– Пожалуй, я знаю, о чем вы сейчас думаете, – сказала она.

– Сомневаюсь, – ответил он, и лицо его осветилось улыбкой, отчего в уголках глаз собралась сеть тонких морщинок. Он посмотрел вверх, на солнце, а потом снова на нее. – Вы выглядите совсем иначе, чем там, в индейском лагере, когда я впервые увидел вас. Тогда я даже не смог бы сказать, какого цвета у вас волосы.

– Думаю, в том состоянии вы много еще о чем не смогли бы ничего сказать.

– Это правда, – согласился он. – Мне мало что запомнилось в тот день, да и в ночь тоже – вплоть до следующего утра. – И он снова посмотрел на небо. – Знаете, а я почти ожидал, что вы снова заглянете ко мне после той ночи. Согласитесь, логичнее навещать человека, когда он не спит.

– Майор Спренгер говорил мне, что вы поправляетесь, – смущенно проговорила она.

– Наверно, были заняты, – понимающе произнес он, – но я все-таки не терял надежды сказать вам спасибо. Кстати, известно ли вам, что ваши руки обладают исцеляющей силой?

– Нет.

– Так вот, знайте это. Мне хочется, чтоб вы также знали, как я вам благодарен за все, что вы сделали для меня той ночью. Док говорит, вы и сами были далеко не здоровы.

– Я все равно не могла заснуть, и мне нужно было чем-то заняться.

Она больше не могла выдерживать этот холод, к тому же видела, как трудно ему стоять на костылях, поэтому предложила:

– Знаете, миссис Спренгер в данный момент готовит горячий пунш, так, может быть, присоединитесь к нам? Я уверена, она не будет против.

– Не пью пунша. Считаю, что пить его – это переводить виски.

– Вот как?

– Я ни с чем не мешаю виски, даже с водой, – признался он чуть ли не виноватым тоном. – Видимо, дело в том, кто к чему привык.

– Не знаю, может быть. Что касается меня, то если собрать в одну чашку каждую капельку алкоголя, выпитого мной за всю жизнь, то она не наполнилась бы даже до половины. Если я не добавлю к спиртному побольше воды, меда или сахара, я его попросту не могу проглотить.

– Я бы не стал этого делать.

Каким-то чутьем она догадалась, что он говорит не об алкогольных напитках.

– Что ж, я знаю – все так думают. Вы, конечно, считаете, я не должна была мешать им засадить его в тюрьму, но я не могла этого допустить.

– Ну вот, вы опять за свое.

– Вы это о чем?

– О том, что вы опять думаете за меня.

– Но это и так очевидно. Послушайте, я совсем уже окоченела. Почему бы вам не зайти со мной в дом, хотите вы пуншу или нет?

– Я бы зашел, но док пригласил меня на обед, так что мне не мешало бы сначала раздобыть где-то бритву.

– Что ж, в таком случае еще увидимся, капитан.

Когда она отошла метров на пять, он бросил ей вслед:

– И все-таки у вас не получается с чтением моих мыслей.

– Простите, не понимаю, – проговорила она, полуобернувшись.

– На самом деле я думал вот что: после всего, что сделали с вами команчи, какое же нужно иметь сердце и какое мужество, чтобы вступиться за этого Молодого Быка! Большинство людей на вашем месте и пальцем бы не шевельнули, чтобы ему помочь, будь он даже трижды невиновен. Не уверен даже, что и я смог бы решиться на это, а ведь мне бы в отличие от вас не пришлось рисковать столь многим.

– Я бы не простила себе, если бы поступила иначе, – ответила она просто.

– Это уж точно – только не вы. Моя мать сказала бы, что вы женщина с характером. Ее восхищали такие люди. Меня, кстати, тоже.

Она не могла удержаться от улыбки:

– Что ж, благодарю вас за добрые слова, сэр.

Поддерживая костыль локтем, он слегка склонил голову и приподнял край своей потрепанной шляпы:

– Увидимся за обедом, мэм.

Хэп проводил ее взглядом до самого дома. Да-а, женщина с характером. Этого у нее не отнимешь. Но не слишком ли дорого ей придется за это заплатить? Теперь всякий, кто услышит о ней и Молодом Быке, будет принимать грязные домыслы за чистую монету.

Когда за ней закрылась дверь, он поправил костыли под уже натертыми подмышками и попрыгал на одной ноге к магазину. Ему срочно нужно было побриться, да и помыться тоже, а еще он с удовольствием бы выпил пинту хорошего виски, причем не откладывая. Но с виски придется подождать, пока он не вернется с обеда. Кора Спренгер явно не принадлежала к тем женщинам, которые станут терпеть за своим столом пьяного.

Когда он наконец добрался до магазина, там только и говорили об Энни Брайс, причем, как он и ожидал, ничего хорошего. Тотчас же, как он открыл дверь, до него донеслись слова гарнизонного маркитанта:[6]

– Теперь мы знаем, почему ее не изуродовали наподобие Первис. Небось согревала по ночам этого Молодого Быка и делала это с удовольствием.

Стоявшие вокруг него люди согласно закивали.

– Верно, – сказал кто-то из них. – Должно быть, страшно страдала по нему после того, как он обменял ее на жратву.

– Эй, послушайте, не годится так говорить о белой женщине, – пристыдила их какая-то отважная душа.

– Какая она к черту белая женщина после этого!

