— Как тебе хватает наглости после всего, что ты наделала, просто заявляться сюда, как ни в чем не бывало смотреть мне в глаза?!

— Вообще без проблем. Я жива. Мой ребенок жив. Для меня ничто не имеет большего значения, чем эти два обстоятельства.

Алекс уже начал готовить гневную тираду, но тут почувствовал, как его тянет за локоть секретарша. Он вообще о ней забыл.

— Алекс, дай сюда малышку, — начала она. — Ей ни к чему ваши разборки.

— И вам добрый вечер, — сухо-сухо произнесла Карина. Ее ревность была так очевидна, что Алекс снова едва сдержал улыбку. Он сам не знал почему, но вдруг стало немного легче. Он столько раз уверял себя в том, что сумеет забыть эту женщину, и каждый раз ловил себя на мысли, что вспоминает, сравнивает. Наверное, именно то, что он не знал причин, по которым она его бросила, не позволяло ему двигаться дальше. Он постоянно возвращался к этой мысли. А теперь вот узнал, и это не сделало ситуацию проще. Напротив.

— Э, добрый вечер, — стушевалась Даша. — Дарья Мальцева, секретарь Алекса, — представилась она. — Это мой сын, Ванюшка.

— Карина Граданская. А это Жен.

И прозвучало это так, будто она только и делала, что всю жизнь произносила это имя. Оно запросто скатывалось с ее языка. Без малейших усилий. Как и вся остальная ложь, которой она щедро одаривала всех окружающих. Карина продолжила сверлить взглядом его секретаршу, и Алекс проникся.

— Кончай доводить моих сотрудников до предынфарктного состояния! — скрипнул он зубами. А она перевела взгляд на него, и на мгновение он потерял дар речи. Она показалась ему вдруг совсем другим человеком. Такая холодная, такая далекая.

— Жен, — произнесла Карина, а потом затараторила по-английски. Алекс даже не пытался понять, что именно, а потом уловил слово «папа». И повернулся к девочке, которая все это время на удивление безропотно сидела у него на руках.

А Жен глядела на него из-под длиннющих пушистых ресниц так доверчиво-проникновенно, что внутри Алекса что-то вдруг сломалось. А потом все стало еще хуже, она вдруг улыбнулась, обнаруживая очаровательные глубокие ямочки на щеках. Он не мог этого вынести, вынужден был поставить малышку, испугался уронить, так задрожали его руки. До этого она была как бы нереальной, просто куклой, средством, с помощью которого ему можно было причинить еще большую боль, а сейчас вдруг понял слова Карины. «Я жива. Мой ребенок жив. Для меня ничто не имеет большего значения, чем эти два обстоятельства». Пребывая в полнейшем шоке и замешательстве, он не заметил, как Карина представила дочери всех остальных. И даже как ушла Даша, уводя детей на игровую площадку.

— Наш ребенок, — наконец выдавил он.

— Что? — удивленно моргнула Карина.

— Кажется, ты кое-что упустила. Это не твой ребенок, а наш ребенок!

И впервые за все это время она пристыженно опустила глаза.

Алекс сидел на лавочке и наблюдал за детьми, которые, к его ужасу, на бешеной скорости носились кругами по детской площадке, спрыгивали отовсюду, откуда только было можно, и валялись в песочнице. Это было опасно. Разве маленькие дети себя так ведут? Зачем они это делают? Убьются ведь ненароком… Бедная Даша раз пять уже снимала Жен с лестницы, а Ванюшку — с перекладины рядом. Карина, однако, казалось, совершенно не волновалась. Они пришли сюда минут пятнадцать назад, и за все это время не было произнесено ни слова. Сидели рядом в гнеущем молчании. Алекса безумно раздражало, что она ничего не сказала. Ни слова извинений, ни слова признания собственной вины. А ведь она БЫЛА виновата.

— Как ты могла смолчать? — наконец, покачал он головой. — У меня… у меня в голове это укладывается! И даже слов цензурных не находится. Какая же ты дрянь.

— Ты прав, — пожала она плечами.

— Даже предположить не мог, что ты сможешь скрыть… подобное.

— Адски сложно было скрываться, — призналась она. — А, может, и нет. Ты ведь до последнего ничего, кроме себя, не замечал. А ведь я перестала курить, употреблять алкоголь и даже… кофе. Рыдала по каждому поводу и без повода, подставилась Степану вопреки здравому смыслу и вообще всему… Но ничто из этого тебя не натолкнуло на мысль, откуда берутся дети. Не видел, значит не хотел видеть, Алекс! И нечего теперь меня обвинять.

— Карин, себе-то не ври.

— Я ждала, хотела, чтобы ты сам догадался. Но ты так упорно отворачивался… И молчала, потому что до печеночных колик боюсь твоего отца. Все остальные на его фоне, — она вдруг махнула рукой по направлению к детям, — вот такие же. Бегают, носятся, что-то делают, хаос разводят, для чего? Сами не понимают. Константин, Степан. Они просто игрались. А Сергей нет. Он точно знает, что ему нужно — чтобы меня в твоей жизни не было ни в каком качестве. И он бы не остановился, Алекс. Ты бы меня не защитил. Ты никогда не мог защитить меня от него. Нет, я понимаю, он твой отец, и никого ближе. Мне это очень знакомо. Но еще ты всегда, вообще всегда делал то, что он говорил. А как же я? Иногда нужно выбрать себя и тех, за кого больше постоять некому. Вот я и выбрала. Я сознавала, к чему это может привести. — И она дернула Алекса за рукав, заставляя того обернуться и взглянуть ей в глаза. — И мне не жаль, Алекс. Нет, не жаль. Не нужно меня прощать.

