Сюзан Фрейзер - Дежавю

— Так я для тебя всего лишь один из учеников, Анна? — Он брал меня за руку, и моя кожа вспыхивала от его прикосновения.

Но сегодня Карло, очевидно, спешил и только произнес: «Увидимся на следующей неделе». Лучезарно улыбнувшись, он взял пиджак со спинки стула, надел его, взял свой кейс, безупречно черный и блестящий прямоугольник, и направился к двери. Когда Карло уже был на пороге, я едва не побежала за ним, чтобы спросить: «Так я для тебя всего лишь преподаватель?» Но я осталась на месте.

И Карло ушел.

Только к середине моего следующего занятия с крайне скучной и вялой группой инженеров-электриков из компании «Дюмон Авиэйшн» я заметила уголок сложенного листка, торчащий из моей пластиковой папки.

Сверху стояло имя адресата: «Anna». Я улыбнулась, ободряюще кивая, пока один из моих учеников с ужасным акцентом, монотонно и нерешительно проговаривал предложение: «Я изучаю английский язык уже очень давно».

— Замечательно! — воскликнула я, и, наверное, мой комментарий был чересчур уж восторженным. Одновременно все пять учеников подняли глаза от своих записей и очень подозрительно посмотрели на меня. До этого момента я не позволяла себе ничего большего, кроме одобрительного бормотания, да и то в тех редких случаях, когда кто-то из них умудрялся сделать что-то правильно.

Я развернула листок, когда мои ученики ушли и я наконец осталась одна.

В записке было простое послание. Карло написал:

«Встретимся за ужином. Сегодня вечером. В кафе „Дe ла Пе“, на Ле-Гран-бульвар, в восемь часов. На этот раз я буду пунктуален.

Карло».

Действительно, он был очень профессионален.

* * *

Именно моя мама уговорила меня отправиться с ним на ужин, хотя мы и не разговаривали с ней почти год, с похорон бабушки. Но те двадцать минут, которые я ждала Карло в то утро, сидя за столом, пока стрелки часов неумолимо ползли вперед, а я снова, снова и снова отбивала им в такт авторучкой по столу, думая о нем, я вспоминала и о ней, о своей матери.

Мама никогда не одобряла моего вкуса в отношении мужчин. Она всегда негативно относилась к совершенно разным мальчикам, которых я приглашала домой, часто сравнивая их с моим отцом.

— Твой отец, — говорила она, — был совсем не такой.

Тогда бабушка, подмигнув мне, говорила:

— Конечно нет, твой отец был самим совершенством.

С тех пор, как я себя помню, моя мама всегда считала его совершенным мужчиной, идеальным любовником, забыв о его проступке. Отец был ее точкой отсчета.

Очевидно, Карло никак не соответствовал этому идеалу. И именно это привлекло меня к нему — некоторая дьявольская притягательность. Карло внушал некоторый страх и волновал чувства и мысли. Я поняла это сразу, как только он вошел в класс.

Однажды он взял меня на концерт, на струнный концерт в небольшом соборе, который располагался за Пари-Таун-холл. Был апрель. Вечером шел сильный дождь. Я ждала Карло на бульваре Хауссмана, у входа в учебный центр. Ветер швырял капли дождя мне на ноги, юбка липла к ногам, словно мокрый бумажный пакет. Я дрожала от холода. Карло снова опаздывал. Когда он наконец подъехал, собрав за собой хвост из нескольких машин, я выбежала из-под козырька, держа над головой пиджак. Но было бесполезно — я все равно насквозь промокла.

Карло поехал не сразу, хотя водители остановившихся позади него машин бешено ему сигналили. Ему было все равно. Он никогда не обращал внимания на подобные вещи.

— Он был богат, très riche (очень богат), — говорит Марк. — Он мог себе это позволить.

Нет, все не так. Для него жизнь была игрой, всего лишь игрой. И вот под шум клаксонов Карло посмотрел на меня, провел рукой по моим мокрым волосам и произнес:

— Ты сильно промокла.

— Так ведь на улице льет как из ведра.

Карло благоговейно сложил ладони, явно восхищенный этим выражением.

— Как из ведра! Правда, Анна?

То была часть его магии, превращавшей обыденность в радость. Даже мои слова, обычное, глупое и совершенно простое выражение, Карло мог превратить в поэзию.

Мы сидели наверху, на едва заметном трансепте собора, на хрупких деревянных стульях, которые скрипели под нашим весом. Внизу, под нами, играли музыканты, и божественные звуки взлетали вверх, отражаясь от древних стен и каменных изваяний святых. Я наблюдала, как скрипачи работают смычками, а их пальцы, словно бешеные насекомые, мечутся вверх и вниз по струнам, рождая музыку, как вдруг рука Карло оказалась под моей мокрой блузкой и стала нежно опускаться и подниматься по позвоночнику, по моей влажной коже, заставив отвердеть мои соски.

Все мы — грешники.

Лицо Марка окаменело — он стиснул зубы так крепко, что видно было, как на скуле бьется пульс.

— Ты хочешь сказать, что снова встречаешься с ним? Tu le vois toujours en fait, все еще?

