– Нет, я знаю, все закончилось слишком быстро, – настаивал он, – но я ничего не мог поделать с собой. Прошло столько времени с тех пор, как я последний раз был с женщиной. Чертовски много времени. Но ты должна знать, что никогда раньше у меня ничего подобного не было – за всю мою жизнь.

Он провел рукой по ее волосам и прижал ее голову к своей груди.

– Я страшно рад, что нашел тебя, Энни.

Она чувствовала себя настолько защищенной в его объятиях, что ей казалось – пока он прижимает ее к себе, никакие кошмары не страшны. От переполнявшей благодарности у нее даже перехватило горло.

– Я тоже этому рада, – только и смогла прошептать она.

Из окна на их разгоряченные тела веял прохладный ветерок, и Хэп, держа Энни в объятиях, упивался близостью этой замечательно красивой женщины, чувствуя себя невероятно счастливым оттого, что ему так повезло и она стала его женой. Но точно так же, как после брачной церемонии, ему теперь не давало покоя ощущение, что он сделал что-то не так, как следует, и она осталась неудовлетворенной. Ему очень бы не хотелось, чтобы, проснувшись утром, она сожалела о том, что между ними произошло. Он опустил руку на ее бедро и, почти рассеянно поглаживая его, тихо спросил:

– Хотите знать, миссис Уокер, что я сейчас собираюсь сделать? Снять с себя все, что на мне осталось, извлечь вас из этой ночной рубашки и любить вас снова. Надеюсь, на этот раз я не разочарую вас.

Хоть ему и не видна была в темноте ее улыбка, но догадаться о том, как она отнеслась к его словам, было нетрудно: вместо ответа она провела пальцами по его густым волнистым волосам, и губы ее раскрылись навстречу его поцелуям. И его уже не заботило, что может их ждать завтра или послезавтра. Сегодня, кроме них двоих, никого на свете больше не было.

17

Хэп просыпался медленно и трудно. Сначала, еще в полусне, он почувствовал, будто кто-то щекочет ему ухо, затем показалось, что его лица коснулось нечто пушистое. Он разомкнул веки и обнаружил перед глазами сплошную чащу черного меха. Подняв руку, он попытался сбросить обосновавшееся на голове существо, но оно, испугавшись, вцепилось когтями ему в волосы. Опасаясь, как бы оно чего доброго не добралось до глаз, Хэп тронул жену за плечо и сонным голосом пробормотал:

– Вернулся твой кот.

– Паучок? Неужели? – Она перевернулась на бок и, увидев Хэпа с котенком на голове, так и прыснула со смеху. – Какая же на тебе симпатичная кошачья шапка, Хэп! Ты сейчас прямо вылитый Дэви Крокетт.[13]

– Ax ты, чертов звереныш!

Хэп схватил заметно подросшего за три месяца котенка одной рукой, а другой стал отдирать его от своей шевелюры. Когда это наконец удалось, он поднес Паучка к лицу, и на него уставилась пара круглых оранжевых глаз.

– Таких я еще не видел: настоящий дьявол, а не котенок, – пробормотал он, в то время как Паучок, решив, что достаточно насмотрелся на Хэпа, начал извиваться в его руке, изо всех сил пытаясь высвободиться. – Вижу, ты не очень-то дружелюбен.

Открыв пасть, котенок продемонстрировал свои клыки и свирепо зашипел на Хэпа.

– Будь я проклят, если ты не считаешь себя пантерой, – произнес тот, глядя на котенка с улыбкой. – Значит, ты и есть Паучок?

Потянувшись к стоящей на столике возле кровати корзинке с вязальными принадлежностями и достав оттуда небольшой клубок шерсти, Энни поднесла его к мордочке котенка, чтобы привлечь его внимание, и бросила на пол, так что клубок покатился в другой конец комнаты. Паучок мгновенно вывернулся из руки Хэпа и вихрем понесся следом.

– Не пройдет и минуты, как он размотает клубок, – сказала она, провожая его взглядом, – и все вещи будут опутаны нитками. Вот тогда ты поймешь, откуда такое имя.

Но Хэп уже не смотрел на котенка. При виде ее обнаженного плеча, показавшегося из-под одеяла, у него перехватило дыхание, и по телу пробежала волна острого желания. Ему вновь хотелось чувствовать ее тело, исследовать каждый его сантиметр, полностью отдаться ощущению его податливой мягкости, зажечься всепоглощающей страстью, утолить эту жажду слияния с ней.

– Ты только посмотри, что он вытворяет, – проговорила Энни, поворачиваясь к Хэпу, но, когда увидела, как он на нее смотрит, улыбка застыла на ее губах, в глазах появилось испуганное выражение, и она непроизвольным движением натянула на себя простыню. – О боже!

За ночь он обладал ею дважды, и она, чего доброго, может подумать, что он просто-напросто ненасытное животное. Усилием воли сдерживая себя, он сел в постели и повернулся к Энни спиной, чтобы она не увидела его восставшего естества.

– Закрой глаза – я буду вставать, – произнес он спустя какое-то время.

– Послушай, Хэп, я ведь…

– Ничего, все в порядке. Да и, кроме того, нам предстоит нелегкий денек. Так что, пока я умоюсь, было бы неплохо, если бы ты оделась и приготовила кофе. Думаю, в ящике осталось, чем растопить плиту.

– Извини, Хэп. Я не хотела тебя обидеть – как-то нечаянно получилось, – простодушно сказала она.

