Краем глаза я заметила отъезжающее такси. Обычная машина с шашечками, почему-то врезалась в память. Чему удивляться – с самого утра голова со мной не очень дружит. Не говоря ни слова, я грубо оттолкнула Рому и опрометью бросилась к дому. Ехать в одном с ним в одном лифте было бы выше моих сил.

Уже ночью, лёжа в своей уютной постели, я всё не могла перестать думать о природе своих к Громову чувств. Нет. Это точно не любовь. Любовь горит спокойным, ярким пламенем. Она заставляет замирать сердце от нежности и счастья. Требует присутствия любимого человека каждую прожитую секунду. Это, то, что я чувствую к Кириллу.

А Рома…

С Ромой, мои чувства полыхают, обжигая обидами и болью от ревности. Его близость – как прыжок в пропасть, эмоции зашкаливают на грани первобытного ужаса и опадают диким восторгом. Это не любовь, это точно не может быть ею…

Глава 18

Кирилл

Этот сырой октябрьский день я запомнил на всю жизнь…

Я стоял под дождём, запрокинув голову, и смеялся диким, полубезумным смехом. Сегодня непогода стала моим союзником. Ледяные, хлёсткие капли скрыли ото всех мои слёзы. Мужчины ведь не плачут!

Жаль никаким ливням не смыть с моей памяти этот образ. Чёрт! Я бы душу дьяволу продал, только бы оказаться на его месте! Только бы дотронуться ещё раз до её волос! Мои кулаки сжимались в бессильной ярости. Этот высокомерный кретин, с хищными повадками, и моя нежная, ранимая Настенька! Как же хотелось наброситься и, вместе с кожей, содрать с лица этого парня его идиотскую улыбку! Она – моя! Моя, слышишь?!

Но я не сдвинулся с места. Довольно с меня миражей. Я никогда не смогу к ней прикоснуться. Я – её ошибка. И чем раньше она меня забудет – тем лучше. Хватит…

Душа, бродячим псом, скулила и рвалась к ней. Плевать. Годами, грудную клетку просто раздирало изнутри от тоски по ней. По её звонкому смеху, который мне никогда не забыть. Переживу и это. Лишь бы найти в себе силы отпустить…

Я направился к детской площадке, которую заприметил во дворе этой элитной семиэтажки. Встал под небольшой деревянный навес над песочницей, и бросил ещё один хмурый взгляд на Настиного спутника. Она уже успела уйти, это и к лучшему, трудно сдерживаться, когда она так близко. А вот парень, по-моему, в бешенстве. Он с силой пнул свой мотоцикл. Чёртов психопат! Хотя, против воли, пришлось признать, что он отлично вписывается в этот ухоженный идеальный мирок, в котором выросла моя девочка. Мир, который я вряд ли когда-нибудь смогу ей обеспечить.

Всю свою сознательную жизнь, я боролся. Сперва с болью от осознания, что родители больше никогда не прижмут к своей груди, не назовут ласково Кирюша, не похвалят и даже не накажут. Я не плакал на их похоронах, ведь это не могло быть правдой, чтоб мама с папой просто взяли и исчезли из моей жизни. Любой дурной сон, рано или поздно заканчивается. Мой сон закончился, когда на утреннике в честь восьмого марта, дети дарили матерям самодельные открытки, а те, смахивая слёзы радости, целовали пухлые щёчки своих чад. Я тоже приготовил открытку, нарисовал тюльпаны. Они получались корявыми, художник с меня всегда был никудышный. Я раз за разом сминал неудавшийся рисунок и начинал заново, пока цветы не получились аккуратными. Какое же счастье было смотреть на них! Сжимая в руках эту открытку, на которой красным фломастером было написано «Маме», я понял – пробуждения не будет. Я навсегда застрял в этом кошмаре. Тогда, смириться с этим мне помогла бабушка, она научила меня делать бумажные кораблики. Мы сложили мою открытку и пустили в далёкое плаванье, туда, где она непременно найдёт адресата. Когда становилось совсем невмоготу, я прибегал к реке и отправлял свои кораблики. Они уносили вдаль слезы одиночества, обиду от жестоких насмешек, а порой и боль от побоев. Ведь я всегда должен улыбаться. У бабушки больное сердце, ей нельзя волноваться.

Потом я боролся за свою мечту – стать врачом. Я быстро понял, что обучаться на платном,, парню вроде меня не светит. И я учился на отлично. Зубрил, тогда, когда мои одноклассники играли в футбол, катались на санках, ходили в кино. Для них я был «убогий ботан», в не модной, застиранной одежде, у которого дома даже компьютера нет.

Так было до тех пор, пока на берегу Днестра я не повстречал Настю. Думал ли я об опасности, когда заступился за неё, а не побежал звать на помощь? Нет. Единственной мыслью было защитить эту девочку. Не знаю, почему это было так важно, но лёжа головой на её коленях, я улыбался. В тот момент я понял, эта девчонка с милыми веснушками, очень важна для меня. Она стала мне убежищем от моей тоски и безысходности. Тихой гаванью, где тебе всегда рады, где не важно, как ты одет и какой у тебя телефон, где всегда поймут. Нельзя за доброту платить своими невзгодами. Поэтому с Настей я тоже всегда улыбался, что бы ни скрывалось за моей улыбкой.

