– Но это было в мыслях леди Кэтрин. Она уверена, что ваш брак состоится. Твоя мать и она обручили вас ещё в колыбели.

– Неужели для неё всё было настолько серьезно? Конечно, я слышал много раз, как она говорила об этом, но воспринимал как обычные родительские мечты, ну знаешь «когда ты был ребенком, мы с сестрой решили, что ты станешь военным», или «когда ты был ребенком, мы решили, что ты пойдешь в политику».

– Уверяю тебя, для тёти это очень серьезно.

– А что Энн? – я всё ещё не мог поверить его рассказу.

– И для неё тоже. Она очень серьезно относится к договоренности ваших матерей. Поэтому никогда даже не пыталась ослушаться мать и попытаться выйти замуж.

– А я думал, потому что она слишком молода...

– Ей уже двадцать восемь, как и тебе. Ты не забыл, что вас качали в одной колыбели, и что в детстве мы играли втроем?

А ведь я всё забыл! Энн повсюду следовала за нами, не уступая нам ни в чём. Она бегала так же быстро, как я, но мы не могли угнаться за кузеном, который был на пять лет старше нас. – Помнишь, как она быстрее нас забралась на вершину дуба? – напомнил он мне. – И хотя у неё не должно было получиться, она все–таки вскарабкалась. Порвала своё платье, за что была наказана: заперта на неделю в детской и посажена на хлеб и молоко.

– Боже, помню! Даже помню, как ты стащил для неё сандвич с говядиной и кусок пирога и, чтобы не заметили, завернул всё в платок. Я боялся, что ты свалишься с крыши, взбираясь наверх, к её окну. Тебя никогда не подозревали в кражах с кухни?

– Нет, миссис Хини обвинила во всем пса.

– Бедный Цезарь! И я совсем забыл о детских подвигах Энн. Она была таким живым ребенком, пока не заболела, – заметил я.

– И ещё был жив сэр Льюис, он всегда защищал её. Узнав о наказании, которое придумала леди Кэтрин, он пришел к Энн в детскую, чтобы поддержать её. Он подарил ей полусоверен.

– Он вправду сделал так? – невозможно было вспоминать без улыбки.

Я представил себе сэра Льюиса – он всегда был очень добр к Энн, а она очень любила его. Смерть отца стала для неё тяжелым ударом.

– Я часто задавался вопросом... – начал кузен.

– Каким?

– Ты не замечал, что её кашель становится сильней, когда рядом находится её мать?

– Не обращал внимания.

– И не только кашель, но и её застенчивость. Со мной она гораздо более раскованна и свободна.

– Она никогда не радуется, увидев меня, – открытие удивило меня.

– Потому что она обожает тебя, восторгается тобой.

– Мной?

– Но она побаивается тебя, Дарси. Ты же ужасен, когда не в духе. Плохая погода вообще превращает тебя в чудовище.

Я уже было начал укорять его за такие слова, но вдруг вспомнил, что Бингли говорил мне то же самое.

– Я виноват и должен попросить у всех прощения. Энн не должна лишать себя счастливой жизни из–за меня. Я поеду в Розингс и объясню ей, почему брак между нами невозможен.

– В этом нет необходимости. Леди Кэтрин в Лондоне, а Энн с ней. Я навестил их перед тем, как идти к тебе. Тетушка намерена посетить тебя до своего возвращения в Розингс.

Мы закончили обед, и, посидев ещё с полчаса, полковник Фицуильям ушел. Он пробудет в Лондоне две недели, в течение которых будет каждый день навещать Джорджиану, чтобы быть уверенным, что она здорова и счастлива.


4 октября, суббота

Леди Кэтрин заехала сегодня утром. Энн была с ней. Я уже собрался было, следуя правилам хорошего тона, поинтересоваться их здоровьем, но моя тетя начала без всяких церемоний и предисловий.

– Ты должен покончить с этим раз и навсегда, Дарси, – заговорила она, как только разместилась в кресле.

Я ещё даже не догадывался, о чем это она говорит, но, не позволив мне вымолвить и слова, она продолжила:

– Я узнала от мистера Коллинза, что ты собрался сделать предложение мисс Элизабет Беннет. Сейчас же сядь, Энн.

Энн поспешила выполнить приказ.

– Не сомневаясь, что это – нелепая ложь, я, тем не менее, съездила в Лонгборн, чтобы мисс Элизабет Беннет лично опровергла эти слухи. Дерзкая девчонка! Упрямая девчонка! Хотя чего можно было ожидать при такой матери и дядюшке в Чипсайде? Она отказалась подтвердить ложность сообщения, хотя и не выразила сомнений, что оно не может не быть выдумкой. Никогда в моей жизни не встречала столь наглой девицы. Она позволила себе шутить со мной в самой вульгарной манере. Когда я потребовала, чтобы она опровергла сообщение о помолвке, она заявила, что я сама объявила такое событие невозможным, поэтому ей нечего опровергать. Конечно, это невозможно! Ты слишком гордый человек, чтобы пойти на подобное, к каким бы уловкам и соблазнам она ни прибегала. Породниться с её семьей, а через них – с Джорджем Уикхемом, сыном управляющего твоего отца! Назвать его своим братом! Вообразить невозможно! Чтобы положить конец её притязаниям, я сказала, что ты помолвлен с Энн. И знаешь, что она мне ответила?

