— Это мое дело, Матвей! И я справлюсь сама. Как всю жизнь справлялась. Без чьей-либо помощи. Не нужно диктовать мне как поступать. Не маленькая. Свои диктаторские замашки оставь для семьи, а мной руководить не нужно!

Стерва разворачивается и громко ступая по ламинату проходит мимо, намереваясь выйти из квартиры. Только нихрена, блядь, не выйдет. Несколькими шагами догоняю ее и пригвождаю к стене.

— Мои диктаторские замашки я буду в первую очередь практиковать на тебе, Рина! Знаешь почему? Потому что если ты не понимаешь с первого раза, придется тебе вталдычивать! Теперь ты нихрена не одна! И карабкаться по жизни больше сама не будешь! Давай вырубай свой гордую неуместную самостоятельность и пораскинь мозгами. — Ри ведет плечами, в попытке сбросить мои руки, но я крепче сжимаю пальцы. — Почему ты не поступила? Потому что работала. Зачем тебе работа? Снимать жилье! А теперь строим логическую, мать ее, цепочку. Жилье тебе предоставляю я. Все, что тебе нужно — это подготовиться к вступительным. Хотя, я конечно мог бы предложить поступить и в этом по блату, но что-то мне подсказывает, что ты откажешься.

— Я поступлю сама, — шипит фурия, но уже не дергаясь, а как будто обдумывая мои слова.

— Именно об этом я и говорю. Но ты ни черта не поступишь даже через год, если будешь батрачить практически каждый день. И твоя мечта о медицинском так и останется мечтой, а ты не заметишь, как пролетит сначала пять лет, а потом десять, и в бар тебя уже не возьмут. Найдут телку помоложе.

Взгляд Рины режет, грудная клетка поднимается и опускается, видать борется с желанием вонзить в меня когти, но все же здравый разум побеждает. Дикарка не глупая, чтобы и самой понимать жизненный расклад. Без образования сложно добиться чего-то в жизни. А зная ее — горбатиться над столами не ее конечная цель.

— Картина не привлекательная, правда? — прищуриваюсь, сжимая хрупкие плечи.

Сколько проходит времени? Секунды? Минуты? Хер его знает, я не считаю, потому что занят тем, как рассматриваю все мыслительные процессы, проступающие реакцией на задумавшемся лице. Рина постепенно восстанавливает дыхание, но губы по-прежнему крепко сжаты.

— Я не смогу совсем не работать, — произносит уверенно спустя мгновения. — Согласна, что бар — не лучшее место, но вариантов больше нет.

— Варианты есть всегда, — смягчаю напор, потому как уже вижу, что выводы она сделала правильные. — И мы сможем в два раза быстрее найти тебе подходящее место работы, с неполной занятостью, чтобы у тебя оставалось время на обучение.

— Мы? — вопрос тихим эхом разносится по коридору.

— Мы, Рина.

После полуторачасового примирения мы лежим на диване в гостиной, вымотанные, потные и пялимся в телик. До комнаты дойти были не в состоянии. Диван здесь оказался удобный, устойчивый, думаю на месяц наших активных примирений его вполне хватит, а потом купим новый.

Мужик в фильме убегает от каких-то паранормальных уродов, пока я уткнувшись носом в макушку Рины, накручиваю на палец темный локон. Дикарка развалилась рядом, забросив на меня ногу, а подбородком уперлась в грудь. Зависаю на ней и сам не замечаю как начинаю улыбаться. Кто бы мог подумать, что мне будет в кайф просто так валяться на диване после секса?

А потом вдруг из неоткуда в памяти всплывает профиль Довлатова. Странно. Во второй раз за день я снова вижу невероятное сходство между ними. Исследую острые скулы Рины, курносый нос и огромные глаза, прищурившиеся от напряженной сцены. То, что теперь мы будем жить вместе я выяснил еще на третьем ее оргазме, а сейчас нужно выяснить еще кое-что, не дающее покоя.


— Ри, — волосы скользят сквозь мои пальцы, пока взгляд дикарки прикован к экрану.

— М?

— Как ты оказалась в детдоме?

Взгляд Рины отрывается от телевизора и устремляется на меня.

— Родители отдали, — отвечает тихо, — точнее отец. Когда мне было два месяца.

— Почему только отец?

Тяжелый вздох намекает, что говорить на эту тему ей сложно, но мне необходимо выяснить, чтобы зудящая мысль не грызла сознание.

— Я искала их. Маму нашла. Ее могилу. Дата смерти совпадает со временем, когда меня отдали в детский дом. А отца пыталась искать. Долго. Но он как сквозь землю провалился. Данные о нем терялись и смазывались.

— А хочешь найти?

— Не знаю. Долго думала, что да. Теперь не уверена. А что?

— Думаю, может я попробовал бы его найти. Если тебе конечно это нужно.

Наверное, каждый на месте Рины в глубине души надеется найти своих родителей. Ответа четкого может и не быть для чего конкретно, но сам факт того, что ты видел их и знаешь кто тебя произвел на свет уже много значит. Так и Рина. Она рывком приподнимается на локте, неверяще всматриваясь мне в глаза, и я даже чувствую, как ускоряется ее сердцебиение.

