Харриет встретила нас бурными приветствиями, которыми она, впрочем, встречала всех гостей, но которые всегда были искренними. Она взяла меня за руку и многозначительно пожала ее: мы были заговорщицами.

Вскоре мы очутились в своих комнатах — в тех же, что занимали в прошлый наш приезд, и спустя пять минут в мою комнату вбежала Харриет. Глаза ее возбужденно поблескивали.

— Дай-ка мне полюбоваться на тебя! Ничегошеньки, совсем ничего не видно! Она склонила голову набок. — За исключением, может, безмятежного вида, который, как говорят, приобретают все матери, ждущие ребенка. Мое милое дитя, у меня такие планы! Все уже готово. Грегори разыграет свою роль, как сможет: он не самый лучший актер, но я буду всегда рядом, если он вдруг забудет что-нибудь. Твоя же часть задания будет самой сложной… ну, не считая моей, но я то уже перепробовала всякие роли!

— Но это будет необходимо лишь до тех пор, пока мы не приедем в Венецию?

— Нет, этот обман должен длиться от начала и до самого конца! Это действительно игра, маскарад! Никогда нельзя быть уверенной в том, что может произойти, жизнь полна неожиданностей! Допустим, ты переходишь Гранд-канал по мосту Риальто и вдруг натыкаешься на кого-то, кого знала дома: «Моя дорогая Присцилла, здравствуй! Как хорошо ты выглядишь. Могу поклясться, что ты очень поправилась!»

Я не выдержала и рассмеялась: Харриет разыграла роль назойливой и злобной сплетницы.

— Дома всем будет так интересно услышать о том, как мы встретились и как ты выглядишь! — продолжала она. — Поняла, что я имею в виду? Нет, мы все сыграем, как следует, а это означает, что прежде всего здесь нужна осторожность.

— Ты думаешь, что нам удастся скрыть мое состояние от всех до самого конца?

Она кивнула.

— Я разработала несколько очень интересных нарядов. В Венеции они будут последней модой, потому что я буду носить их! И все будут считать, что они сшиты специально для того, чтобы скрывать мою беременность, о которой я буду говорить на каждом углу!

— Харриет, ты чудо!

— Моя крошка, это будет моя самая удачная роль! Жаль только, никто не поймет, как замечательно я сыграю ее! Ирония судьбы, дитя мое!

— Не знаю, что бы я без тебя делала! Я думала об этом, пока ехала сюда! О, Харриет, что бы я делала без тебя?

— Ну, всегда есть какой-то выход из положения, но я рада, что рядом и могу помочь тебе! Вообще, во мне хорошего довольно мало. Ты мне нравишься и всегда нравилась, и я задолжала твоей матери за то, что она присматривала за Ли! Кое-что я задолжала и твоему отцу за его презрительное отношение ко мне и его отказ быть мне другом, поэтому мне доставляет огромное удовольствие, что его дочери я ближе, чем он сам! У меня много причин — некоторые из них, как это часто бывает, слегка недостойны, но, я думаю, что все-таки главной из них является моя любовь к тебе! У меня никогда не было дочери, а мне следовало бы иметь ее. Дочь для меня значила бы то же, что сын — для отца, что Карл — для твоего отца, например. Видишь ли, мне хотелось бы, чтобы она была похожей на меня, как говорится, сделанной по моему образу и подобию. Это тщеславие присуще всем женщинам и почти превосходит тщеславие мужчин. Но вернемся к делу, ведь есть еще Кристабель!

— Отец настоял на том, чтобы она поехала со мной: я должна продолжать свои занятия! Она кивнула.

— У него свой интерес к Кристабель… — Ее рот скривился в презрительной улыбке. — Ну что ж, она здесь, с нами: либо она едет, либо нет — надо решать! Она догадывается о чем-нибудь?

— Если и догадывается, то этого не показывает. Харриет немного помолчала, после чего задумчиво произнесла:

— Проблема! Я не доверяю ей.

— А я понимаю ее: у нее было несчастливое детство, а потом она надеялась, что Эдвин женится на ней. Это ожесточило ее!

— Меня раздражают люди, которых смогла озлобить жизнь! Если им не нравится положение, которое они занимают, почему бы им не попробовать изменить его?

— Не все обладают твоей изобретательностью, Харриет, не говоря уже о твоей красоте и очаровании!

— Ты умеешь польстить. Конечно же, ты права, и нам не следует слишком жестоко обходиться с Кристабель, которая, к сожалению, не обладает «моим умом, красотой и очарованием!»

— А это означает, что ей придется все рассказать! Харриет пожала плечами.

— Подождем, пока не приедем в Венецию, и постараемся потянуть время как можно дольше — скажем ей в самый последний момент!

* * *

Предстояло долгое путешествие, но нас ждали новые страны, поэтому мы об усталости не думали. Мы пересекли Ла-Манш и, проехав через всю Францию, прибыли в город Базель. У Харриет во Франции было множество друзей, ибо перед тем, как присоединиться к моей матери в замке Конгрив, она долго ездила по стране, и большинство ее друзей были актерами. Некоторые из них теперь разбогатели, и мы часто останавливались в больших замках. Порой мы гостили там дня по два. Грегори сопровождал нас и был добр и внимателен, что очень помогало, так как иногда путешествие начинало утомлять и раздражать нас. С нами ехали двое слуг, поэтому защитой в случае чего мы были обеспечены.

