Это точно. Мои патологически честные родители привили мне все самое лучшее, то есть то, с чем в нынешнем мире жить невозможно. Ладно, вопрос философский, отложим. Спасибо, хоть тема закрыта.


9 сентября, среда. Шеф сегодня велел мне ознакомиться с личными делами всех сотрудников. Корпела над ними всю вторую половину дня. Зачем???

У меня неясное ощущение, будто он рассчитывает на то, что я буду стучать на народ. Непонятно, что делать в такой ситуации. Кэт говорит, что надо держать паузу. Он, мол, не рискнет предложить тебе это впрямую, а не сказано-значит, не велено. Можно делать вид, что я такая тупая и ничего не понимаю.

А ведь есть люди, которых хлебом не корми дай только стукануть на кого-нибудь. И не ради каких-нибудь реальных выгод, а ради самого процесса. Типа такая тайная власть. Ну, если других интересов в жизни нет да и способностями Бог обидел, тогда конечно… Но это точно не про меня. У меня и с интересами все в норме, и со способностями…

А кстати, в чем они заключаются, мои способности-то? Что-то я никогда об этом не задумывалась.


11 сентября, пятница. А сегодня мне написала Селезнева. «Как «Мерсер»?» и все такое. Пришлось признаться ей, что с «Мерсером» ничего не вышло, и на ходу придумать, почему это произошло. Теперь главное-не забыть, что придумала.

Сама же Селезень только что вернулась из своей «кошмарной» командировки в Штаты. Кошмарной? Выпендривается. Как обычно.

Прошло время после нашей исторической встречи за кофе, и я почувствовала, что прежняя неприязнь к Селезневой вернулась. То есть умом я отдаю должное ее ломовой трудоспособности, а вот на уровне эмоций… Извините.

14 сентября, понедельник. Сидим сегодня с О.Д. в ее кабинете, и она объясняет мне какую-то запутку с расходами на командировки (Бен велел мне доискаться истины). Заходит Света, бухгалтер по ЗП, и говорит:

– А ты не хочешь принести справку о доходах со старой работы? – и смотрит на меня испытующе.

– Ну-у… А зачем? – спрашиваю я. – Вычеты не ставьте мне, и все дела.

– Ничего не знаю, – поводит плечом Света, – давай справку, – и удаляется.

– А почему все сразу начинают звать меня на «ты»? – бормочу я.

О.Д. вопросительно смотрит на меня.

– Нет, я не против, – объясняю я, – но все равно удивительно.

– Может, потому, что ты не выглядишь на свои годы? – высказывает предположение О.Д.

– Да? – удивляюсь я.

Потом иду в туалет и долго рассматриваю себя в зеркало. Но толку от моих рассматриваний ноль, потому что я-то знаю, сколько мне на самом деле.

И вот еще мысль: это хорошо или как? То есть это вроде комплимента или намек на то, что я еще дура дурой и меня можно учить жизни? Кстати, я тут же припомнила, что меня и в самом деле все учат.

Вечером пожаловалась маме. А она сказала мне неожиданное:

– Но разве это плохо? Выглядеть моложе?

– Но все норовят меня воспитывать и обучать, – сказала я.

– Ну и ладно, – сказала мама. – Ты расслабься и не обращай внимания.

– Не уверена, что у меня получится, – ответила я.

Хотя… что-то в этом есть. Чем старше ты становишься, тем становишься скучнее. Старше-я имею в виду не по паспорту, а по внутреннему состоянию. А «скучно»-для меня слово ругательное. Вот и задумаешься… И еще задумаешься над тем, можно ли этот процесс (в смысле состояние души, а не паспорта) регулировать, или это дается тебе как генетический код?


17 сентября, четверг. Еще плоды того, что я выгляжу «не на свои».

Явился субтильный Эдик и предложил «встретиться, пообщаться…».

– Чего? – не сразу поняла я. – Когда это?

– Когда хочешь. – Он радостно смотрел на меня.

Короче, Эдик решил, что я-это объект. Для его внимания.

Обижать его не хотелось. Потому что как я потом буду разбираться в его учетной программе? Сказала, что обмозгую…

– Круто! – смеялась Юлька, когда я шепотом доложила ей по телефону о последних событиях. – А что? Сходила бы.

– Ты что, сдурела?! – опять-таки шепотом рявкнула я. – Он ниже меня на полголовы, легче на пять кэгэ и моложе лет на десять.

– И что? – сказала Юлька. – Что такого-то? Это все предрассудки, Ирэн. Это-не главное. И если он тебе нравится…

– Убью! – пообещала я.

– Ха-ха, – сказала Юлька, и я отрубила телефон.

Нравится? Это бледная компьютерная немочь? Ну, извините…

А вот теперь я буду мучаться, как мне получше ему отказать.

Опять Селезнева в имейле. «А что за работа у тебя сейчас?»-интересуется она. «Персональный финансовый консультант», – отвечаю я. «Типа секретарь?»-ехидничает она. «Типа Кондолизы Райе», – отвечаю я. «А что, он такой же, как Буш?»-спрашивает Селезень. А вот это уже плевок.

Но вот что заметила. В каждой строке селезневских имейлов сквозила изрядная уверенность в себе. Черт, опять у меня приступ неконтролируемой зависти. Опять хочется стать такой, как она.


18 сентября, пятница. Позвонила на свою старую работу насчет справки о доходах. Не скрою, с трепетом. Чего ждала? Положа руку на сердце-того, что прямо сразу начнут рыдать в трубку: мол, как было хорошо со мной и как плохо без меня. Обломалась. Не рыдали.

– Привет, – сказала я Ленусику. – Как дела?