— А ты сможешь?

— Не обещаю. Но попытка не пытка. Принесешь свидетельство о рождении?

Уже через мгновенье по комнате пробегает голая задница, приклеивая к себе мой взгляд, а еще через пару мгновений рядом плюхается сексуальное обнаженное тело с потрепанной бумажкой в руке.

Разворачиваю лист и нахожу имя отца.

Шведов Игорь Семенович.

Игорь…

Догадка уже сформировалась в голове, но безосновательно бросить в Рину новостью я не могу. Возможно, я ошибаюсь и сделаю только хуже, разбив неоправданную надежду в дребезги и причинив ей этим боль. А я этого не хочу.

Фотографирую свидетельство и на следующий день нахожу хорошего частного детектива, который перезванивает мне примерно через две недели.

Глава 45

Марина

— Уверена, что не хочешь, чтобы я поговорил с ним первый?

Матвей заглушает двигатель прямо напротив примерно такого же роскошного дома, как и у них. Размерами только раза в два меньше.

Сердце подобно отбойному молотку стучит под ребрами. По сути, у меня нет необходимости знакомиться с человеком, оставившим меня на пороге детского дома, но всю жизнь мне банально хотелось узнать — почему. Что послужило причиной тому, чтобы оставить своего ребенка?

— Нет, я хочу увидеть его реакцию. Не подготовленную заранее, а самую первую. Застать врасплох.

Дождавшись от Матвея одобрительного кивка, мы выходим из машины и ступаем по узкой тропинке. Странно, но шаги даются тяжело. Мне всегда казалось, что найди я своего отца, волноваться не буду, ведь он, можно сказать, мне чужой человек.

За что любят родителей? За их любовь и ласку. За готовность поддержать в трудную минуту или наказать за плохое поведение. Родители — люди, которые видели все твои шишки и продолжали быть рядом, чтобы уберечь от последующих.

Я же всю жизнь сама себе была и отцом, и матерью. Но почему-то сейчас, приближаясь к дому абсолютно чужого для меня человека, мандраж атакует каждую клетку моего тела. Еле ощутимая надежда витает в воздухе, забираясь в нос и как вирус распространяясь по телу. Надежда на то, что меня не отвергнут, хотя именно к этому я и готовлю себя.

Пальцы Матвея крепко оплетают мои. Несмотря на то, что последует дальше, я всегда буду бесконечно ему благодарна, ведь именно он помогает мне расставить все точки над i в моей жизни.

Дверь нам открывает немолодая женщина, а следом за ней выходит тучный мужчина с сединой на висках и в дорогом костюме.

Мне начинает резко не хватать воздуха, потому как я уже знаю, что это он.

— Матвей? — раскинув руки в стороны, мужчина приближается к нам.

— День добрый, Олег Васильевич!

— Добрый! Что тебя привело ко мне? Еще и не одного?

Поприветствовав Матвея крепким рукопожатием, цепкий взгляд темных глаз впивается в меня. Не знаю почему, но я ежусь. Скорее всего, виной неискренняя улыбка.

— Может, проведете нас в ваш кабинет? Там и поговорим! — назидательным тоном предлагает Матвей, от чего получает в ответ мимолетное удивление на престарелом лице.

— Конечно, пройдемте!

Довольно темный кабинет встречает нас деловой сдержанностью. Не замечаю, как начинаю сдирать лак на ногтях, стоит усесться в кожаное кресло. Матвей присаживается прямо на подлокотник, не оставляя меня одну даже сейчас.

— Ну что ж, молодежь, рассказывайте! Что вас привело? — мужчина садится напротив и по-деловому сцепляет руки в замок. Даже в мыслях у меня не получается назвать его отцом.

— Дело давних лет, Олег Васильевич. Или вас лучше называть Игорь Степанович?

Матвей не расщедривается на лишние вступления. Бьет прямо в лоб, заставая врасплох и вынуждая хозяина дома замереть и вонзиться в него испытывающим ледяным взглядом.

— О чем ты, сынок?

— Не надо делать вид, что вы не поняли. Мы здесь не для того, чтобы играть с вами в загадки.

— А для чего же?

— Мы пришли за разгадками.

Взгляд карих глаз в очередной раз перемещается на меня. Приходится сглотнуть, так как в горле становится невероятно сухо.

— Вы? И какие же разгадки я могу дать конкретно вам? — последнее слово мужчина выделяет немного резким тоном, давая понять, что вопрос адресован именно мне.

— Девятнадцать лет назад вы оставили на пороге детского дома девочку, — слова приходится выталкивать из себя. Странно, но мне кажется, я никогда еще не чувствовала себя настолько уязвимой. Словно перед расстрелом.

На холеном лице вспыхивает неприкрытое удивление, даже скорее ошарашенность, быстро сменяющаяся пониманием. Вот правда хотя бы намека на ожидаемую радость нет.

— Матвей, — вместо того, чтобы ответить мне, он переводит взгляд поверх моей головы, — ты мог бы нас оставить на время?

— Зачем?

— Матвей, — я вскидываю голову, чтобы встретиться с внимательным взглядом, — все нормально.

— Я попрошу Галину приготовить тебе кофе, — доносится учтиво со стороны.