Катрин Корр - До самой дрожи

– Если бы он не ушел, ты бы так и жила? То есть, все это продолжалось бы и по сей день?

– Он бы ушел в любом случае. Тогда все как-то вовремя навалилось: ссора с папой, со мной, наши личные проблемы… Я благодарна ему, что он это сделал. Нашел в себе смелость на такие перемены.

– Сама бы ты не смогла?

– Если бы я встретила человека, глядя на которого поняла бы, что вот он – мой недостающий пазл… Да.

– Уверенно прям «да»?

– Да.

– Что значит «недостающий пазл»?

– Ну, это когда ты живешь вроде бы и ни в чем не нуждаешься. Нашел себя в профессии, у тебя есть свой угол, с родственниками отношения теплые, есть друзья, есть люди, на которых можно положиться, есть человек рядом, с которым комфортно и к которому ты испытываешь чувства благодарности и уважения за то, что он делает для тебя. Все хорошо, порой ты идешь на компромисс в каких-то ситуациях, но когда ваши споры никак не могут разрешиться и человек, что рядом, отказывается понимать тебя – ты чувствуешь эту брешь. Не думай, что в наших с Димой отношениях исключительно он отказывался понимать меня. Мы стоили друг друга. И я знаю, что с моей стороны эгоизм был вот таких размеров! И как бы ты не старался слепо верить в то, что полностью, до конца и бесповоротно счастлив – ты все равно знаешь, что тебе не хватает этой маленькой частички «чего-то». Этого недостающего пазла.

– И какой он у тебя? Что это? Чего тебе не хватало?

– Я еще не знаю. Но думаю, что догадываюсь.

– А когда узнаешь точно?

– Скоро, наверное, – слабо улыбаюсь я. – Налей мне, пожалуйста, сок.

Кирилл наполняет наши стаканы и рюмки. Потом поднимает на меня глаза и спрашивает:

– У меня ничего не хочешь спросить?

– Почему ты ответил мне? То есть… Отреагировал на этот лайк? По мне, так это бред какой-то. За эти восемь лет у тебя, я уверена, столько всего было, что мое мизерное существование уже давно должно было перестать хоть как-то интересовать тебя.

– Мизерное?

– Мы не поддерживали связь, не были до этого хорошо знакомы. Ты не должен был вспомнить меня.

– Как и ты не должна была этого делать на протяжении всех этих лет, – поднимает он правую бровь. – Я не отвечаю взаимностью, когда девушки проявляют ко мне внимание. Мне это как-то не надо и я изменил себя в этом плане. Но твой лайк я не мог оставить без внимания. Ты ведь не писала мне, я сам это сделал. Потому что хотел. И я никогда не забывал тебя.

Кирилл выпивает рюмку коньяка, а я снова только половину. Ежусь так, что мурашки пробегают по рукам.

– Я не знаю, как это все назвать, – говорит Кирилл, опустив руки на край стола. – Не знаю, правда. Но я точно знаю, что меня тянет к тебе.

Я замечаю в его расслабленном взгляде отблеск отчаяния. Думаю, что сейчас, послушав меня и подумав над своими желаниями, где-то внутри себя Кирилл безнадежно мечется от одного к другому. Что это «одно», а что «другое» – я не знаю. Но могу догадываться, что обязанности и чувства стоят порознь друг от друга.

– Я по-своему счастлив. Да, не все идеально, но идеального ничего в этом мире нет. Были моменты, когда мы с Катей думали разойтись. Говорили об этом, обсуждали, а потом как-то все склеилось что ли. Потом я подумал, что нужно идти дальше и сделал предложение. Я не жалею об этом. Если на тот момент я так поступил, значит посчитал это нужным. Эти отношения выстраивались с трудом. Они до сих пор строятся.

Правда, я не знаю, что на такое можно ответить.

«Рада за вас».

«Ну, вы молодцы».

«Удачи вам».

– Тебе я хотел написать, и я написал. Я хотел увидеть тебя, и я увидел. И еще много чего такого, что я хочу с тобой.

Но.

Оно такое же ощутимое, как огромный гамбургер во рту. Не заметить его просто невозможно.

– Что ты почувствовала, когда увидела меня?

– Облегчение. Твой взгляд остался таким же, каким и был. Не изменился. Может, на других ты смотришь иначе, но когда ты взглянул на меня, я поняла, что ты все тот же парень из Шереметьево.

А еще, образно говоря, у меня сломались коленки. Не подогнулись, а сломались.

Мы молча смотрим друг на друга, и с каждой секундой я понимаю, что мне невыносимо сложно выдерживать это нависшее облако напряжения. Я слабо улыбаюсь и скрываюсь за дверью ванной комнаты. Снова упираюсь о нее затылком и спрашиваю себя, все ли я выяснила, что хотела?

Может, те грузовики мелькали только для того, чтобы я просто оказалась в это самое время именно здесь, в Перми? Чтобы услышала от парня, что отношения – тяжелый труд и задумалась над теми, которые у меня были? Которые, наверняка, тоже по-своему выстраивались, но моя же собственная неопределенность окончательно разрушила их. Я должна сожалеть о том, что случилось? Должна почувствовать свою ущербность и никчемность? Боже мой, да я и так это сполна ощущала и ощущаю по сей день! Ради этого я здесь?