– Я слышал, она пробыла там три года, – вступил в разговор еще один. – Интересно, сколько индейских ублюдков она им произвела за это время?

– И действительно. А может, та девчонка, которую она разыскивает, тоже наполовину краснокожая?

– Чушь собачья!

Услышав знакомый голос, маркитант обернулся и воскликнул:

– Будь я проклят, если это не Хэп Уокер! Черт возьми, да на тебя просто страшно смотреть, хотя, говорят, ты вообще чуть не отправился на тот свет.

– Мало ли что говорят, – сказал Хэп в ответ и, рывками перенося свое тело между костылями, двинулся к прилавку, ухватился за него, а затем переместился вдоль него к тому месту, где стояла кучка людей рядом с торговцем.

– Сделайте одолжение, джентльмены, – проговорил он ровным голосом, – перестаньте нести всякую околесицу насчет миссис Брайс. Просто руки чешутся отхлестать вас всех как следует.

По комнате пробежал удивленный ропот, а затем наступила мертвая тишина. Все сидели и как завороженные смотрели на Хэпа. В конце концов один из них встрепенулся и произнес:

– Но, черт побери, Хэп, ты же сам видел, как она стояла там с этим индейцем.

– И трепалась с ним, как будто она одна из них, – поддержал его другой откуда-то сзади. – За три года кто угодно научится языку, – ответил ему Хэп. – Только последний идиот не смог бы.

– Ну а вся эта ерунда, которую она наговорила Черному Джеку, о том, как она…

– Молодой Бык оставил ей жизнь, – прервал его Хэп.

– Но мы-то знаем, почему.

– Ни черта ты об этом не знаешь, – отрезал Хэп и, достав из кармана серебряный доллар, бросил его маркитанту. – Все еще сдаешь внаем заднюю комнату?

– Да.

– Отлично. Беру ее в комплекте с бритвой и мылом. И доллар тому, у кого есть чистая пара штанов моего размера, но только без дыр. – Он снова взглянул на торговца: – И вот еще что – мне нужно искупаться.

– Все, что у меня есть, – это корыто и ведро.

– Добавь к этому горячую воду и посчитай за все.

– Это обойдется тебе в двадцать пять центов.

– Они у меня найдутся. А когда вернусь после ужина, – добавил Хэп, – возьму бутылку лучшего виски из тех, что у тебя на полках. – Затем губы его сложились в слегка ироническую улыбку: – Ну а одеколона у тебя случайно нет?

– А кому он здесь нужен? – удивился тот. – Есть у меня немного жидкой мази с приятным запахом, но это, пожалуй, и все. Если, конечно, не считать сиреневой воды, которую я держу для наших дам, – вспомнил вдруг он. – Надеюсь, ты не начал душиться?

– Знаешь, иногда и мужику надоедает, что от него разит, как от лошади. Так что я, пожалуй, капну чуток сиреневой воды в свою ванну, – решил Хэп. – Моей маме всегда нравился запах сирени. – Затем, обведя присутствующих взглядом, он спросил: – Кто хочет высказаться на этот счет?

– Будь я проклят, если ты не собираешься за кем-то ухаживать, капитан.

– Ошибаешься.

– Пожалуй, у меня найдутся штаны твоего размера, – предложил кто-то из другого конца комнаты.

– Чистые?

– Ненадеванные, – заверил тот Хэпа. – Мне их на Рождество прислала мать.

– Джек, но твоя мамаша уже пять лет как померла, – напомнил ему кто-то.

– Ну и что, штаны все равно как новенькие. Говорю же, не носил я их. Когда я их получил, во мне было побольше весу, чем запомнилось маме, – объяснил, обращаясь к Хэпу, Джек. – Хочешь, примерь их. А если считаешь, что доллар – слишком много…

– Договорились, благодарю.

– Бритву и мыло принесу тебе в комнату, – сказал маркитант. – А горячей воды придется подождать.

– Принеси заодно и бутылку – на тот случай, если уже закроешься, когда приду с обеда.

– С тобой все в порядке, Хэп? – спросил вдруг маркитант. – Ты выглядишь, будто тебя с креста сняли. Может, тебе лучше пойти в комнату и малость передохнуть?

– Я чувствую себя нормально.

И Хэп поковылял на ненавистных ему костылях в снятую им комнату. До его слуха донеслись чьи-то слова:

– Никогда не думал, что увижу Хэпа таким калекой.

Он сцепил зубы и, преодолевая боль, продолжал идти дальше.

Спустя некоторое время он уже сидел в корыте и наслаждался приятной теплой ванной. Взгляд его остановился на бутылке виски на столе. За два цента он мог бы не откладывая, прямо сейчас, набраться в свое удовольствие и послать к черту этих Спренгеров с их обедом. Но тут он вспомнил об Энни Брайс, о том, как она стояла там, во дворе, и улыбалась. А потом ее образ растаял, и он вдруг увидел себя на крыльце той фермы в Техасе, а во дворе полоскались на ветру мокрые простыни.

7

Еще не было и шести, и Хэп хорошо это знал, но нужно было решать – или он немедленно отправляется к Спренгерам, или ждет назначенного времени в снятой им комнате, глядя на полную бутылку виски и борясь с соблазном опустошить ее. И вот он стоял перед дверью их дома, ожидая, пока ему откроют на стук, и чувствовал себя до такой степени неловко, что предпочел бы оказаться в эту минуту где угодно, но только подальше от этого места.