Утром она уже ждала меня совершенно одетая со своим рюкзаком за плечами. Она собралась со мной на работу…Несколько секунд я смотрел на нее такую смешную и мелкую с двумя хвостами по бокам и снова со своим старым рюкзаком.

— А ты поела?

Кивнула и чуть склонила голову на бок. Просит взять с собой.

— Ладно поехали. Только мне не мешать.

Захлопала в ладоши. Я обернулся к Регине и удивленно заметил, что та улыбается. Едва я на нее посмотрел, как улыбка пропала с ее губ, и она снова стала привычной неулыбающейся Региной. Кажется, я знаю кто носит маленькой ведьмочке чипсы.

Протянул руку Маше, и та схватилась за нее, а потом сплела свои пальцы с моими. И мне вдруг стало так тепло. Я внутренне начал согреваться. Как никогда и ни с кем.

Пиликнул мой сотовый — пришла смска от Антонины.

«Я прислала вам уроки по языку жестов для начинающих. Если что-то будет непонятно звоните обязательно. И не забудьте про анализы и нашу встречу завтра. Это важно. Мне нужно закончить обследование».

Да, я решил научиться говорить с ней. Я захотел ее понимать.

Глава 21

Я открыл анализ, который прислала мне Антонина и так ни черта в нем и не понял. Там говорилось о каких-то патологиях, куча терминов совершенно мне не знакомых, но ничего настолько важного, как говорила мне сурдолог я там не увидел. Надо будет к ней приехать и пусть объяснит, что за чертовщина с этими проверками…а еще я решил, что все же сделаю тест и сам. Да, я сделаю этот проклятый тест. Я пройду через это еще раз. Последняя проверка. Последний шанс себе, что мог ошибаться. Хотя, это было бы из области фантастики. Но я помнил выражение глаз Ани. Помнил их, наполненные слезами и таким яростным упреком…что я начинал сомневаться в собственной адекватности и трезвости ума. Или же она была настолько хорошей актрисой, что снова смогла водить меня за нос…но я больше не мог об этом думать. Я не хотел снова в ту самую яму.

Я набрал Антонину, но она была вне зоны доступа автоответчик ее голосом сообщил, что ей пришлось уехать в срочную поездку на несколько дней и она будет на связи едва появится возможность. Я пожал плечами и пошел в комнату к Маше.

Она лежала животом на ковре и опять что-то рисовала. Меня заметила почти сразу, подняла голову и перевернула лист. А я ей «сказал» первую выученную наизусть фразу, чуть-чуть сбился и пальцы запутались, но у меня получилось:

— Как дела?

Ее глаза округлились, и она…она мне улыбнулась. Мне ужасно нравилась ее улыбка искренняя с ямочками на щеках. Почему-то захотелось пристрелить каждого, кто ее обидит. Вот такое ощущение возникло, что я способен убить любого, кто заставит ее расплакаться.

Маша показала мне загнутый кверху палец, но тут же поникла и тяжело вздохнула. По Ане скучает. Я уселся на пол рядом с ней и щелкнул пультом от телевизора. Оказывается, и я по ней скучал. И я понятия не имел, что буду делать, когда она откроет глаза. Как-то все изменилось и перевернулось внутри. Я больше не хотел держат ее здесь насильно, но самое страшное я боялся, что как только ее отпущу она сразу же сбежит. Не захочет быть со мной и я ничего не смогу с этим сделать. От этих мыслей свело желудок и вывернуло кишки. Паршивое ощущение собственного бессилия.

Повернулся к Маше и невольно усмехнулся, ноги скрестила и размахивает ими, лежа на животе. Волосы все еще в хвосты собраны с какими-то кружевными резинками. Наверное, опять не далась Регине, чтоб та ее расчесала. Вредная девчонка. Я смотрел на эти хвостики, а потом дернул ее за один из них. Она обернулась вначале удивленная, а потом свела брови на переносице и запустила в меня подушкой. Через пару минут мы превратили ее комнату в поле боя, мы умудрились разодрать несчастные подушки, выпотрошить наполнитель, разбросать его по всей комнате. И конечно она победила, завалила меня на пол и придавила подушкой. Глаза блестят, щеки раскраснелись. Точно пристрелю каждого паршивца, кто посмеет ее обидеть.

— Все-все. Я сдаюсь. А вот ты завтра со мной на работу не поедешь.

Склонила голову к плечу и жестами что-то спросила. Я скорее догадался, чем понял.

— Потому что ты обещала слушаться Регину, а сама опять не расчесалась. Завтра твои волосы спутаются, и ты будешь реветь, и я уйду без тебя. Да-да не надо на меня так смотреть ты нарушила условия.