– Я все понимаю, – он посмотрел на нее через плечо и с принужденной улыбкой пробормотал: – Надо же знать меру, в конце концов.

– Я хотела этого не меньше, чем ты, – тихо произнесла она, отводя взгляд в сторону. – Хотела, чтобы ты обнимал меня, чтобы заставил забыть обо всем. И тебе это удалось.

– Угу. А теперь все-таки закрой глаза, Энни.

Наклонившись, он поднял с пола брюки и натянул их на себя, но продолжал стоять к ней спиной, пока не застегнул пуговицы и не надел несколько помявшуюся рубашку, которую, однако, не стал заправлять в брюки, чтобы скрыть свое возбужденное состояние. Затем, стараясь придать голосу обыденный тон, сказал:

– Тебе тоже пора вставать, если хочешь уехать сегодня.

Он не спешил возвращаться в дом, ожидая, пока окончательно остынет, и внушая себе, что если не умерит свой пыл и не даст ей возможность и время вновь обрести душевный покой, то может все погубить. Разве он имеет право требовать от нее больше того, что она уже дала ему? Ему нужно, чтобы она любила его, а не испытывала к нему отвращение.

Подойдя к насосу, он подставил под струю воды голову, затем выпрямился и, энергично отряхнувшись, стал обеими руками приглаживать назад мокрые волосы. Потом снова наклонился и прополоскал рот. Что ж, теперь он, кажется, достаточно владеет собой, чтобы предстать перед ней.

На кухне никого не было: Энни, наверно, еще умывалась. Плита после вчерашнего позднего ужина почти остыла. Бросив в нее немного сухой травы и веток, он подождал, пока разгорится огонь, и добавил несколько небольших поленьев. Затем нашел в буфете мешочек с кофе, положил две ложки порошка в кофейник, налил туда два половника воды из ведра и поставил на конфорку.

– Энни, твой кофе уже на плите! – крикнул он.

Ответа не было. Тогда он отправился в спальню, ожидая увидеть ее за туалетным столиком, но она сидела в постели, прикрыв грудь плотно натянутой простыней. У него тут же снова пересохло во рту.

– Бог ты мой, Энни! – только и мог он выговорить.

– Я не должна была отвергать тебя, – сказала она, не решаясь смотреть ему в глаза. – У тебя есть все основания ожидать…

– По правде говоря, я даже не знаю, что именно я могу ожидать и что должен давать взамен, – прервал он ее. Затем, тяжело вздохнув и стараясь не смотреть на нее, медленно проговорил: – Знаешь, я никогда особенно не увлекался женщинами. Может, потому, что я не так уж часто бывал в их обществе, не знаю. Я подолгу не вылезал из седла, а когда оказывался в городе, не особенно стремился попасть к проституткам – никогда не мог понять, как женщина может заниматься этим за деньги. Я не хочу, конечно, сказать, что жил жизнью праведника, – нет, временами природа брала свое.

– Ты не обязан мне это говорить, Хэп, – тихо произнесла она.

– Просто я хочу, чтобы ты поняла, как много мне нужно будет узнать, прежде чем я научусь делать тебя счастливой. Если для этого достаточно иногда обнимать тебя, но без последующего продолжения – что ж, я постараюсь ограничиться этим. А если мне все-таки будет позволено любить тебя – то ли раз за ночь, то ли раз в неделю, то ли еще реже, я согласен на все, лишь бы тебе было хорошо со мной. – Он посмотрел ей прямо в лицо и, улыбнувшись, добавил: – Черт возьми, как же все-таки должно было повезти мужчине вроде меня, если ему досталась в жены такая женщина, как ты!

Глаза ей жгли горячие слезы, а горло сдавило так, что было больно дышать.

– Нет, – прошептала она, – это мне повезло, как никакой другой женщине на свете. Я не хочу отворачиваться от тебя. Я хочу снова чувствовать себя любимой.

– Но я боюсь причинить тебе боль, Энни. Мне не хотелось бы все испортить.

– Возьми меня, Хэп, прямо сейчас, – произнесла она нежно.

– Ты не должна себя принуждать.

– Но я сама хочу этого.

У него так тряслись руки, что он не мог расстегнуть пуговицы на рубашке и был вынужден в конце концов стянуть ее через голову. Отвернувшись, он поспешно снял брюки, затем решительно повернулся, чтобы дать ей возможность, посмотрев на него, передумать.

– Как видишь, я весь покрыт шрамами, Энни, – пробормотал он. – Так что я далеко не красавец.

– А тебе и не обязательно быть красавцем, – она попыталась улыбнуться, но не смогла. – Мужчинам это и не нужно.

Он шагнул к ней, чувствуя, как часто бьется сердце, резкими толчками прогоняя кровь по жилам и отдаваясь шумом в ушах. Теперь ему не нужно будет любить ее ощупью в темноте. Он сможет видеть ее всю, любоваться ею, смотреть ей в лицо и знать по его выражению, доставляет ли он ей удовольствие.

Присев на край кровати, он протянул руку к простыне, чтобы сбросить ее с Энни, и она, закрыв глаза, выпустила ее из рук. Он лег рядом и, опираясь на локоть, склонился над ней, нежно провел рукой по ее лицу, отвел с него пряди светлых спутавшихся во сне волос. Ее опущенные веки были голубоватыми, а ресницы казались золотистыми на фоне матовой кожи лица. Затем он перевел взгляд ниже, на упругие, цвета слоновой кости округлости грудей, на гладкую эластичную кожу под ними, на плоский живот, и ему стало казаться чудом, что эта женщина принадлежит ему.