Катрин Корр - До самой неизвестности

Вдруг пеленок мало, подгузники не те, а косметика для детской кожи вызовет аллергию?

К утру эти мысли притупляются. Солнце за окном как будто успокаивает, вселяет надежду на благополучное и спокойное будущее, но с наступлением ночи… Я всё время боюсь, что во время родов что-то пойдет не так. Как-то раз даже во всей квартире свет включила около двух ночи, только чтобы было светло и не так страшно.

У Кирилла же продолжаются бессонные ночи. Иногда он отправляет мне фотографии сыночка и я смотрю на него и умиляюсь, гадая, каким же будет мой малыш. На кого он будет похож, какой у него будет голосок и запах…

– Мама когда приезжает? – спрашивает меня Светлана Евгеньевна на очередном приеме. Она как обычно заполняет какую-то таблицу в компьютере, а уже потом приступает к осмотру.

– У неё пока сложности на работе. Думала, что приедет на прошлых выходных, но не получилось. Поэтому сейчас будет ориентироваться на мои ощущения.

– Сейчас осмотр проведу и скажу, – улыбается она. – Кстати, она же сдала необходимые анализы, чтобы присутствовать при родах?

– Да, пару недель назад.

– Отлично. Ты на капельницы все сходила, которые я в прошлый раз приписала?

– Озон? Ага!

– Умница. Тогда проходи за ширму и раздевайся.

За восемь с половиной месяцев я настолько привыкла к гинекологическому осмотру, что теперь совершенно не чувствую себя голой даже сидя по-настоящему полуголой в этом жутком кресле, куда мне теперь чрезвычайно сложно взгромоздиться с огромным животом.

– А брат то твой приехал уже?

– Да, он в коридоре сидит ждет меня. Вчера как раз и приехал.

– Ну, хорошо. А то я всё переживала, что ты одна совсем. Папа то ваш не приедет на роды?

– Нет. У него игры, – вру я. – Да и я сама не хочу, чтобы он был здесь в этот…день.

– Давай, сначала на кушетку, – говорит мне врач, надевая перчатки. – Я живот пощупаю, а потом и в кресло пойдем.

Каждый раз, когда она трогает мой живот, мне становится не по себе. Я вижу, как её выражение лица мгновенно становится каким-то настороженным, брови сходятся к центру, губы сужаются…

– Всё хорошо? – не выдерживаю я, как обычно.

– Да. Живот опустился уже. Давай на кресло?

Если я сейчас действительно выгляжу неповоротливой и жирной коалой – то мне глубоко начхать. Это долбаное кресло стало для меня Эверестом, куда не так просто взобраться.

– На неделе родишь, дорогая, – с улыбкой сообщает мне Светлана Евгеньевна спустя несколько минут. – Плод опустился к тазу.

Эта новость заводит мое сердце.

– Так и… Так и когда это… Фух, я что-то разнервничалась.

– Это может случится сегодня, завтра или в конце недели – как твой сынок захочет.

– Тогда, я скажу маме, чтобы собиралась… Ох, что-то меня потрясла это новость. Одно дело просто сидеть и ждать, а другое, когда в лоб говорят, что вот-вот родишь…

– Успокойся. Всё хорошо будет. В любом случае, даже, если мама не успеет – мы позаботимся о тебе. Ты с половиной бригады уже знакома. Мой номер всегда держи под рукой. Как только ты звонишь мне и говоришь, что схватки стали регулярными – я собираю всех и мы ждем тебя здесь.

– Угу… Я помню.

– Вот и молодец. А теперь успокаивайся и гуляй на воздухе побольше. Всё будет хорошо!

* * *

Мама приезжает на следующий же день. Для нас троих начинаются бесконечные дни и ночи ожидания. Мой тонус начинает вести себя всё более агрессивно, вынуждая живот болезненно каменеть и принимать не самые «милейшие» формы. Собственно, и малыш стал намного активнее.

– Приезжайте с мамой в клинику, я посмотрю тебя, – говорит мне по телефону Светлана Евгеньевна, спустя четыре дня.

Взволнованная мама садится за руль, хотя жутко боится ездить по незнакомому городу. Ваня остается дома, потому что в девять тридцать ещё крепко спит и его не может разбудить даже атомный взрыв.

– Как у Кирилла дела? Вчера слышала ты на кухне разговаривала, – говорит мне мама, проезжая по согреваемым осенним солнцем дорогам. – Какое же здесь начало осени теплое.

– Угу. Да, нормально вроде. Малыша животик беспокоит, колики. Бываю бессонные ночи.

– Ох, эти колики такое дело. – Несколько секунд помолчав, мама снова спрашивает: – А он… Интересуется, как у тебя дела? Самочувствие?

– Каждый день по десять тысяч раз. Пишет, звонит, пишет, звонит.

Мой ответ как будто успокаивает её.

Администраторы клиники встречают нас с улыбками. К слову, мы и с ними породнились за эти месяцы.

– Ещё не рожаем? – спрашивают девушки в один голос.

– Да вот молчит что-то малыш, – отвечает мама, когда за мной уже закрывается дверь в кабинет Светланы Евгеньевны.

Без привычного заполнения данных, она приглашает меня в кресло.

– Катя, пузырь плоский. Маловодие, поэтому он не лопается. А шейка то раскрылась.

– …Что? Что и что? Что делать?!

– Успокойся. Сегодня рожать будем, – улыбается она так просто, как будто это слишком плевое дело! – Второе сентября, нравится день?

