Катрин Корр - До самой неизвестности

– Почему он не кричит? – спрашивает мама там, у столика с лампой.

– У него гипоксия. Сейчас мы восстановимся… Сейчас.

– Екатерина, здравствуйте, – говорит мне женский голос. Смотрю на незнакомку в синем халате и медицинской маске. Она держит в руке маленький шприц. – Сейчас я введу вам легкий наркоз, чтобы врач мог наложить швы. У вас может закружиться голова и клонить в сон. Не беспокойтесь. Просто отдохните.

Я с трудом приподнимаю голову, чтобы ещё раз взглянуть на тот столик.

– Давай, маленький, – говорит неонатолог и что-то делает.

– Почему он не…

– Тише, тише, – успокаивает меня медсестра. – Сейчас вы расслабитесь.

– Давай, мой хороший.

Черт, что это было? Какие-то красные и синие полосы перед глазами.

– Мам…

– Давай, зайчик…

– Ма…

И прежде, чем провалиться в разноцветный калейдоскоп, я слышу долгожданный крик моего ребенка.

* * *

Я не могу оторвать от него глаз.

Он такой маленький…

Не могу отойти от него, хотя мне ужасно сложно стоять на ногах.

Он ведь самый красивый…

«Доченька, ты умница. Спасибо тебе за внука! Я тебя очень люблю!»

Сообщение от папы вынуждает меня вновь пустить слезу. Я делаю это уже в сотый раз за последние пару часов. Бабушка позвонит, друзья, родственники… И Кирилл.

– Я так счастлив, милая… Он просто чудо. Самое настоящее наше с тобой чудо.

– Удивительный.

Я слышу, как он шмыгает носом.

– Катюш?

– Да?

– Я люблю тебя. Я очень сильно, навсегда и бесповоротно люблю тебя.

Аналогично.

Это всегда было и будет аналогично.

Надо сказать, что первые пару месяцев материнства тянутся для меня, точно резина. Моя грудь разрывается от нескончаемых приливов молока, а сидеть мне вообще противопоказано! Да я и не смогла бы, даже если бы захотела, а пятки… Это вообще отдельная история, о которой говорить совершенно не хочется. Единственное, что позволяет мне забыть о боли в самых разных частях моего постепенно восстанавливающегося тела – сладкий малыш.

Я готова смотреть на него целую вечность и беспрерывно гладить, целовать, тискать… Его молочный запах, как наркотик! Мы все то и дело на цыпочках подходим к его кроватке и тихонько вдыхаем носом молочную нежность его мягкой, как перышко, кожи.

Кстати, переезд в Сургут на машине дается мне нелегко. Все десять часов я сижу то на одном боку, то на другом, а в перерывах между «болезненными танцами» уже умело работаю молокоотсосом, который становится для меня и моей каменной груди настоящим спасением. А ещё, мое спасение в том, что рядом со мной нет Кирилла. Я знать не знаю, каково это жить с мужчиной после родов и, если честно, знать не хочу, ведь больше, чем уверена – мой внешний вид и некоторая потрепанность тела ни за что не оставили бы обо мне хорошее впечатление.

Я всё время хочу спать и есть, и ничего другого мне не надо. У меня даже сил едва хватает на то, чтобы спуститься в туалет! Между ним и сном хотя бы на двадцать минуток я точно предпочту второе. А когда рядом мужчина… Бог мой, себя в порядке держать нужно, всё по красоте делать… Нет! Наверное, я слишком слаба для этого, раз так спокойно отношусь к своему статусу матери-одиночки. Хотя, на самом деле, этот мнимый статус подразумевается лишь в свидетельстве о рождении моего сына, где в графе «отец» стоит жирный прочерк. Мы с Кириллом совершенно спокойно сошлись на том, что малыш будет носить мою фамилию, а отчество – его. Это вполне логично, учитывая то, что Кирилл находится в браке с другой женщиной.

Мои родители по-настоящему расцвели. Каждый день они возвращаются с работы домой и тут же принимаются за тисканья. То мама внука на руках поносит, то папа пройдется с ним по всему дому и забавным голосом расскажет, как устроена эта жизнь. Ваня хоть и умиляется, но на руки племянника брать боится, поскольку опасается причинить ему боль.

Не было и дня, чтобы Кирилл не спросил, как у нас дела. Всё время просит видео с сыном, фотографии, или звонит по FaceTime и милуется с улыбчивым малышом через экран. Мои дни превращаются в тот самый «день сурка», лишенные какого-либо драйва и разнообразия. Опять же, единственная моя отдушина, что заставляет не думать о различиях моей жизни до и после – сладкий и любимый сыночек. С каждым днем я всё больше вижу в нем Кирилла. И особенно – глаза. Такие же огромные голубые блюдца, обрамленные черными длиннющими ресницами. Губки, носик, подбородок…

– Мне кажется, или он точная копия меня? – смеется Кирилл в трубку. – Какой же он волшебный то а!

– Нет, тебе не кажется. Мама и Ваня в один голос это говорят.

– А ты как думаешь?

– Я с ними полностью согласна.

– Тебя это не расстраивает?

– Почему меня должно это расстраивать. Ты же его папа.

Надо же, я впервые произношу это вслух. Уже три месяца прошло, а я только сейчас позволяю себе сказать это слово.

Папа.

Кирилл – папа.

Папа, которого рядом нет и никогда не будет.