Маша слезла с меня и насупившись села рядом, а я уставился в экран телевизора. Там беспрерывно шел какой-то сериальный мультик, и я сделал вид, что мне невероятно интересно. Потом по-идиотски засмотрелся и уже через пару минут увлекся происходящим на экране. Рядом с этой девочкой мне было настолько легко, что я сам себя не узнавал. Я становился сам собой без брони, без кожуры и защитных реакций. От нее не надо было. Она возвращала меня туда, где нет лицемерия и дурацких игр. В каждом человеке живет ребенок во мне он был не то что похоронен, во мне он был сожжен дотла. Притом еще в детстве. У меня его особо и не было. От меня всегда требовали слишком много, так много, что я просто вырывался из-под контроля и рвал все цепи, которые набрасывали на меня отец и мать. Задумался и почему-то не смог вспомнить ни одного момента, когда я был счастлив будучи ребенком, а ведь у меня все было в отличии от этой девочки. Мне ни в чем не отказывали и ыв то же время я никогда не был настолько безмятежен, настолько открыт. Я не валялся на ковре с фломастерами. Моя мать бы этого не поняла. Я должен был сидеть за столом с ровной спиной, ходить на музыку и учиться на отлично. Моим развлечением были поездки в загородный дом. Но даже там меня контролировали. Пока мне не остохерела вся эта опека и я не сбросил ошейник, послав все к такой-то бабушке и свалив из дома в пятнадцать лет, чтоб жить с другом в палатках на берегу речки-вонючки. Меня конечно же нашли в этот же день, точнее вечер. Меня не били, не ругали. Просто закрыли в комнате и не выпускали неделю из дома, а когда выпустили я снова сбежал и украл в магазине бутылку водки и колбасу. Я напился и бродил по улицам города пока меня не поймали менты….

Погрузился в воспоминания и вздрогнул, когда мне под нос подсунули расческу. Ну вот приехали. Я посмотрел на Машу, а та тыкнула меня в грудь расческой еще раз и показала на свои волосы.

Впервые в жизни я снимал резинки с девчачьих волос, боясь причинить ей боль. Вырвал пару волосков, чуть не получил разрыв сердца и сто раз заглядывал ей в лицо, чтоб убедиться, что она не плачет. Я б, наверное, удавился, если б плакала. Потом я ее расчесывал. И мне это нравилось. Водить расческой по длинным светлым кудряшкам. Они блестели и закручивались в тугие локоны. Она так и уснула, положив голову мне на колени, а я сидел с этой расческой и боялся пошевелиться, чтоб не разбудить. Потом все же перенес Машу на кровать и перед тем, как выйти из комнаты обратил внимание на рисунок, который она рисовала. Наклонился, поднял его с пола и застыл — она нарисовала Аню, меня и себя. Мы втроем держались за руки. И подписала корявым почерком. «Мама, папа, я». Я положил рисунок обратно на ковер и …вдруг почувствовал, что мне насрать на тест ДНК. Мне плевать каким будет результат. Это уже не имеет никакого значения и ничего не изменит для меня. Я его сделаю…ради ее анализов и лечения, но это уже лично для меня не имеет никакого смысла. Я хочу заботиться об этом ребенке и не важно чья она дочь.

Вышел из детской, прикрыл дверь. Снова набрал Нину, но опять сработал автоответчик. В эту ночь я впервые нормально уснул. Без спиртного, без ворочанья с боку на бок до утра. Отключился и все.

* * *

Перед поездкой в корпорацию я заехал в клинику и сдал анализ крови. Мне пообещали, что результат будет готов в течении восьми часов. То есть к вечеру будет ответ. Волнение захлестнуло новой волной, проползло по коже ледяными мурашками и отступило, когда я сел в машине рядом с Машей и она мне улыбнулась и подмигнула. Я подмигнул ей в ответ и дернул ее за косичку. В ответ она пнула меня кулачком под ребра. Довольно ощутимо. Надо отдать ее на какой-то вид женской борьбы, чтоб могла надрать задницу любому ублюдку, который посмеет на нее не так посмотреть…это в том случае если я не надеру.

В офисе уже так бурно не реагировали на то, что я приезжаю с Машей. Теперь у нее имелся свой угол Костик организовал для нее стол и стул, ноутбук и стеллаж с книжками и игрушками. Первая реакция на этот угол была весьма своеобразная она обошла его со всех сторон. Потом на меня посмотрела и снова обошла. С опаской поставила на стул свой рюкзак, потрогала плюшевых зайца и медведя, но в руки не взяла. Достала с рюкзака своего обтрепанного медведя и посадила на полку. Потом села за стол и по-деловому, откинув косички назад, открыла крышку ноутбука.

— Эй…можно подумать, что ты влюбился в ребенка. Харе так пялиться на нее.

Я повернулся к Костику и усмехнулся.

— А в нее разве можно не влюбиться?

— В офисе уже все на ушах стоят гадают, что это за девочка.

— Пусть гадают.

— Скоро пронюхают журналисты.

— Они уже пронюхали. Нас на входе отщелкали еще вчера.

Зазвонил мой соиовый и я выхватил его из кармана от досады чуть не застонал вслух.

— Да, Лена. Что ты хотела?

— Поговорить хотела, Гоша!

— О чем? Я на работе, и я занят.

— Неужели? А я вот стою под твоим офисом и требую, чтоб меня впустили поговорить с тобой, но твоя охрана не впускает без твоего указания.

И правильно делает. Я распорядился, чтоб ее не впускали без моего ведома. Сюрпризы не люблю. А она любит их устраивать.

— Я не уйду отсюда пока ты не поговоришь со мной. Надо будет проторчу здесь до вечера!

Я шумно выдохнул и бросил взгляд на Костика, потом снова приложил сотовый к уху.

— Оставайся там я скоро спущусь.

* * *

Лена была в траурной одежде, а меня почему-то передернуло от того, что она напялила на себя платье с просвечивающей ажурной сеткой на груди. Не так думала о трауре, как о том, чтоб было видно ее торчащие груди. Едва я подошел к ней она стиснула губы в тонкую линию.