Я убедилась, что Кирилл – реален. Да настолько, что ощущаю всем телом его мощную энергетику. Я не могу позволить себе перебить его во время разговора, не могу упрямиться. Я попыталась это сделать несколько часов назад, когда он отказывался садиться в такси, и у меня ничего не вышло. Это даже попыткой сложно назвать. Я убедилась, что есть в этом мире мужчина, который… Меня подавляет. И это не папа.

– У тебя все в порядке? – спрашивает Кирилл за дверью.

– Да, минутку.

Мое внезапное открытие обескураживает. И дело вовсе не в стеснении перед симпатичным парнем. Я и малознакомому могла нагрубить, если были на то причины.

Я ненавидела, когда Дима просил меня сообщать ему о моих передвижениях. Особенно сильно меня это достало, когда он был в армии.

Где?

С кем?

Во сколько вышла?

В какой магазин поедешь?

Зачем тебе туда?

Зачем тебе сюда?

Катя, говорила я себе, парень далеко от тебя. Ему ведь всякие мысли в голову лезут, не обращай внимания!

Но я обращала и не могла остановиться. Психовала, нервничала и оттого спала так хреново, что ненавидела весь мир.

Сама.

Я все сделаю сама.

Самой проще.

Сама знаю, куда идти.

Сама знаю, что делать.

«Катя, ты меня поняла?»

И я закивала. Молча закивала, потому что… Наверное, это нормально, когда парень хочет быть в курсе твоих передвижений. В этом нет ничего такого, что заставило бы меня злиться и психовать. Почему же раньше это вызывало такой всплеск негатива с моей стороны?

Расчесав волосы, я, наконец, выхожу из ванной комнаты. Застаю Кирилла на угловом кожаном диване. Так же как и днем, он подложил под спину подушки.

– Иди ко мне?

Я делаю один шаг, затем еще.

Еще.

Останавливаюсь у края дивана и медленно опускаю на прохладную поверхность колено.

О чем он думает, наблюдая за моими действиями? Почему смотрит на меня так, словно внутри его что-то ломает?

– Все хорошо? – спрашиваю я, положив на свои ноги подушку. Она скрывает тот открытый участок кожи, между теплыми гольфами и низом вязаной кофты. – Тебе плохо?

– Со мной все хорошо.

– Тебе идет черный. – Взглядом указываю на его футболку.

– Теперь это мой любимый цвет.

Мои губы задрожали. Я сжимаю челюсти, набираю носом воздух и судорожно выдыхаю.

Меня ломает.

Изнутри по мне проходится каток.

Нет, я этого не чувствовала прежде. Короткие спазмы в животе причиняют боль, но она настолько приятная и растекающаяся, что я хочу еще. Это получается само собой. Я просто поворачиваю голову влево, опускаю глаза и тут же встречаюсь взглядом с Кириллом – вспышка, спазм, боль и наслаждение.

– Сделать телевизор погромче? – спрашиваю я, демонстрируя глупое выражение лица. Мне кажется, что этому человеку известны все мои мысли, а вот мне его – непостижимы. – Нравится эта передача?

– «Импровизация» нравится. – Он улыбается лениво, расслабленно.

Я поднимаюсь на ноги и на ходу поправляю гольфы, что сползли к коленям. Хватаю пульт от телевизора, что остался лежать на широком подоконнике, и медленно возвращаюсь на диван. Теперь подушка, что была на моих ногах, лежит под рукой Кирилла и, судя по его серьезному взгляду, он не собирается возвращать её мне. Что-то подсказывает – он сделал это нарочно, чтобы нам ничего не мешало оказаться еще ближе друг к другу.

– Держи, – протягиваю я пульт. Опускаюсь на диван, только теперь, чуть ближе к Кириллу. Он берет пульт и смотрит в мои глаза. – Смотри и слушай.

– Я смотрю, – говорит он понизив голос.

Вспышка, спазм, боль, наслаждение. Только теперь чуть сильнее, чуть больнее, намного приятнее.

– Ты кусаешь губу.

– Не замечаю этого, – отвечаю я не своим голосом. В голове тут же всплывает воспоминание о поцелуе у двери, требовательное прикосновение к моей шее… И я вновь делаю это – кусаю губу. Только теперь осознанно. – Да. Сейчас я заметила.

– Ты делаешь это, потому что хочешь?

– Наверное.

– Чего еще ты хочешь?

Вспышка. Еще раз. Такой низкий и спокойный голос пробуждает во мне слишком грязные мысли, о существовании которых я не подозревала. Я хочу сделать с ним все то, от чего раньше меня воротило. Язык во рту мечется, чешется, требует сладкое. А моя сладость сейчас совсем рядом, но я никак не могу решиться попробовать кусочек.

Кирилл издает продолжительный и тяжелый звук, а потом его рука хватается за мою кисть. Он мнет её и усмехается, как будто этот короткий и импульсивный массаж – веселая забава. Несколько секунд тишины и вот снова моя сладость издает протяжный рык, после чего обхватывает мою спину и притягивает к себе. В эти считанные секунды я успеваю понять, что сейчас повторится тот самый поцелуй у двери, что снес мою крышу. Я готовлюсь к взрыву, трепещу, но Кирилл резко отпускает меня и с улыбкой смотрит в телевизор.

Мое тело становится непослушным. Оно напрягается, от желания внизу живота начинает тянуть. Я опускаю взгляд на руку, покрытую тугими венами, и представляю, как она хватает меня за волосы и требовательно притягивает к губам своего хозяина.