Мы остановились на красный свет, но Марк все еще продолжал смотреть вперед на дорогу, крепко сжимая в руках руль. Мы ехали ко мне домой, через площадь Республики, по нашей старой дороге, по которой мы часто ездили, пока Марк не стал отвозить меня к себе домой. Пока она уже точно не ушла.

— Нет, Марк. Я совсем не это имела в виду. — Я замолчала, рассматривая его руки, его побелевшие костяшки пальцев. — Как я уже тебе сказала, у меня сегодня утром был с ним урок.

Зажегся зеленый, и мы тронулись, немного быстрее, чем мне хотелось бы. Марк смотрел на дорогу, о чем-то размышляя при этом. Он прищурился и тоже бросил взгляд на мои руки, которые я держала на коленях.

— О чем ты думаешь? — спросила я, хотя и так это знала. Я прикрыла ладонью запястье, но было уже поздно.

— Твои часы. Где, ты говоришь, их нашла? Я не говорила.

Эти часы были у меня практически с самого начала, почти одного возраста с нашими отношениями, лишь на два дня моложе, но даже старше, чем Чарли. Они были на мне во время родов, с полуночи, когда начались первые схватки, и в одиннадцать утра, когда мне сообщили: «Энни, у тебя родился замечательный мальчик». Вот почему, когда Карло протянул мне сегодня утром коробку, я взяла ее, любезно приняв подарок. Ведь, в конце концов, он принадлежал мне по праву. Но тогда, в первый раз, часы так и оставались в коробке, которую я задвинула в самый дальний угол шкафа, как и платье. Потом однажды, когда эта коробочка уже ничего для меня не значила, а воспоминания о Карло потеряли свою живость и потускнели, я просто вынула ее и извлекла оттуда часы.

С тех пор они упорно отсчитывали время, даже когда я надевала другие часы. Я просто убирала часы Карло в ту коробку, отдавая предпочтение другим, пока они не подводили меня. Его же часы продолжали идти. Просто парадокс, каким безотказным оказался этот нежеланный и навязанный мне подарок. Последний подарок Карло.

Мне было интересно, зачем Марк меня сейчас спрашивает об этом? У нас нет на это времени, нам нужно найти выход из того переплета, в котором мы оказались. Вернуться к Чарли.

Мы подъехали к перекрестку у площади Республики.

— Il te l'а donne ce matine, c'est ça?

— Да, именно так, он подарил их мне сегодня утром, — кивнула я.

Именно его «c'est ça»? встревожило меня. Испанская инквизиция на французский манер. Это же просто нелепо! До него наконец-то дошло. Тогда он и не думал об этом, и вообще он никогда не думал об этом, до этой самой минуты. Карло подарил мне часы, которые теперь ничего не значили — и не значили даже тогда. Потому что я встретила Марка.

Но теперь он действительно всерьез задумался об этом.

— Так, значит, этим утром, после того как ты отправилась из нашего дома, ты занималась с ним, так же как занималась тогда, в тот раз, после нашей встречи. И он подарил тебе эти часы, c'est ça? — спросил Марк, не глядя на меня.

— Нет, Марк, все не так просто, — проговорила я, чувствуя, что наш разговор сильно стал напоминать очную ставку. — Он подарил мне эти часы, но они мне не были нужны.

Марк посмотрел на меня, и я поняла, что мои слова прозвучали весьма неубедительно.

— Так, значит, ты все еще виделась с ним, Энни, когда мы уже стали встречаться, c'est ça?

И снова мы оказались в самом начале. Ну а чего он, собственно ждал? Мне что, надо было сказать «Ой, прости, Карло, я только недавно познакомилась с мужчиной, с моим будущим мужем, и поэтому я больше не могу тебя учить английскому». C'est ça?

Марк хлопнул ладонью по рулю.

— Non, tu n'as toujours pas repondu a ma question! Я спрашиваю не о том, чем ты занимаешься с ним. Я говорю о том, что ты встречаешься с ним, Энни!

Вся штука заключалась в том, что тогда, давно, в тот понедельник, отвергнув небольшую золотистую коробку, я и впрямь сказала Карло, что встретила кое-кого и между нами все кончено. Но сделал ли Марк что-то подобное? Сказал ли он Фредерике о том же самом, когда вернулся к ней после нашей первой встречи?

— Ты имеешь в виду, как ты и Фредерика? — Я не обращала внимания на его взгляд, на стиснутые зубы. — Как ты все еще встречался с ней? И как все еще встречаешься с ней?

— Merde, Энни! — воскликнул Марк, резко вывернув руль вправо. Машина остановилась на обочине, заскрипев тормозами. — О чем ты говоришь? C'est complètement different, ça! Это же совсем другое!

Мы остановились прямо на автобусной остановке. Пожилая пара смотрела на нас, и мужчина осуждающе качал головой. Теперь у нас появились и зрители. А над нами снова стояла огромная бронзовая дама с оливковой ветвью в руке. Теперь этого явно будет недостаточно, чтобы примирить нас.

— О да! Прости, ошиблась. Ну конечно же, это совершенно другое дело! — Я взяла сумочку, стоявшую у меня в ногах. — Потому что ты просто с ней живешь. Всего-то!