Это в его голове не укладывалось! Сколько же изменилось. Как изменилась она! Алекс не знал, в чем дело, но он верил своим ощущениям, и сейчас они подсказывали, что Карине за прошедшие годы здорово досталось. Работа? Или материнство? Или есть что-то еще? Она никогда не была ни упрямой, ни самоуверенной, а тут вдруг стала просто непрошибаема. Нет, я права, и хоть ты лопни от бешенства!

— Ты сомневалась во мне, всегда сомневалась. Я предложил тебе жить вместе, а ты отказала! Потому что не поверила, что я смогу защитить тебя и ребенка. Вот как тебя после этого назвать?

— Ты был пьян. И ты не пропускал ни одной юбки. И ты предложил мне это еще до того, как узнал о моей беременности, — пожала плечами Карина. — Тебя интересовал только ты, и только твоя безмятежная праздность! В том послании, которое я оставила, все было честно. Причины те же. Да, повод иной, но не причины, — яростно прошипела она, откидывая начинающие подсыхать волосы. — О каком доверии ты говоришь? Как я могла доверить тебе судьбу своего ребенка, если ты даже часть ответственности за меня взять отказался? — она расхохоталась, и звук этот был неприятным: сухим и горьким. — Она была мне нужна, необходима. Я все потеряла. И не надо о том, что ты был со мной и прочую чушь! Не был! Как только дело касалось тебя и твоих проблем, ты вышвыривал меня прочь, будто я не могла тебе помочь, будто я аксессуар, бесполезный и никчемный! Даже хуже, будто я подталкиваю тебя к грани. Мне подобные обвинения ни к чему. Я бы все для тебя сделала, но ты никогда этого не услышал, ты даже не пытался.

— Не пытался?! Я пытался все исправить. Пытался! Я, черт возьми, предложил тебе переехать ко мне. Я никогда на такое не решался, я серьезно надеялся, верил, что однажды ты будешь со мной жить, и прошлое останется в прошлом. Пока не обнаружил пресловутый ноутбук с очередным гребаным вордовским окошечком!

— Если бы не Жен, так бы и было. Но я оказалась вынуждена отвечать уже не только за себя. А это совсем другое. Поверь, ее проблемы — далеко не самое приятное, что может случиться с родителями. Тем более с родителями, которые даже в собственных отношениях разобраться не в состоянии!

Алекс дернулся и посмотрел на смеющегося и абсолютно счастливого ребенка. Он сглотнул и хрипло спросил:

— О чем ты говоришь?

— О том, что она больна.

— Ты не всерьез, посмотри на нее… Она выглядит счастливой.

— Ну да. Дюжина операций, и ты как новенький.

— Но… почему? — выдохнул он.

— Степан, — коротко и мрачно сказала Карина. — Пару месяцев назад ей сделали инновационную операцию, и теперь состояние стабильное… Когда Степан меня накачал, врачи за колени встали, умоляя меня сделать аборт. Но я не смогла, и… — она нервно затеребила подол платья.

Все, это стало последней каплей. Врачи знали, предлагали ей избавить от его ребенка, о котором он и не знал. А что вообще ему было доверено решать? Что?!

— Карина, убирайся на хрен. Я не могу тебя сейчас видеть.

Она сглотнула, подняла на него полные обиды глаза, но потом рваными скованными движениями застегнула ремешки босоножек и непривычно неуклюже поднялась, с видом оскорбленной королевы повесила на одно плечо ноутбук, на другое — сумку от фотоаппарата и повернулась к площадке.

— Ты уходишь одна, ребенок останется здесь, со мной! — рявкнул Алекс.

Она вздрогнула и отступила на шаг, вцепившись в ремешок сумки.

— Эм, хорошо, — потупилась она. — Кстати, Дэнни тоже приле…

— ВОН!

После этого вопля Алекса девушка будто очнулась и фыркнула. Она заправила волосы за уши и гневно на него взглянула.

— Ставлю два дня, и ты белугой завоешь, папочка! — Сколько в этих словах было яда! — Так и быть, пожалею вас обоих! Показывай Жен фотографии. Она их любит.

А затем развернулась и направилась по аллее в сторону выхода. Шла быстро, но чуть покачивалась под весом своих электронных игрушек. Алекс несколько секунд смотрел ей вслед. От обилия эмоций его на части разрывало. И извиниться хотелось, и прибить, и самому убиться! Потому что в ее словах было много правды. Горькой и жестокой. Иначе почему ему так хочется стать счастливым обладателем машины времени, которая вернет его в беззаботное утро?

— Ты в порядке? — спросила его Даша.

— Какой, к черту, в порядке?! Ты вообще о чем? — зло выплюнул он и тут же пожалел. В конце концов, разве на Дашу он злился? — Прости. Но это… — он указал на очаровательную малышку, сосредоточенно ковыряющуюся в песке. — Это слишком.

— Она не имела права скрыть…

— Это не делает ее причины несущественными. Я эгоист. Она лгунья, а я эгоист. — Они оба помолчали, да и что тут добавить? — Ладно, пойду выяснять, что из этого прелестного комплекта досталось нашей дочери!