– Не могу представить, – выговорил я, легко вообразив, что Элизабет могла сказать в ответ на подобное обращение, но, при этом надеясь, – впервые с некоторыми основаниями – что она не была настроена против меня.

– Что если бы это было так, то ты не мог бы сделать ей предложение! В ней нет ни порядочности, ни малейшего такта. Честь, приличие, благоразумие, наконец, запрещают такой союз! И всё же она не подтвердила мне, что слух был ложным. Она не думает о позоре, которым будет покрыто древнее имя, или о скверне, которая обоснуется в Пемберли. Пемберли! Не могу вообразить себе эту невежественную девицу в Пемберли! Это невозможно. Ты и Энн, вы созданы друг для друга. По материнской линии вы оба происходите от единого знатного рода. Вы оба располагаете прекрасными состояниями. И вот эта выскочка без рода, связей и средств отказывается дать мне гарантии, что никогда не выйдет за тебя замуж.

Надежда вернулась ко мне. Элизабет не отвергает меня! Если бы было по–другому, она согласилась бы с тетушкой. А теперь всё за меня.

– Ну, что ты скажешь? – решительно спросила леди Кэтрин.

– Мама... – тихо начала Энн.

– Помолчи, Энн, – отрезала тетя. – Так что, Дарси?

– Что именно? – уточнил я.

– Поклянешься ли ты, что никогда не попросишь руки этой женщины?

– Нет, тетя, не поклянусь.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Так вы обручены?

– Нет, тетя.

– Вот, я так и думала. Ты не мог потерять голову и забыть, что правильно, а что нет, совсем забыть о здравом смысле.

– Но если она согласится, я намерен жениться на ней.

Сначала она не могла вымолвить ни слова, а потом её как прорвало.

– Помни, что дорога в Розингс для тебя будет закрыта, если женишься на этой выскочке. Я не допущу такого позора и унижения моему дому, даже если ты настолько потерял разум, что готов допустить это в своем. Твоя мать была бы потрясена, узнав, кто стал её преемницей в Пемберли.

– Моя мать, я уверен, была бы рада моему выбору.

– Ты болен и бредишь. Это единственно возможное объяснение, – решила она.

– Если ты женишься на этой девице, то будешь осужден, отвергнут и заклеймен презрением каждого близкого тебе человека. Вы оба будете отрезаны от всей семьи. Союз с вами будет считаться позором. Никто из нас даже не вспомнит вашего имени. Вас откажутся посещать, и вы не будете приняты ни в одном доме. Я даю тебе неделю, чтобы ты одумался, чтобы здравый смысл вернулся к тебе. Если по истечении недели я не получу от тебя признания в том, что все твои намерения и действия были ошибкой, и если ты не попросишь прощения за то, что я вынуждена была выслушать в связи с твоими отвратительными поступками, то я тебе больше не тётя!

Я сдержанно поклонился ей, и она решительно покинула комнату.

Энн отстала от матери.

– Мне очень жаль, я виноват перед тобой, – обратился я к ней. – Я никогда не задумывался над тем, что ты считаешь наш брак чем–то само собой разумеющимся, давно решенным. Наш кузен объяснил мне всё. Мне давно следовало бы поговорить с тобой и сказать, что я не считаю нас помолвленными.

– Тебе не за что извиняться. Я вовсе не хочу выходить за тебя замуж, – ответила она и улыбнулась мне. А я опешил. В улыбке её не было ни капли застенчивости или робости – она выглядела очень уверенной в себе.

– Неужели я настолько ужасен? – спросил я.

– Нет, конечно. Ты очень нравишься мне как кузен и друг – до тех пор, конечно, пока погода хорошая, и ты не вынужден оставаться в доме – но я не влюблена в тебя, и мысль о нашем браке делает меня несчастной. Я рада, что ты женишься на Элизабет – она любит тебя. И я предвкушаю, как она будет посмеиваться над твоей прямолинейностью, и все мы будем добрыми друзьями.

– Она любит меня? Хотел бы я быть столь уверенным.

– Влюбленная женщина всегда узнает такую же, – сказала она.

Она снова улыбнулась, а затем последовала за леди Кэтрин.


6 октября, понедельник

Я снова в Незерфилде. Надежды на благополучный исход крепли, но я всё ещё был далек от уверенности в том, что Элизабет меня любит. Мы с Бингли рано выехали из Незерфилда и вскоре были в Лонгборне. Мисс Беннет сияла румянцем и никогда ещё не выглядела столь привлекательной. С Элизабет всё было не так просто: румянец тоже алел на её щеках, но причина этого была неочевидной.

Бингли предложил прогуляться.

– Я хочу надеть свою шляпку, – попросила Китти. – Нельзя ли повидаться с Марией? Мы ведь можем дойти до Лукасов?

Миссис Беннет нахмурилась, но Китти не придала этому никакого значения.

– Боюсь, я не очень подходящий вам спутник, – заговорила миссис Беннет, обращаясь к Бингли уже с улыбкой. – Вы должны извинить меня. Но вот Джейн любит пешие прогулки. Джейн, дорогая, не забудь надеть жакет. И этот джентльмен, полагаю, тоже пойдет с вами? – закончила она и взглянула на меня, как на противное насекомое.