— Я этого не говорил. Не искажайте мои слова. Я всего лишь вас предупредил, что, если вдруг, вам в голову придёт некая дурная мысль, просто знайте — я не прощаю ошибок и не даю людям второго шанса. Никому и никогда.

— Даже себе? — упрямо спросила она.

Я долго молчал, глядя ей в глаза и сказал:

— Даже себе.

Наталья открыла было рот, чтобы мне что-то сказать, как вдруг, Диана всхлипнула, громко закричала, а потом малышку начало рвать.

— Диана! – закричала Наталья испуганно.

— Что с ней? — я вскочил с кресла и упал на колени перед кроваткой, на которой с Дианой происходило что-то страшное.

Наталья дала попить ей воды и рвота прекратилась.

— Я… Я не знаю, что с ней… — испуганно заговорила Наталья. — Сколько нам ещё лететь?!

Диана часто дышала. Детское личико покрылось испариной. Она стала бледной.

Наталья посмотрела мне в лицо. В её глазах плескался животный страх, билась в истерике паника. Внешне, девушка старалась держать себя в руках, но только один Бог ведает, что сейчас переживала её душа.

— Мы летим всего двадцать минут. Остался ещё час и сорок минут.

— Господи… Пусть всё будет хорошо, — пробормотала Наталья дрожащим голосом. — Дианочка, солнышко моё, держись. Держись, моя сладкая. Прошу тебя, родная.

Она поцеловала её лобик, пухлые щёчки.

— Она горячая… — произнесла девушка испуганно.

— Всё будет хорошо… — сказал я, как вдруг, моя дочь, моя малышка, что едва появилась в моей холодной и промозглой жизни, потеряла сознание.

«Теперь я знаю, сколько длится вечность».

Глава 9

Наталья

«Один час и сорок минут… Пытка, самый страшный ад и душевные муки – вот что я испытала за это бесконечно долгое время полёта».

Марина, бортпроводница на самолёте Макара, имела медицинское образование. Эта молодая женщина теперь для меня и Дианы стала настоящей спасительницей. Она была в курсе состояния здоровья моей малышки, и быстро оценив ситуацию, мгновенно приняла меры.

У Дианы поднялось давление, но мы с ним справились.

Но радоваться не пришлось.

Диане было плохо. Моя малышка весь полёт тихонько плакала, сил даже на слёзы у крохи не было. Диана страдала, но никто из нас не мог ей должным образом помочь.

Это убивало меня изнутри, чувство вины душило и терзало. Я не знала, что мне делать, чтобы моя малышка больше не страдала.

Мне кажется, что лучше б я сама прошла через всё это, чем моя маленькая девочка.

Когда Диана замолкала и вместо плача, тихо поскуливала, мне становилось страшно, что вот сейчас она снова потеряет сознание, но Марина, находясь, всё время рядом с нами, контролировала её состояние.

«Спасибо тебе, Марина…»

Вы даже представить не можете, через что мы прошли за этот час и сорок минут. Бессилие и полное понимание, что ты не можешь помочь, не можешь забрать у ребёнка её страшную болезнь, это сводило с ума.

Раз за разом, у меня в голове крутилась яростная мысль: «Да разве можно посылать на маленьких деток такие испытания?! Зачем кто-то там наверху терзает их хрупкие и неокрепшие души и тела?! Какова цель этой пытки?!»

Больно смотреть на то, как страдает твой ребёнок и так хочется местами поменяться и отдать своей малышки все свои силы, до самой капельки, чтобы она выздоровела, снова улыбнулась и весело засмеялась, сказала «мама» и неуклюже поднявшись на ножки, снова побежала…

«Но нет, чуда не происходит, и моё сердце продолжает гореть, а душа рыдать и рваться на части».

Я прижала к щеке ладошку своей малышки и вместе с ней тихо плакала.

Железный обруч ужаса стиснул мою грудь, и мне было тяжело дышать.

«Но мне сейчас нельзя раскисать. Я должна оставаться сильной. Ради Дианы».

Макар, хмурый и казалось, даже злой, сел рядом.

— Иди сюда, – шепнул он.

Макар просто взял и приобнял меня одной рукой за плечи, прижав к себе. Другой, он ласково гладил Диану по тёмным волосам. Я вдруг почувствовала себя так, словно вернулась в родной дом.

— Всё будет хорошо… — шептал он. — Вот увидишь, Диана поправится. Она моей крови, а значит, сильная.

Его присутствие и слова вселяли веру и надежду. Но это всё будет потом, а сейчас… моя малышка страдала. И это было ужасно.

Мне кажется, время никогда не тянулось настолько медленно, как в данный момент, но к счастью, всё рано или поздно заканчивается.

Наш самолёт приземлился в аэропорту Берлина, где нас уже ожидали врачи клиники и вертолёт.

«Света, ангел наш, помоги своей дочурке, помоги Диане».

Наш доктор, Колман фон Айхенвальд, не принял результаты ранее проведённых обследований и всю диагностику они в срочном порядке начали проводить заново.

«Боже мой, там ведь столько анализов!»

Но я зря волновалась, за мою малышку взялись серьёзные врачи и трансплантологи.

