Анна с энтузиазмом отстреливалась только по тем пунктам, которые не таили в себе опасности, и ответы на них изобиловали позитивом. Папа так учил отвечать на экзаменах, благо что сам много лет преподавал. Но друг Федор внезапно стал беспощаднее всякой приемной комиссии. Позитив он пропускал мимо шей и продолжал атаковать. Помогает ли Вадим? Приискал ли себе девушку? Оформил ли с ней отношения? Ждет ли она ребенка? Каковы ее отношения с мамой Вадима?

– …И испытываю ли я личную неприязнь к гражданину Папишвили! – хохотнула Анна любимой цитатой. – Федька, что с тобой? Очнись! Я вижу, что надутые силиконом губы Дианы сдули весь твой кураж. Или ты репетируешь парижский буржуазный прагматизм?

– Диана увеличила не только губы.

– А что еще?

– Мозг.

– Какой, однако, смелый вариант оперативно-косметического вмешательства! Ну и чем тебя огорчил ее мозг?

– Тем, что она все правильно мне предсказала, понимаешь! Все правильно, все!

Только теперь стало заметно, что Федор был в отчаянии. Анна давно с ним не виделась: она забыла, что перед тем, как поделиться плохим известием, Федечка долго ходит вокруг да около. Он надеется, что так ничего и не скажет. Что поступит наконец по-мужски и оставит печаль гнить внутри своего – увы! – пока не увеличенного мозга. Что никого не обременит необходимостью сочувствовать и утешать. Короче, надежды на новую жизнь потерпели сокрушительное фиаско: Федя больше не едет в Париж. Так сказал изменчивый свояк. Экстренный звонок от сестры – и судьба разбилась. Почему разбилась? Потому что Анна видела Федора таким лишь однажды – когда разбился почитаемый им автогонщик Айртон Сенна.

– Нашли время менять решение – когда ты уже на полпути с Пенелопой, когда ты все рассчитал! – риторически сокрушалась Анна. – Они тебе уже и приглашение прислали, наверное… Не прислали, только собирались? Но тогда… зачем ты кошку заранее перевозил… отпуск только сейчас дали, а потом некогда… надеюсь, ты с работы пока не уволился?!

Федя, Федя, не стоит репу чесать по полгода! Куй железо, пока есть шанс. Хотя парижане тоже не лыком шиты – не торопились слать бумагу. Ковырнешь наши шансы – а внутри требуха. Словом, Диане вряд ли потребовался наращенный мозг, чтобы сделать дурное предсказание за двадцать минут до рокового звонка… Чтобы утешить друга, Анна принялась скрупулезно отвечать на все Федины вопросы. Пускай скорее отвлечется на чужие неурядицы! Итак, у Вадима все отлично. За два года он вполне оправился. Женился на веснушчатой девушке, которая на одиннадцать лет моложе Анны. Она спокойная, добрая, с высшим образованием. Она прекрасно поладит с любой мамой планеты Земля, а тем более с мамой Вадима, золотой женщиной. Могла ли она быть иной, ведь давно знаем закономерность: непростой сын – добрейшая мама. И есть справедливость, согласно которой у мужа, которого бросили, в дальнейшем все должно сложиться удачно. А ту, которая мужа бросила, жизнь должна наказать. Анна всегда была сторонницей именно такого миропорядка. И поэтому ей ли роптать, даже если мишенью для возмездия стала она сама…

– Федь, ты чего на меня так смотришь? Да, представь себе, так бывает! Какой мне резон приукрашивать действительность. Я знаю, ты, и Анжелика, и Катюша – вы все попали под Вадимово обаяние. Вам казалось, что я зря от него дала деру. По-дружески вы отрицаете благополучие его второго брака. И тем не менее, как бы это ни резало стилистически чуткое ухо, Вадик женат на очень хорошем человеке!

Федор даже не улыбнулся. Он, напротив, посерьезнел донельзя:

– Мы не обязаны любить тех, кому уступили свое место.

Торжественно-печальный опыт. Уходя, мы поневоле кому-то что-то уступаем, но разве пристало ставить это себе в заслугу? Федечка, помыкавшись, утвердительно кивал. Кивал со мстительностью к обидчице-судьбе. Ведь альтруизмом он заработал только язву желудка. Теперь он выбрал другую тактику, складывая в свое портфолио каждое нечаянно доброе дело. Что и Анне советовал. Соблазн послушаться был, чего уж скрывать…

– А Вадим учил по-другому. У него любимый афоризм «Делай добро и бросай его в воду».

– Вот пусть и бросает. А я набросался, теперь буду ловить.

Может, Федя и прав. Даже Вадюша, проповедник неведения правой руки по части того, что творит левая, – и тот свои заслуги заносил во внутренний реестр, при случае бережно и гордо его демонстрируя. Кто-кто, а он умел показать свой товар лицом. Возразить Феде было нечего, Анне оставалось соглашаться и обдумать его новое предложение. Предложение озадачило, потому что было не совсем странным. На кой оно надо! Анна теперь ждала лишь совсем странных, прочие ее смущали пресностью и тем, что заведомо не укладывались в лекало непредсказуемого бытия.