– Ой, Ирок! – заверещала Ленусик. – Как я рада тебя слышать! Может, заедешь к нам, расскажешь, как ты там зажигаешь?

– Заеду, – пообещала я. – Если вы мне справочку сделаете.

– Сделаем, – сказала Ленусик. – Прямо сейчас и сяду.

– А не главбух этим занимается? – удивилась я. Раньше эти дела были по моей части.

– Не-а, – рассмеялась Ленусик. – Она вообще ничем лишним не занимается.

– Ее нет, что ли? – спросила я. – А то ты уж больно…

– Нету, – подтвердила Ленусик. – Ты рано звонишь.

– Рано? – Я взглянула на часы-одиннадцать без малого.

– Раньше одиннадцати не приходит, – сообщила мне Ленусик. – В пять удаляется.

– Ну, я в общем-то тоже… – пробормотала я. У меня-то вообще был свободный график.

– Нет, ты не путай, – сказала Ленусик. – Ты так с шефом договаривалась. А она подписалась на обычный график, как мы все. И нас всех, если ты помнишь, он крепко жучит за опоздания и все такое. Ей все сходит с рук.

– Главбух, – сказала я.

– То-то и оно. Да и вообще… Уйду я отсюда, – буркнула Ленусик.

– Чего так?

– Не нравится она мне. И я ей.

– Сочувствую, – сказала я.

А в глубине души испытала удовлетворение. Поняла, почем фунт лиха? Ленусик работничек-то тот еще. Как раз тот случай, когда говорят, что хороший человек-это не профессия. За ней глаз да глаз был нужен. И что самое огорчительное-ни черта не запоминала. То есть я исправляю ее ошибки, объясняю, что почем и почему, а она идет и делает все то же самое еще десять раз. «Да у нее просто голова забита другим», – говорил Тим. «Да у нее вообще там, в голове, ничего нет», – утверждала Кэт. А человек хороший. Можно даже сказать-прекрасный. Поэтому я и терпела все ее закидоны. А «немецкая дамочка», видно, не терпит. Ну и ладно. Я вдруг поняла, что все это меня не очень-то и трогает. А ведь думала, что буду долго рефлексировать. А не прошло и двух месяцев, как я остыла. Странно, да?


21 сентября, понедельник. На работе? На работе-настоящая засада. В смысле работы толком так и нет, а вот история с личными делами имела свое продолжение.

Все наши прогнозы оказались… ничем не оказались. Шеф позвал меня сегодня к себе в кабинет и напрямую предложил стучать на несчастных, которые работают рядом со мной. Я вытаращила на него глаза. А он сказал:

– А что?

И взглянул так невинно-невинно.

А потом начал рассказывать мне, что это совершенно нормальная практика там, за бугром. Вообще-то я и сама об этом слышала. Там у них сдать соседа за то, что у него собака подвывает днем, когда он на работе, – на раз-два. И в каких-то странах, говорят, стукачи даже процент имеют от тех штрафов, что берутся с провинившейся публики. Вот, кстати, о проценте. Резонно возникает вопрос: а какая мне-то выгода от этого?

Выяснилось, что на этот очень непростой вопрос у шефа есть очень ясный ответ.

Мне был обещан бонус. Дополнительный к тому, что записан у меня в контракте. Причем каждый квартал. Круто, да? Фискал на жалованье.

И вот я задумалась. Нет, не о том, стучать или нет-здесь даже вопроса быть не может. Не стучать, и точка. Бр-р-р, как подумаю, что я могла бы… Как склизкое земноводное в руки взять… Вопрос в другом-как отказать, чтобы не потерять работу. Хотя… а стоит ли ее, такую, сохранять? Короче, экзистенциальный кризис.

Зато субтильному Эдику я отказать сумела.

– Послушай, – сказала я ему без обиняков, – ты ниже меня на полголовы, легче на пять кэгэ и моложе лет на десять.

– А тебе сколько? – удивился он.

– Тридцать три, – ответила я.

– А я думал, двадцать пять, – сказал он.

Чушь собачья, но приятно.

– Нет, извини, – сказала я.

– А мне не двадцать три, – сказал задумчиво он. – Двадцать пять, в декабре. А кэгэ и сэмэ, – продолжал Эдик, – вообще ерунда.

Я молча смотрела на него.

– Я понял, – в нос сказал он. Я не в твоем вкусе. Жаль, – запечалился он. Я на тебя запал.

О-о-о, нет!!!

– Но ничё не поделаешь. – Эдик бочком двинулся к выходу из моего закутка. – Пошел я. А насчет программы…

Сейчас скажет: иди ты знаешь куда…

– Звони, если чё.

Великодушно. Даже щедро. Даже где-то что-то в душе шевельнулось: мол, не такой уж он и… Но через секунду прошло. К счастью.

Все эти разборки меня сегодня изрядно утомили. Понедельник-не мой день.

Зато вроде отстала Селезнева. И на том спасибо. А то я, честно сказать, не знала, что мне дальше с ней делать.


23 сентября, среда. Ездила сегодня за своей справкой. Даже нечего рассказать. Купила им тортик. Они сказали: «Ага, спасибо». И все. Как-то у них там невесело. Сказали, что шефа колбасит, потому что-кризис. А когда шефа колбасит, то всем становится хуже некуда. Вот, кстати, дополнительная причина радоваться тому, что я там, где я есть. И название этой причине-кризис. Опыт прошлых кризисов показывает, что корпорации как-то да выдюжат, а вот мелочь… Ладно, пусть Бен оказался и не самым лучшим шефом на свете, зато у меня теперь есть место, где можно пересидеть всю эту катавасию. Разумно стала рассуждать, почти рационалистически. Рада этому? В чем-то да. А в чем-то это меня беспокоит-не стать бы занудой.