Перед отъездом из Англии Харриет написала моей матери письмо, в котором сообщала, что, похоже, в скором времени у нее будет ребенок. Перед тем, как отослать, она дала мне прочитать его.

— «Конечно, моя дорогая Арабелла, ты, понимаешь, я совсем в этом не уверена, но материнские чувства во мне сейчас поистине бушуют. Грегори, мой милый дурачок, тоже вне себя от счастья. Будь я хоть чуточку поумнее, я, скорей всего, отменила бы это путешествие, но, ты же меня знаешь, я всегда была взбалмошной особой».

— Вот так, — сказала она, запечатывая письмо. — Первый шаг сделан.

В замке неподалеку от Базеля я посвятила в нашу тайну Кристабель. Мне пришлось это сделать: я стояла возле трюмо, как вдруг потеряла сознание.

Через пару минут все прошло. Кристабель помогла мне добраться до кровати и с беспокойством наблюдала за мной, пока я лежала без сознания. А когда я открыла глаза, то поняла, что она обо всем догадалась.

— Ты поняла? — спросила я.

— Последние две недели я все думала, права ли я или все-таки ошибаюсь?

— Ты догадывалась?!

— Ну, та ночь, когда вы остались на острове… — Она пожала плечами. Были признаки… Но, Присцилла, тебе ни в коем случае не следовало ехать сюда!

— Вот именно, из-за моего положения я здесь и нахожусь!

— Ты имеешь в виду, что Харриет…

— Да, эта мысль принадлежит Харриет! Она первая узнала об этом: я обратилась к ней, потому что не знала, что делать.

— Я могла бы помочь!

— Каким образом?

— Ну, я что-нибудь бы придумала…

— Весь этот план — дело рук Харриет, и у нее есть деньги, чтобы привести его в исполнение. Она сказала моей матери, что это она беременна, и, когда ребенок родится, она возьмет его себе и будет заботиться о нем, а я постараюсь почаще приезжать к ней. Это была прекрасная идея!

— О, моя бедная Присцилла!

— Не жалей меня! Я любила Джоселина, на самом деле любила его! Мы должны были пожениться, это было бы так замечательно! Но то, что случилось…

— Мне было так жаль тебя, Присцилла! Я понимала, что ты тогда ощущала. Видишь ли…

— Да, я знаю: ты и Эдвин.

— По крайней мере, — напомнила она мне с гримаской, — Джоселин не бросил тебя! Мне показалось, что ты не хотела, чтобы я ехала с тобой…

— Просто мне не хотелось, чтобы в этом деле участвовало больше людей, чем необходимо.

— Но ты же знала: я хочу быть рядом с тобой!

— Спасибо тебе, Кристабель.

Она выглядела почти счастливой, будто ее обрадовало то, что произошло. Может быть, она тоже чувствовала, что ей надо уехать из Эверсли?

* * *

В палаццо Карпори мы прибыли в середине мая. Я и раньше слышала, что Венецию величают «жемчужиной» и «королевой Адриатики», но совсем не ожидала встретить здесь подобную красоту и очарование. Переночевали мы в Падуе, а в Венецию въехали днем, и вот она раскинулась пред нашими взорами во всем своем великолепии… Это островки-лагуны, соединенные каменными мостами, в то время как бесчисленные ярко раскрашенные гондолы с гондольерами плавно скользят по водам каналов или поджидают пассажиров, причалив к берегу-мостовой. Город будто сошел с картинки книги сказок: повсюду — золотые огни; солнце, казалось, рассыпало по воде горсти бриллиантов, а дома и дворцы походят на зачарованные замки.

Харриет отреагировала на наши восторги самодовольной улыбкой. Она пребывала в прекрасном расположении духа, и отчасти причина крылась в так называемом «плане», который выглядел настолько невероятным, что Харриет была абсолютно уверена, что никто, кроме нее, ни за что не взялся бы за его выполнение. Она твердо намеревалась довести все до успешного конца.

Грегори, Харриет, Кристабель и я сели в гондолу и направились к палаццо. Все остальные последовали за нами в карете с багажом.

Наш гондольер немного говорил по-английски, но в его устах этот язык приобретал необычный музыкальный оттенок, и он явно хотел испытать на нас его действие. Он, не отрываясь, смотрел на Харриет, и в глазах его сияло неприкрытое восхищение, что было ей по душе, хотя, один лишь Бог знает, сколько подобных восхищенных взглядов видела она за свою жизнь! Обращался он только к «белла синьора» и, пока наша гондола стрелой летела под мостами, всячески выказывал свою радость нашему приезду.

Венеция была самым прекрасным городом в мире!

— Смотрите, белла синьора, вот Риальто. Карпори скоро. Очень красивый палаццо! Графиня — очень красивая леди! Она пользоваться моей гондолой… иногда. Очень добра!

Конечно же, этим намекал он на то, что рассчитывает на подобную доброту и с нашей стороны, и я была уверена, свое он получит! Харриет никогда не скупилась на тех, кто служил ей.