Итак, несмотря на разразившийся крах мечтаний, Федор не преминул ходатайствовать перед Дианой-охотницей насчет Аниной книги. Ведь должна быть еще одна книга, а потом и следующая, и так далее, до собрания сочинений. Федор простодушно полагал, что в том нет никакого волшебства или везения, что если человек пишет, много и упорно, значит, его должны издавать, принимать в союзы писателей и посылать на симпозиумы в теплые страны. И там он, попыхивая сигарой, обязан выступать перед публикой с идеями переустройства Североатлантического блока и прочей чепухой. А потом падать пьяным в бассейн и всевозможно кутить!

Ладно, взамен симпозиумов должна быть получена хотя бы служебная жилплощадь. Здесь, подобно Даниле Дмитриевичу, Федор путал писателей с дворниками, что вполне простительно по причине смежности профессий. Зато он завоевал расположение Дианы Смолиной. Расположение перетекло в романтический интерес, которого мучительно недоставало когда-то. Не выездной в Париж Федор вызвал у дивы бурю эмоций – от жалости до влечения. Однако натиском чувств Диану было не сломить. Она не забыла, что ее генеральная линия – искреннее увлечение своим, условно говоря, сорок первым замужеством. Поэтому Федору особо ловить было нечего. Допустим, звезда стала ближе и можно с ней закрутить тонизирующий роман. Можно, как Паша Вепс, устроиться к ней оруженосцем и наблюдать пышное увядание этой самой звезды, некогда любимой. Но эти варианты сюжета не грели. И Федор трогательно вспомнил о старой подруге Анне, которая надоела своей неустроенностью и крайне неудачным выбором мужчин. Кто бы говорил, Федя…

– Позвони Смолиной. Я рассказал про тебя, она обещала посодействовать, – вздохнул Федор, но тут же голосом подчеркнул настоятельность своей рекомендации. – Не затягивай с этим, у нее в одно ухо влетает, в другое вылетает. Вдруг что-то получится, а?!

Анна не стала упрямиться и ворошить прошлое. Федечке, расстроенному и потерянному, не стоило знать о том, что он шел по проторенной дороге. Некогда Паша Вепс тоже молвил Диане словцо за непутевую подругу. И даже записал магический номер телефона большого литературного человека, который славился уже не вспомнить чем. Что толку, его телефон стабильно молчал. Анна решила тогда, что Вепс находит таких же телефонно-недоступных помощников, каким являлся сам.

Федор с ненавистью вернулся в Петербург, но очутился совсем в не том городе, из которого уезжал. Старенькая Пенелопа после нервного путешествия почуяла вину перед хозяином. Умная персидская кошка решила никогда больше не рушить чужих планов. И угасла. Кузена тоже постигло раскаяние, он бросил пить, «зашился», устроился прорабом. И наконец, Федя получил долгожданное повышение. Теперь он стал главным «господином оформителем» в своей рекламной фирме и мог осуществлять свои импрессионистические идеи, не испытывая давления со стороны всяких бездарных серых кардиналов. При таком стечении обстоятельств Париж весьма померк. Конечно, потерю Пенни было пережить нелегко. Анна хотела было рвануть на своем любимом питерском поезде на 00:50 утешать друга, но идея захлебнулась в житейских путах. Останавливаться негде. Кузен-то, может, и смягчился, но на Федькиных ностальгических подружек таки по-прежнему глядел с подозрением. Анжелика, как всегда, проживает в многонаселенных квартирах. Приглашает самозабвенно, но ее нужно поберечь. Пашка Вепс погряз в личных коллизиях. Остается Катя, которая с ликованием давала посадку, пока у нее не поселился мрачный хмырь, муж Сеня. Тут без вариантов, Анна и Сеня питали друг к другу глубокую неприязнь. Получалось, что в любимом городе негде приземлиться и осуществить благородную миссию утешения Феди – единственного мужчины, которому Анна прощала любовь к кошкам. «Кошачья» примета работала безотказно: если мужчина любит кошек и не любит собак – от такого держись подальше. Бывали, правда, в истории исключения, но с личностью исторической детей не крестить. К этой примете можно долго приводить рациональные обоснования, но они не приняты в народном жанре. В общем, собаки – условие недостаточное, но необходимое. Пусть даже любые требования к мужчине излишни, пусть даже мир изобилует опровержениями, пусть даже кошкам разрешено входить в алтарь. Прости, Господи!

Анна не поехала. Конечно, не найти местечка в Питере – смехотворное оправдание. Захотела бы – нашла сколько угодно. Самолюбие заело неправедное. Хотелось, чтобы в родных приделах принимали с распростертыми, на полную катушку. Однако на сей раз энтузиазм был хиловат. По правде говоря, Федорино горе было не единственной причиной, которая заставляла с тоской изучать железнодорожное расписание. Анной двигало щемящее желание опять сплотиться с друзьями. Не на день-два, а взаправду. Утопическая прелесть этой затеи заставляла смущенно ее замалчивать. Конечно, все знают, что нет возврата к старому, но Анне с шаткой московской колокольни было легче поддаться обострению иллюзий. Увы – очередному! Именно нынешний момент показался подходящим, чтобы реанимировать заржавевшую машину времени и попробовать вернуться в год… хотя бы в тот самый, 1993 год. Для кого-то кровавый, для кого-то – лучший. Хотелось повиниться перед Вселенной за банальность желаний, но все же выторговать для себя повтор некоторых кадров. Щепотку самого счастливого Никогда в жизни…