– Теперь у тебя остался только я. Мы будем вместе, ты ведь этого когда-то хотела? – Существо провёло липкой ладонью по моему лицу, оставляя на нём отвратительную слизь. – Где твой восторг, а? Улыбайся, Настенька!

Он с силой, пальцами одной руки растянул мои губы в вынужденной улыбке и снова засмеялся, довольный собою. Пока он отвлёкся, я попыталась дотянуться до дверной ручки. Слишком далеко, кончики пальцев, дрожа от напряжения, лишь беспомощно скользили по её гладкой поверхности.

– Не надо, пожалуйста… – взмолилась я, в надежде выиграть себе немного времени.

– Надо, разиня моя. – Кирилл задрал мою ноющую руку до уровня наших глаз, а в пальцах второй своей руки зажал то самое помолвочное кольцо. – Ты оборонила его. Не хорошо так поступать с подарком жениха. Ты ведь была хорошей девочкой, как и обещала, да? –  Его издевательская гримаса послала волну невольной дрожи вдоль позвоночника. – Не была…ну же, не дрожи так, сейчас мы всё исправим.

Он попытался надеть мне на палец покрытую бурым илом безделушку. Ну уж нет! Не дав себе опомниться, я со всей силой ударила этого безумца по руке, выбив ставшее ненавистным кольцо. Тогда скользкие пальцы сжались на моей шее и он, без труда, поднял меня над полом. Чтобы не задохнуться, я вцепилась в его запястье, в надежде хоть ненамного ослабить эту мёртвую хватку.

– Играешь с огнём, наивная, храбрая дурочка. – Кирилл сдавил хватку ещё сильнее, забавляясь моими хрипами. – У тебя не осталось выбора. Теперь ты только моя.

Близость неминуемой расправы, открыла во мне второе дыхание. Я, уперевшись коленями в живот Кирилла, резко, изо всех сил, его оттолкнула, отчего он на пару мгновений потерял равновесие. Этого мне оказалось достаточно для того, чтобы отпереть дверь и кинуться на первый этаж. Раскат безудержного смеха раздался мне вслед.

– Ты всё ещё любишь, когда с тобой играют, Настенька. Будь по-твоему…

- Раз- два – три – четыре – пять,

Я опять иду искать…

Не оборачиваясь, я бросилась прочь из дома. Слёзы мутной пеленой застилали глаза, отчего всё окружающее сливалось в размытое пятно. Я бежала не чувствуя как нещадно горят мои израненные,  босые ступни. Не чувствуя ничего, кроме животного страха. Редкие фонари освещали небольшие пятачки тротуара. Вокруг ни души. Ноги стали неметь и подкашиваться. Тогда я просто побрела, слушая, как шаги моего преследователя раздаются всё ближе и ближе. Ноги погрузились во что-то вязкое, заставив меня стремительно раскрыть глаза. Тина. Я снова вернулась к реке. И на этот раз мне не скрыться.

Протяжно взвыл очередной порыв ветра, заунывная увертюра к прозвучавшему до дрожи отчётливо шепоту:

«Чего дрожишь, никто не спас?

А я найду тебя сейчас!»

Он будто вынул из меня душу. Вот и всё. Тяжело дыша, я уставилась в темноту. Даже в беспросветной мгле, я чувствовала на себе тяжелый взгляд Кирилла. Затылок обдало зловонным дыханием моей необратимой смерти.

– Теперь мы дома… – знакомые руки Кирилла подхватили меня и отнесли к воде. – Вместе, как и мечтали.

Он, нежно укачивая меня, погружался в омут. Я больше не сопротивлялась, обняла парня за шею и, глотая слёзы, послушно закрыла глаза. Поток поглотил нас с головой. Темнота. Душа освободилась так легко и приятно…

32

Глава 32

Рывок, резкий и безжалостный вырвал меня из неги.

– Разряд! Ещё разряд! – меня окружили незнакомые голоса. Яркий свет ударил по глазам.

Ужасное чувство, как при падении с большой высоты. Тело заколотило. Сердце сделало удар. Ещё один. Спазматический вдох. Воздух потоком прорвался в лёгкие, разрывая их до предела. Выдох…

Вокруг меня замелькали слабые тени, но накатившая сонливость не дала мне сфокусировать на них взгляд. Выжила! Я жива, это главное. Неимоверное чувство облегчения затопило меня целиком. Я провалилась в умиротворённое забытье.

Очнувшись, я не могла сообразить, где вообще нахожусь, и что со мной происходит. Сильная слабость не позволила мне сесть.

– Лежи, не вставай! – мама порывисто прижала мою руку к мокрым от слёз губам. – Настенька, девочка моя…

Когда туман в глазах немного рассеялся, я поняла, что нахожусь в больничной палате. Обе руки безвольно лежали поверх одеяла, и от одной тянулась прозрачная трубочка капельницы.

– Что со мной случилось? – пересохшие губы ещё плохо меня слушались.

– Ты несколько дней пролежала в коме, – обычно размеренный материнский голос дрогнул, – а затем твоё сердце остановилось. Тебя каким-то чудом реанимировали.

– Ты изменилась … – вымученно улыбнулась я, внимательно вглядываясь в родные черты. – Решила вернуть старую причёску? Тебе идёт. – Но дело было не только в волосах, в ней произошли неуловимые перемены, и это не давало мне покоя. – Май месяц на дворе! Зачем ты натянула этот свитер? Тем более Букет его присвоил себе, теперь тебе не избежать его страшной мести!