Нам очень повезло, что у Дианы не случилось острой почечной недостаточности. Так сказал доктор.

После детального осмотра малышки, которой были даны успокаивающие и поддерживающие препараты, Айхенвальд попросил нас пройти в его кабинет.

— Макар, я не оставлю Диану здесь одну, — сказала мужчине.

— Наташ, не волнуйся, за ней присматривают мед. сёстры. И это ненадолго. Айхенвальд расскажет нам, что нас ждёт. Но если хочешь, то оставайся, я потом тебе передам его слова и…

— Нет, я пойду с тобой. Я должна знать, что и как будет проходить, — произнесла я устало.

Погладила маленькую ручку своего ребёнка и, встав с кресла, оправила медицинский халат и пошла вслед за мужчинами.

Рядом с Дианой находилась мед. сестра. То, что Диана под присмотром, немного успокаивало. Но сердце всё равно было не на месте, от того, что я даже на недолгое время отлучилась от неё.

Мы расположились в стильном и современном кабинете фон Айхенвальда и он сразу же подробно рассказал, что будет происходить в течение трёх следующих дней.

Переводчик монотонно переводил его слова.

— Завтра девочке будет сделана электрокардиограмма и контрольный анализ крови. После этого, ей начнут давать иммуноподавляющие препараты, чтобы впоследствии предотвратить отторжение донорской почки.

Доктор спокойно нам всё объяснял, даже улыбался, а переводчик переводил таким тоном, словно операция по трансплантации почки была обыденной и вовсе неопасной для жизни.

— Выписка обычно проходит через четырнадцатый день после операции. Ещё пару месяцев вам и вашей дочери придётся жить неподалеку от клиники, чтобы регулярно показываться на осмотр и сдавать необходимые анализы. Только после того, как риск отторжения будет нулевым, вы сможете вернуться домой.

— Весомым преимуществом проведения операции в Германии является наличие собственного банка органов и высококвалифицированных специалистов, — произнёс Макар, когда мы возвращались обратно к Диане.

— Меня это не утешает. Мне очень страшно, Макар. В голову так и лезут назойливые мысли: А что, если вдруг, почка не приживётся? А как пройдёт сама операция? Диана ведь ещё такая маленькая… Господи… Как же я хочу, чтобы этот кошмар уже скорее закончился и остался позади, как страшный сон…

— Увы, Наташ. Наш кошмар только начинается, — сказал он в ответ, вводя меня в ещё большее отчаяние. — Но Диана не одна. И ты теперь не одна. Это главное. Я с вами.

«Теперь не одна… Теперь не одна… Теперь не одна…»

Эти слова какой-то музыкой прозвучали среди отчаяния в моей душе.

Мне вдруг показалось и подумалось, что Макар с какого-то мгновения резко изменился, поменял вектор своей жизни и своих мыслей.

«Странно, конечно, так считать, ведь мы знакомы с ним всего несколько дней… Но, почему-то мне кажется, что всё именно так — с появлением в его жизни Дианы, он изменился. А её болезнь что-то переломила в нём, а точнее, снесла какие-то невидимые, но стальные барьеры. И теперь, он защитной стеной станет для своей дочери, преградой для боли опустится. И моя малышка будет в безопасности рядом с ним…»

Мы вернулись в палату.

Моя девочка спала.

Сегодня с ней всё будет хорошо. Первые анализы сделаны. Первый этап пройден.

До операции три дня. Наталья

Макар обо всём позаботился и снял номер в ближайшей к клинике гостинице.

«Так, я не поняла, а почему только один номер?»

Задала ему этот и вопрос.

— Наташа, — вздохнул он. — Я хочу проводить со своей дочерью по возможности максимально много времени. Плюс, ко всему, она нуждается в постоянном присмотре. Я бы мог тебе снять отдельный номер, но ты же не оставишь Диану со мной одну?

— Нет, — сказала честно.

— Да я и сам пока не уверен в себе, ещё ненароком наврежу малышке. Поэтому, один номер. Но ты не переживай, номер большой, с двумя спальнями, двумя ванными комнатами, есть ещё гостиная, кабинет и игровая для ребёнка.

— Это точно номер в гостинице? — усомнилась в его словах.

Он хмыкнул и улыбнулся.

— Точно. Нам повезло, что одна из лучших гостиниц находится недалеко от клиники и самый лучший номер свободен на все три месяца.

— Три месяца? — удивилась я. — То есть, мы всё это время будем жить в дорогущем номере? А как же виза?

«Нет, я, конечно, понимаю, что Севастьянов богат, но… как-то мне очень неловко перед ним. Столько расходов».

— За визу не переживай. И я думаю, насчёт гостиницы ты права.

«В чём права?» — не уловила его мысль.

— Как только Диану выпишут, мы переедем в домик, где-нибудь в пригороде. Я дам задание своему помощнику, чтобы что-нибудь нашёл для нас подходящее.

­— Домик? Ты купишь домик в Берлине, чтобы прожить в нём пару-тройку месяцев? — я была крайне удивлена столь нерациональному использованию финансов. — Не проще ли снять квартиру... или дом на это время?