– Я… Я… Я не готова…

– А малыш очень хочет на свет появиться. Нам нельзя ждать, Катюш. Шейка уже раскрылась. Нам нужно стимулировать роды и прокалывать пузырь.

Пребывая в полнейшем шоке, я на ватных ногах выхожу в коридор. Слышу, как врач говорит маме, чтобы мы съездили домой, пообедали, спокойно собрали все необходимые вещи и к часу возвращались сюда. Я слышу звук входящего сообщения в WhatsApp и вспоминаю, что об этом нужно будет сообщить Кириллу…

События этого дня разворачиваются для меня слишком стремительно. Пока мы возвращаемся домой, я пишу Кириллу:

«Милый, в обед мы с мамой ложимся в клинику. Сегодня рожать будем».

Не думаю, что ему стоит знать о всех тонкостях столь интимного процесса. И хотя он уже присутствовал на родах и, наверняка, знает больше, чем нужно, я решаю не говорить о проколе пузыря и всего прочего.

«Я как чувствовал! Мне сегодня сон приснился… Катюш, пожалуйста, не нервничай! Я с тобой! Пожалуйста, пиши, звони, как сможешь! Я буду ждать!»

«Конечно. Всё хорошо».

Вообще-то, это лишь глупое самовнушение. Я совершенно не знаю и не понимаю, через что мне предстоит пройти, и потому я чертовски сильно боюсь.

– МММММММ! БОЖЕ! КОГДА ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ?!

Я сейчас сдохну. Ей-богу, такой боли мне ещё никогда в жизни не приходилось испытывать. Мама в шапочке и халате рядом со мной, акушер-гинеколог там внизу (я вижу только её макушку), а Светлана Евгеньевна около неё. В родильный зал заходит та самая врач УЗИ и неонатолог в одном лице. Она здоровается со всеми и включает какую-то лампу на специальном столике для младенца. Мне кажется, что я торчу здесь уже целую вечность и этой адской боли не будет конца и края.

– Давай: чувствуешь, как надвигается схватка и со всей силы тужишься! – громко говорит мне Светлана Евгеньевна. – Всю силу направляй вниз! Лена, – обращается она к моей маме, – помогай ей. Пусть ноги прижимает к себе.

– Доченька, осталось совсем чуть-чуть. Я вижу его головку!

А у меня перед глазами бесконечный белый потолок с яркими лампами и убийственная пустыня Сахара во рту. Я всё время боялась, что буду погибать от боли во время самого прохождения ребенка, но там я совершенно ничего не чувствую. От анестезии у меня потяжелели ноги и онемели некоторые участки кожи. Единственное, что я чувствую – огненную стремительно накатывающую боль со спины, что в итоге концентрируется внизу живота и как будто разрывает и сжигает меня одновременно. И всякий раз, когда она на короткое мгновение угасает, я думаю, что больше этого не выдержу.

– Схватка! – говорит акушер. – Поехали!

Глубоко вдыхаю и…

– МММММММ!

– Еще раз!

И так три раза.

Три кошмарных и убийственных раза.

– Она правильно тужится, но там двукратное обвитие, да и анестезия эта… Она поздно начинает схватку чувствовать, а я её вижу раньше, – говорит акушер спокойным голосом и смотрит на Светлану Евгеньевну. – Надо торопиться, мы слишком долго на месте стоим.

Врач наклоняется ко мне и решительным голосом говорит:

– Катя, нам нужно сейчас постараться максимально! Головка уже здесь и нам нельзя ребеночка так долго в этом положении держать. Сейчас будет схватка и тужься изо всех сил, поняла? Нам нужно уже родить! Сейчас акушер сделает надрез, чтобы не усложнять твое состояние и не тормозить процесс. А потом я помогу тебе.

Впервые пребываю в состоянии полнейшей безнадежности и несокрушимой решительности. Первое хочет вылиться в слезы, а второе в максимальную силу, что во мне есть.

– Я поставлю ей окситоцин, – говорит Светлана Евгеньевна маме и ставит мне укол, который я совершенно не чувствую. Как и надрез, который делает акушер. – Нужно, чтобы она по максимуму схватку чувствовала. Катюш! – обращается она ко мне. – Сейчас будет очень мощная схватка. Ори, ругайся – что хочешь делай, но тужься изо всех сил. Поняла?

– …да… Черт! Опять!

И снова глубокий вдох и «поехали». В эту минуту, когда меня расплющивает, снова разрывает и поедает адское пламя, я думаю о том, что женщины – великие и бесстрашные воины. Ей-богу, рождение ребенка – самый тяжелый труд из всех многочисленных трудов нашей жизни. Ни один мужик не пережил бы этот хаос внутри, эти разношерстные чувства, что одолевают беспокойные мысли. И это не говоря о физической боли, что просто все соки из тебя выжимает и превращает в сухой и зачерствевший кусок старинного лимона, затерявшегося в холодильнике.

– Ещё раз!

И теперь я чувствую, что остался последний рывок. И я вижу…

Маленький, крохотный, сморщенный комочек в руках акушера. Я пытаюсь часто поморгать, чтобы смахнуть мутную пелену и слышу голос мамы. Я как будто ослепла, всё расплывается, как под водой.

Теплый комочек кладут мне на грудь. Я пытаюсь прикоснуться к нему, но его тут же уносят и в итоге моя рука безжизненно зависает в воздухе.