Я слабо засмеялась, но тут же запнулась, натолкнувшись на мамин подозрительный, хмурый взгляд.

– Насть, сейчас конец декабря…

В этой палате меня продержали около недели. Мама приходила каждый день, подолгу гладила мои густые волосы, и почти не разговаривала. Она была напряжённая и часто отводила бегающий взгляд. Её можно было понять, страх потерять единственного ребёнка, кого угодно сделает нервным. Всё обошлось. Единственное что меня теперь беспокоило – обнаруженная на голове небольшая рана, происхождение которой я не могла себе объяснить. Спрашивать тоже ничего не стала, незачем травить мать страшными воспоминаниями. Я часами смотрела на белые сугробы во дворе и решительно не понимала, что происходит. По моим подсчётам, тонула я чуть больше недели назад, в конце мая. А за окном декабрь. Декабрь! Завтра новый год…

Следующим утром, я по обыкновению разглядывала белоснежный потолок, жуя одно из оставленных на моей тумбочке яблок. Антоновка, мои любимые. Накатило странное чувство дежавю. Я пыталась уловить обрывки навязчивых эмоций, что помехами, как от старой киноленты, рябили в моём сознании. Безуспешно, реальность их перекрывала.

Негромко скрипнула дверь, я, откусив очередной кусок антоновки, повернула голову.

– Настёнька, принцесса моя, я места себе не находил! Иди я тебя обниму, мой конопатый ослик! – широко улыбаясь, папа протягивал ко мне свои огромные руки.

Крепко обвив руками папину шею, вдохнула пряный аромат его любимого парфюма.

– Я приехал за тобой, тебя сегодня выписывают, – улыбнулся мой родитель. – Извини, приехал, как только смог. Возился с очень важным, крупным проектом. Теперь всё улажено и мы всецело в твоём распоряжении! Помнишь Ромку?

Я выглянула из-за отцовской спины. Надкушенное яблоко, бодро подпрыгивая, покатилось по полу.

– Ну, привет, ослик, – ехидно ухмыльнулся прислонившийся к стене… Ромка! Громов!

–Ромка-а-а-а! – заревела я, резво повиснув на совершенно сбитом с толку парне. – Чудовище моё, ненаглядное!

Ошеломлённый Громов осторожно погладил мои вздрагивающие плечи, чем вызвал ещё больший поток слёз.

– Да, пошло всё к чёрту! – до дрожи знакомым, чуть хрипловатым голосом, шепнул Рома, порывисто прижимая к себе моё исхудавшее тело. – Никому не отдам…

– Повтори! – я отчаянно боялась проснуться и снова потерять его. Поэтому, уткнувшись в родное плечо, никак не желала разжимать объятий, всем телом чувствуя исходившее от него тепло. А брюнет и не был против.

– Не отдам. Никому, – Опустив руку с моего плеча, Ромка переплёл наши пальцы. – Не ожидал что ты тоже… – он нерешительно запнулся, – думаешь обо мне.

– И куда подевалась твоя хваленая самоуверенность? – я, наконец, отодвинулась, не переставая всматриваться в чуть насмешливые, чёрные глаза.

– Даже не знаю, – к Роме понемногу стал возвращаться привычный стиль общения, – ты ведь поможешь с поисками?

– Я конечно очень рад вашей кхм… радости от встречи, – прокашливаясь, подал голос мой, мягко говоря, шокированный отец, – но нам надо ехать. Собирайся, Настенька, мы будем в приёмном покое. Пора начинать веселье!

Осторожно растрепав мои волосы, он вышел, оставив меня с кучей вопросов и полной кашей в голове. Если бы тараканы в ней «лечили» нервы курением, из моих ушей давно повалили бы колечки сизого дыма. Поэтому, спешно покидав в небольшую сумку свои нехитрые пожитки, я решительно направилась к двери, с твёрдым намерением во всем разобраться. Уже пройдя половину выкрашенного в фисташковый цвет, больничного коридора, я замерла на месте и обернулась. Из небольшой урны для мусора сиротливо выглядывал большой букет белых хризантем, цветы невинности и нежности. Очень знакомый букет, в очень знакомой урне. Пугающих вопросов стало на один больше.

Стоило мне забраться на заднее сидение машины, как Рома снова, по-хозяйски сцепил наши пальцы в замок. Я прикусила губу, чтоб не выдать, как меня тронул этот жест. Последний раз он так держал меня полгода назад. Или нет?

Шок прошёл, и, теперь, меня терзал непростой вопрос – каким образом Ромка сейчас сидит рядом? Дышит, шутит, улыбается…

Мой завороженный взгляд скользил по Громову. Он, запрокинув голову на спинку сидения, изучал меня из под полуопущенных век. Черты его лица были острее, чем я запомнила, и весь он был какой-то не такой. Младше.

– Рома, – решила я немного прояснить происходящее, пока не забралась в своих рассуждениях в совсем уж непроходимые дебри, – сколько тебе лет?

– Столько же, сколько и тебе, – вскинул бровь брюнет – у нас разница в 2 дня, ты забыла?

– Хорошо, – теперь я развернулась к нему всем телом и выпалила как на духу, – тогда ответь, сколько лет мне?

– Настя, – теперь настала Ромкина очередь хмуриться, – ты уверенна, что с тобой всё в порядке?

– Просто ответь.