Вселенная сказала: «Обойдешься! Не смей киснуть. Лучше позвони Диане Смолиной». Ах да, вот о ней-то Анна запамятовала. Вовремя подоспевшее упражнение по усмирению гордыни. Шли дни, Анна тянула с трудным разговором. Притягивала за уши нескладную мистику в оправдание своего бездействия. Уверяла себя, что звонить не стоит, потому что фамилии Смолина и Смагина подозрительно похожи, и это не может быть случайным, и лучше держаться подальше от повторения пройденного с Любовью Грантовной. Всего две буквы не совпадают, но такие пустяки порой выходят боком. Числа управляют событиями. Пятеро из Махачкалы, четверо, провожающие в последний путь, трое – Троица, двое – Вадим и Данила, два мужчины, две столицы, а один… Одним может быть только Бог. Даже ребенок не должен быть один. Пора опровергнуть сентенцию Любови Грантовны о «невозможном» старшем брате. Нельзя родить старшего брата, но можно – младшую сестру! Для формирования правильной мужской натуры это даже полезнее…

Возрадовавшись собственной внезапной мудрости, Анна делала что угодно, только не звонила толстогубой Диане. Ей и без нее стало замечательно и вдохновенно. Она набиралась сил для нового витка походов с пакетиком прозы. Ворошила свои «Дни, когда все было против меня», нещадно выбрасывая из них мелочи и длинноты. Засыпала, не раздеваясь, под ночные фильмы, к великому неудовольствию Данилы Дмитриевича. Посыпала голову пеплом, соглашаясь, что беспредельничает и нарушает святые принципы домостроя, но ничего не могла с собой поделать. Во сне рождались нужные слова о том, например, что Вадим – это кипяток в фужере, а Данечка – кефир в заварочном чайнике. Тонкое стекло трескается, фарфоровый носик забивается, пить в обоих случаях неудобно и нелепо, но ведь можно исхитриться! Анна далеко не самая потерпевшая сторона в вопросах брака, особенно если вспомнить пациенток службы «Бетельгейзе». Она не бедная овечка, она умудренная опытом… овца со странностями. И сама себе Бетельгейзе. Какой вздор, однако. И ведь так оно и есть, так и есть…

Елейный голос Дианы, несмотря на телесные преобразования, не изменился. Анна слишком долго готовилась к разговору с ней, начала чуть ли не с низкого старта, заикалась и путалась. Ей самой была не слишком ясна цель мероприятия. Что она просит у женщины с безупречной непроницаемой формой и невидимым содержанием? Разве такие люди делятся секретами? Стучаться надо в ту дверь, которая хоть раз открывалась, в противном случае это стена и ее придется ломать… За ту минуту, пока Анна громоздила приветствия, она успела раскаяться в том, что опять повелась на чужую блесну, полезла не в свою лазейку и вот-вот сядет в лужу… Диана никоим образом не способствовала смятению чувств, она, напротив, была ровна и доброжелательна. Это было сродни благодушию ротвейлера, наблюдающего за мышью, – позавтракать он ею брезгует, а потому пускай себе шуршит. Госпожа Смолина силилась припомнить Анну внешне, выделить ее из редакционной толпы, из милых сердцу питерских застолий. Расспрашивала о семейном и профессиональном статусах, определить которые было сложно. Но Диана утешила, что нынче так у многих. Что время наступило вязкое, не духовное, культура буксует и выдает поток вторсырья. Все книги, песни и фильмы большей частью напоминают ей еду в советской столовке – как будто это уже кто-то кушал. Иной раз сквозь дребедень и проклюнется нечто стоящее, но и тогда не отвязаться от аналогий. Вроде пробрало от песни, а потом думаешь:

да это ж примерно пол-Высоцкого или треть Янки Дягилевой. «Цепанул» актер – а потом вспыхнет запоздалая похожесть, потому что в парне просто штрих от Юрия Богатырева или щепотка Олега Даля. Хотя и это редкость, вокруг сплошные клоны.

– Есть такое дело, – созналась Анна. – Но жемчужины попадаются.

Войдя в азарт, она принялась перечислять деятелей искусств нашего безвременья, которыми может гордиться держава. И тут проклюнулось музыкально-кинематографическое родство душ с Дианой – кто бы мог подумать! Обе любили «Несчастный случай», «Ундервуд», «Маркшейдер Кунст», «Хоронько-оркестр», Юрия Наумова, Петра Налича и, естественно, Агузарову, куда ж без нее. Обеих согрели фильм «Агитбригада «Бей врага!» и лучшие из кинолент Алексея Учителя, а шрамы от нападок толпы только украшают мастера – хотя нападки случились позже, но это не важно. Потом далее по курсу вспомнились еще несколько дорогих имен. У Анны ладошки вспотели от внезапного единомыслия, они с Дианой перебирали свои общие вкусы, как две подруги, которые, попав на распродажу, жадно роются в нарядах. Литературы, правда, не касались, но Диана объяснила, что здесь не надо заранее нагнетать ассоциативный ряд. Она прочтет Анину книжку, и вот тогда будет тема для прений. О, Диана предвкушает… Она знает, что настоящие жемчужины можно найти лишь такими неисповедимыми путями. Все ценное сейчас где-то на дне, в кулуарах и по случайным рекомендациям залетных молодцев.

– А… как ваша фамилия? – напоследок смущенно вопросила Диана.

– Мельникова. Анна Мельникова, – с бондианской гордостью произнесла Аня.