Как бы мне не хотелось признавать это, но я частенько ловлю себя на мысли, что с каждым днем моя уверенность в себе всё сильнее погрязает в пучине всеобщего изумления.

«А что папа? Он как-то будет принимать участие в воспитании?»

«А ваш папа приезжал?»

«А он вообще собирается с сыном увидеться?»

«А ты будешь рассказывать ребенку о папе, который… Кто и где он, кстати?»

Родственники и знакомые с длинными, как клювы аистов, носами полагают, что эти вопросы ни в коей мере не входят в негласную категорию «личное – запрещенное». Какое вам дело до моей личной жизни и отношений с папой моего ребенка? Не всё ли равно? Может, вы лучше займетесь собственной жизнью и перестанете лезть туда, где вы – не пришей кобыле хвост!

Конечно, я не говорю так, а просто перестаю отвечать на сообщения и звонки, а некоторых и вовсе добавляю в черный список. Меня всегда поражало полнейшее отсутствие такта у людей, а сейчас все точно сговорились!

«Ой, тяжело ведь, не замужем и с ребенком».

«Без мужчины тяжко придется!»

Я не какая-нибудь феминистка, но с чего все взяли, будто я бедная и несчастная, совершенно не способная выжить и воспитать ребенка без его отца?! Однако, это давление, что то и дело проявляется с разных сторон, начало не то, что подрывать мою уверенность в своих силах, а попросту раздражать.

Злить.

Бесить.

Гневаться.

В какой-то момент я понимаю, что даже привычное для меня общение с Кириллом вынуждает испытывать необъяснимый негатив. И хотя он стал намного более открытым, позволяя себе делиться со мной причинами своих поганых настроений, которые чаще всего заключаются в его отношениях с Катей, я всё равно испытываю раздражение. И острее всего оно проявляется, когда у него, как раз, хорошее настроение.

Как-то раз, за несколько дней до Нового года, поздно ночью Кирилл пишет мне сообщение:

«Я не могу без тебя. Ты – моя и я чувствую это. Мы должны увидеться с тобой… Я хочу увидеть сына. Я хочу прикоснуться к тебе и подержать на руках нашего ребенка. Всё больше понимаю, что делаю вещи, которые делать не хочу. Артем – единственная причина, по которой я продолжаю жить так, как живу. Я его очень люблю».

«А как ты хочешь жить?»

«С тобой. Ты ведь мой недостающий пазл, ты понимаешь меня и принимаешь таким, какой я есть. Это чертова переписка уже осточертела, но без неё нам не обойтись. А я хочу просто возвращаться домой, где есть ты. Где спокойно и где есть любовь. Я по-настоящему чувствую, что ты любишь Артема… Ты столько пишешь всегда о нем, что я не верю своему счастью. Новая жена моего отца ненавидела меня и сделала всё, чтобы он больше не общался ни со мной, ни с моей мамой. Я очень переживал на этот счет, ведь… Я очень люблю сына. И я очень люблю тебя».

«Если ты думал, что я могу как-то иначе к ребенку относиться, то ты осел. Я могу испытывать ненависть к другим людям, у которых есть возможность видеть тебя изо дня в день, прикасаться к тебе… Но ребенок… Он – неприкосновенный. Он всегда будет твоим и всем для тебя. Так и должно быть».

Я стараюсь не питать иллюзий относительно нашего совместного будущего. И я, честно кладя руку на сердце, могу сказать, что не упиваюсь счастьем, когда из каких-то выражений Кирилла, тона в голосе, или плохого настроения понимаю, что у них в семье не всё в порядке. Конечно, по сути у них далеко не всё в порядке уже год с лишним (с самого моего появления!), но я никогда не имела и не имею желания разрушить их семью и наслаждаться зрелищем. Я помню эту злость в глазах той женщины, с которой крутил шашни мой папа. Мне показалось, что вся её ненависть горела тогда в рыжих волосах и таких ледяных и безжизненных глазах… Ну да, она же вроде пожелала мне тогда сдохнуть! Сама доброта!

Ира говорит, что, если я буду всё время думать о других людях и отказывать себе в чем-то, то никогда не стану счастливой.

– Ты что, лезешь в их отношения? Прям вот даешь о себе знать? Говоришь Кириллу, чтобы он бросил её и к тебе приехал?

– Что за ерунду ты несешь?! – ахаю я в трубку. – Я никогда в жизни не позволю себе этого, даже если буду умирать без него! Просто я понимаю, что эти их недомолвки – по моей причине. Из-за моего существования в его жизни.

– Ладно! А что та Катя, к которой Дима ушел сразу же после развода? Ой, забыла! Он сошелся с ней через несколько дней после того, как бросил тебя – зареванную и разбитую в хлам! Та Катя подумала о тебе хоть раз? Проявила хотя бы чуток женской солидарности? Нет! Они даже официального развода не дождались, а уже съехались! А что было с тобой в тот момент? Ты помнишь?

– Нет и не хочу.

Ира долго молчит, а потом тяжело вздыхает:

– Извини, что я напомнила тебе об этом.

– Да мне всё равно. Я только счастливее стала, – честно говорю я, глянув на спящего сына. – Мне бы только хотелось, чтобы… Чтобы всегда и у всех всё налаживалось. А если не получается, то максимально спокойно и в заботе друг о друге расходились… В уважении. Чтобы, если больно – то помогли друг другу. Чтобы понимали…