Время шло, мой маленький ангел с веснушками на худеньком личике, стал превращаться в очень красивую девушку. Тогда началась моя война с самим собой. Я понимал, что хоть она и отрицала важность материальных ценностей, она никогда, по настоящему, не была знакома с нуждой. Насте со мной пришлось бы несладко. Но стоило мне её увидеть, и все доводы разума рассыпались как по щелчку. Быть просто другом, стало недостаточно, хотелось, чтобы она принадлежала мне одному. Эгоистично, я понимал, зато без фальши. Тогда я и принял решение признаться во всём своей девочке, вручить ей свое будущее. Любое её решение было бы безропотно принято. В день, когда я увидел Настю сидящей за столом своей убогой кухни, паника накрыла меня с головой. Думаю мне удалось не выдать кипевших во мне страстей, но именно после того дня я начал курить. Страх от мысли, что её спугнёт моя несостоятельность, узлом скрутил все мои внутренности. Я преодолел и это. Набравшись храбрости, я предложил Насте стать моей невестой. «Я буду с тобой! Всегда…» думаю именно в тот момент, когда она с сияющими глазами произнесла эту клятву, у меня окончательно сорвало крышу. Для того, чтобы поверить в свои возможности, хватило её согласия. Я дал себе клятву, что расшибусь в лепёшку, но сделаю всё, чтобы быть с ней, чтобы быть достойным её.

Тогда я не учёл одного, отношения к себе её семьи. Каждый раз, когда я встречал Настину мать, здоровался с ней, я чувствовал себя клопом под микроскопом. Она улыбалась и отвечала: «Здравствуй», но в глазах, при этом читалось такое напряжение, что казалось, задымиться кожа на её ухоженном лице. Они увезли от меня Настю, я видел как они отъезжают. Бежал следом, даже когда их внедорожник скрылся из виду, бежал пока не свалился без сил у обочины. Но я был слишком далеко, Настя меня так и не заметила.

Смерть бабушки окончательно добила. Меня хотели забрать в детдом, повезло соседка, женщина с добрым сердцем оформила попечительство, и я смог остаться жить дома. Я получал пособие, и особо ни в чём не нуждался, но, после уроков, подрабатывал везде, где это было возможно, чтобы начать копить на новую жизнь, с Настей. Раз в неделю, я писал любимой письма. Каждую неделю, уже более двух лет. И ни одной весточки в ответ...

Мне, наконец, восемнадцать. Скоро я поеду, как и мечтал, учиться в медицинский университет. Неизвестность окончательно меня доконала, поэтому я решился приехать в этот город, и постучать в дверь Настиной квартиры. Елена Александровна была одна дома, она даже разрешила мне пройти. Роскошь их жилища неподъемным грузом легла мне на плечи. Ещё никогда мне не приходилось так остро чувствовать свою никчёмность.

Женщина, с удивительным спокойствием, внимательно выслушала мою историю, мои планы на будущее. Затем, таким же безмятежным тоном, начала свою речь.

– Кирилл, мне, конечно, импонирует твоя целеустремленность. Ты, хороший парень, но речь идёт о моей единственной дочери, пойми. Что ты можешь ей предложить на данный момент, кроме, несомненно, смазливого личика? Настя молода, она должна веселиться, ходить в кино и рестораны, наслаждаться каждой секундой своей молодости. Тебя же, до того как сам встанешь на ноги, и, возможно, станешь нормально зарабатывать, ждут шесть лет обучения, затем аспирантура. Что её ждёт рядом с тобой, все эти годы? Вечера у телевизора под дешёвую пиццу? Ты парень гордый, жить за её счет не станешь, а сам достойно обеспечить не сможешь. Ответь сначала себе, такой жизни ты ей желаешь? Если любишь – перестань ей писать. Приходи когда встанешь на ноги, раз суждено быть вместе – вам ничто не помешает!

– Я вас понял, – это единственное, что я смог из себя выдавить. Слова Елены Александровны, будто ледяной водой окатили мой пыл, – мне уже пора, всего хорошего.

–Кирилл, погоди – у самой двери женщина пристально заглянула мне в глаза, затем скрылась в соседней комнате, через минуту она протянула мне стопку писем, – не заставляй её больше страдать, отпусти…

Дождь лил как из ведра. Я бережно спрятал стопку своих Насте писем за пазухой. Стоило догадаться, что почтальон, за отдельную плату, будет приносить такого рода почту лично в руки хозяйке квартиры и Настя их никогда не увидит. Попало ли хоть одно из них к ней? Дождавшись своего такси, я пулей заскочил в машину, и апатично прикрыл глаза. В момент, когда машина тронулась, я заметил Настю. В объятьях какого-то мажористого парня. В жар бросило так, будто меня горячей смолой облили. Смутно помню, как потребовал остановить машину, как бежал обратно, но ОНА уже ушла. Брюнет, больше похожий на озлобленного волчонка, лишь скользнул по мне безразличным взглядом, будто я пустое место. Она моя, чёрт возьми! Как же хочется завыть. Но я, молча, направился к детской площадке. Что дальше? Дальше просто жить, и пусть всё хоть к чёрту катится! Достал из заднего кармана тоненький блокнот и ручку и начал писать. Это моё прощальное письмо, той, что подарила мне крылья…


19-24

Глава 19

Настя