Последовала пауза. Диана отчего-то замялась и вдруг смешливо выдохнула:

– А вы не та ли Анна Мельникова, которая отговаривала Бориса жениться?

Последующие откровения могли расположить к веселости кого угодно, только не Мельникову Анну. Диана Смолина – новая жена того самого сентиментального господина «с письмом»! Что же ты, Катюша, душенька, так облажалась в нашем самом тесном из миров?! Хотелось издать звериный вопль конфуза, но Катин номер молчал. Честно говоря, Анна только в эту роковую минуту осознала, что по умолчанию надеялась на благоразумие подруги. На то, что Катюша прочтет присланную Аней эпистолу, забракует ее с пониманием и сочувствием и никуда пересылать не будет, естественно! Однако Екатерина – друг, она выполнила обещание. Сработала оперативно. Вышла осечка, карты спутались – бывает… Как видно, она совсем не знала мифического Бориса и не подозревала, что достопамятная Диана заняла трон рядом с ним. Впрочем, Анну просили утешить жену предыдущую, а не свергать нынешнюю. Инициатива наказуема. Разве что госпожа Смолина развлеклась, будучи женщиной с юмором. Ей ли бояться Аниных нечаянных кляуз! Она даже похвалила стиль и деликатность, которые придали письму очарование. Нет, Борис его не читал, конечно, потому что затеей руководила Диана, которая жена, референт и советчик в одном лице. Но, на ее взгляд, Анна Мельникова слишком «живо и своеобразно пишет» для той цели, которые преследовала эта милая оригинальная акция. Цель – отобрать авторов для некоего проекта… но пока рано об этом говорить, пока не разглашаем, так сказать, идею. В любом случае это интересный опыт, правда? С изящной доброжелательной иронией Диана попрощалась, пообещав непременно свистнуть, если у нее появится что-то подходящее. Ведь к питерским братушкам-сеструшкам у нее особое отношение… «Так что, Анечка, позванивайте мне!» Вот оно, истинное великодушие Людей, Которые Могут Помочь.

Но Анна решила, что с нее хватит «позванивать». И коллекцию Таких Людей она более пополнять не будет. Она сама себе Бетельгейзе, сама себе Бэтмен и Супермен. Точнее, Бэтвумен, Супервумен и Женщина-кошка до кучи. И хватит причитать о слабой творческой натуре, которая не в силах взвалить на свои плечи тяготы быта. Если у творческой натуры возникла острая необходимость, то она наведет шороху, будьте покойны. Не надо басен о стрекозах, когда глаз налит кровью, а дряблая мышца готова к отпору. Мы уж как-нибудь сами. С Божьей помощью как-нибудь. И пусть те Четверо похоронят иллюзии, но не спешат хоронить рабу Божию Анну.

Вместо эпилога

– И в довершение мне приснился сон. Будто подходит ко мне субъект, мерцающий, как переливная картинка, многими родными мне лицами. На всех похожий и чужой. Со смутной олигархической улыбкой. Ну как у этого… короче, ты понял, о ком я. И он говорит мне: «Я болен неизлечимой болезнью. И ту, которая станет жить со мной, я так отблагодарю, так отблагодарю. Я издам все ее книги. Я сделаю ее самой знаменитой в стране. Ею будут все зачитываться. Все мечты ее сбудутся, и не будет она нуждаться ни в чем, только вот заразится от меня и умрет. Но зато как проживет остаток жизни, как проживет… Эх!..» Не помешательство ли у меня? А Федька в Питер зовет. Будто бы нашел мне работу, а Анжелика нашла квартиру с бабушкой, за которой нужен легкий посильный уход, а жить можно бесплатно. По словам Анжелки, бабушка задорная, рыжая, в голубых носках. Любит Вагнера.

– И наверняка больна чудесной неизлечимой болезнью, – умилился Паша Вепс и поставил поклажу, чтобы перекурить.

Он всегда самоотверженно помогал Анне переезжать, за что она была ему благодарна. Не каждый из телефонно-недоступных появляется пред тобою, как Сивка-Бурка, дабы облегчить ношу твою.

– Только я не могу вернуться в Питер, пока точно помню, как там хорошо.

– Ты свяжись с Екатериной, – запыхтел Паша сквозь беломорину. – Она в трансе, переживает из-за глупой истории с Дианой. Катя, конечно, ни сном ни духом. И вообще, этого Бориса ей подсунул Сеня, столь непопулярный среди нас. Случился у Сени и Кати спор насчет тебя. Муженек подначивал: мол, ни на что твоя подруга Анна не способна. Вот ежели она такая великая писательница на заборе, пусть докажет! Пусть напишет как надо хотя бы обыкновенное письмо. Подстава чистой воды! А Катька, ты ж знаешь ее. Она ему верит и спорит по-честному. И в тебя она верит. И потому отправила письмо не виданному ни разу Боре, не читая. Я, говорит, не уполномочена чужие письма читать. Вот и вышел казус.

– Ладно, забыли. Конечно, я ей позвоню.

– А как твои «Дни…»? Прояснилось на горизонте?

– Боюсь сглазить. Пока на стадии допечатной подготовки.

– Я не про книгу, а про жизнь. Наладилось у тебя с Данилой-то?

– Разрешите вопрос проигнорировать, товарищ Вепс. Как есть… так и пусть будет. Иной раз окажется, что «Дни», когда все было против меня, и «Дни», когда все было, – это одни и те же дни, понимаешь? Они же «окаянные» Бунинские, они же и «Дни любви» с Мастроянни. Они же и в Питере, они же и в Москве. Они же и были, они же и будут.