стараясь его развеселить и не дать упасть духом. Вот и на этот раз он предвкушал что-то необычное. Неделя прошла как-то уж слишком спокойно. Для его подруги это было равносильно самоубийству. Ближе к пяти часам дня миражи Кижей сменились фигурой Зои. — Что-то она там поделывает? — несколько настороженно думал Колосов, возвращаясь домой, в район Квинса, конкретнее на Вуд хейвен бульвар. Двухкомнатная по питерским меркам, а по нью-йоркским квартира с одной спальней, готова была принять Николая в свои объятия. Хотелось, не раздеваясь рухнуть на кровать и отключиться минут этак на пятнадцать. Потом собрать свое утомленное от жары тело в кучку и направить в ванную. — Понятное дело, что теплая вода из душа вряд ли спасет положение, но может быть поможет встряхнуться? — надеялся он.

Вечер прошел на удивление спокойно. После традиционного душа, легкого ужина и валяния перед телевизором, Зоя предложила Николаю пройтись по вечернему городу. Жара уже разомкнула свои стальные объятия на горле не коронованной столицы США, приберегая свои силы до завтра. Откуда-то дохнуло свежим ветром, и передвигаться по улицам можно уже было без опасения за жизнь.

Они шли, плавно обтекая прохожих и разглядывая витрины. Свернув на боковую улочку, пошли по ней, как дети, держась за руки, словно боясь потеряться. На глаза Зое попался маленький зоологический магазинчик.

— Может, зайдем? — чарующе улыбаясь, спросила она.

— Почему бы и нет, — отозвался равнодушно он, не заметив озорных искорок в ее глазах.

В магазине пахло сладким, кислым и прелым. Продавца не было видно, но вокруг звучала жизнь. В клетках щебетали птицы, кролики мерно хрустели морковью. В дальнем углу большой экспозиционной комнаты кто-то достаточно крупный, судя по издаваемым звукам, монотонно драл клетку. Мяукали котята, потявкивали щенки, кенари бились в вокальном экстазе. Зоя восторженно разглядывала вольеры, и огонек в ее глазах разгорался все ярче и ярче. Только тут Николай заметил лихорадочный блеск глаз и яркий румянец на щеках. Это его встревожило. Экскурсия могла плохо для них закончится. — Не хватало нам еще кошки или собаки, — несколько раздраженно подумал он и потянул Зою за руку к выходу. Вполне вероятно, что ему это бы удалось, но в это время затренькали бамбуковые шторки, перекрывающие проход в подсобное помещение и оттуда вышел сухонький старичок в синем джинсовом комбинезоне. Он поднял руку к виску в военном приветствии и заулыбался. После взаимных приветствий, он занялся своими делами, а именно… стал кормить мышей. Зоя отвлеклась от щебечущих щеглов и присоединилась к старичку. Тот дал ей банку с кормом и показал, куда надо его насыпать. Когда с кормежкой было покончено, хозяин стал брать в руки мышей и здороваться с каждой из них. У мышей уже были имена, а может быть, он их придумывал по ходу дела. Старик гладил их по спинкам и целовал в розовые носы. Через мгновение мышь, цвета спелого персика, оказалась в Зоиной ладони и побежала по руке на плечо. Там она уселась, растопырив белые усы, поблескивая глазками-бусинками и нервно потягивая носом воздух. Осмотревшись, она увидела розовую мочку уха, и пересев поближе стала нежно ее покусывать. Это решило мышиную судьбу.

— Я ее беру, — неожиданно сказала девушка, косясь на мерно жующую ее ухо мышь. — Да? Мы ее берем? — вдруг опомнилась она, просительно и жалобно глядя на Николая. Тот недовольно хмыкнул, но, видя исчезающий из глаз огонь, махнул рукой, давая свое согласие на все подряд. На собак, кошек, удавов, попугаев, даже на крокодилов. Этот взмах разрешал все, лишь бы не исчезло то чудо, которое поддерживало Колосова на плаву все это нелегкое время. Одной мыши оказалось мало, и ей составил пару коричневый мышонок похожий скорее на медвежонка, чем на своих диких серых собратьев. К парочке мышей добавился объемный террариум, пакеты с кормом, опилками и специальным наполнителем для гнезда.