– Поезжай, пожалуйста. Сделай это ради… меня.

– Дина…

– Миш.

– Черт!

– Не ругайся.

– Да я…

Он оборвал себя, проведя рукой по волосам.

Единственный человек, который без зазрения совести и без последствий мог манипулировать им и вить из него веревку, была сестренка. Эта мелкая заноза, упрямая до ужаса и настойчивая до беспредела. Если что-то вбивала себе в голову, всё, не отступиться, пока не добьется своего. Он был таким же, но их различие заключалось в том, что он порой не гнушался грязными методами игры, всё-таки большой бизнес налагал определенные правила поведения, Дина же, напротив, настаивала, но всегда руководствовалась моралью. Для неё мораль и человеческие принципы были на первом месте. И он считал, что это правильно. Пусть не он, так она в их семье будет правильной, хорошей и обязательно счастливой.

– Хорошо, я сейчас поеду к ней.

– Сам за руль не садись. По голосу слышу – выпил.

– Всё-то ты знаешь, сестренка.

– Я просто очень сильно люблю тебя, Минька. Утром позвоню.

– Когда в Москву?

– Пока не знаю.

– Давай возвращайся. Кто меня на путь истинный будет наставлять?

– Да ну тебя! Ты у меня самый лучший, добрый, потрясающий! Просто хорошо шифруешься!

– Спокойной ночи, малявка.

Игнат, пока они разговаривали, разлил ещё.

– Поедешь?

– Да.

– Возьми Артема.

– Возьму.

– В больнице дежурят ребята.

Михаил кивнул и потянулся за спиртным. На душе с каждым выпитым стаканом становилось всё тяжелее. События переплетались, накладываясь одно на второе.

– Кстати, Даров. Что там с этой мадам Мистерией?

Игнат недобро улыбнулся.

– Через два дня наша мадам прибывает в Москву.

– Организуй встречу.

– Естественно.

– И это… не переусердствуй.

– Как скажешь.

– Кто у неё в покровителях? Выяснил?

– Да.

Игнат назвал несколько знакомых фамилий.

– Никого, с кем бы мы не могли до этого иметь дело.

Михаил кивнул.

Он ещё не решил, что будет делать с мадам Мистерией. Не до неё как-то разом стало. Но то, что её бизнес закончился – это не вызывало сомнений.

– Мне нужна её картотека. Кому она ещё стала свахой, интересно же.

Ни для кого не секрет, что в их мире знание – сила. Что тот, кто обладает знанием, обладает и самим миром.

Михаил никого не собирался выводить на чистую воду. Многие предпочитают быть обманутыми. Он – нет.

Выпив и с шумом поставив стакан, Михаил поднялся.

– Даров, будь другом, свяжись с Артемом. Я спущусь через десять минут.

– Хорошо.

Походкой трезвого человека, Михаил покинул веранду, прошёл в ванную, где включил холодную воду, дал ей немного стечь и лишь потом несколько раз, зачерпнув полную пригоршню воды, плеснул себе в лицо.

Сна не было ни в одном глазу, но общее состояние оставляло желать лучшего, да и вообще попадало под характеристику «дерьмовое».

В голове – каша. Полнейший раздрай. Давненько жизнь не пришибала его так низко к земле.

Наверное, со дня смерти родителей и когда велись долгие переговоры с юристами и с органами опеки, которые не спешили оставлять ему на попечительство маленькую Дину.

Ничего, справился тогда, разрулит всё и сегодня.

Для Зареченского именно личные дела становились самыми сложными.

На хера вообще женился?

Детей захотел, идиот. Поступил бы, как западные, да и их российские звезды шоу-бизнеса. Заключил бы договор с суррогатной матерью, и все дела. Нет, ему семью захотелось. Настоящую. И что в итоге? Только пыль да прах.

Артем, немного заспанный, с помятым лицом уже ждал его внизу.

– Доброй ночи, Михаил Николаевич.

– Привет.

– Куда едем?

– В больницу, к Насте.

Рухнув на сиденье, Михаил пожалел, что не взял с собой спиртного. Желание напиться в хлам не пропало.

Они проехали квартал, когда Михаил сказал:

– Артем, остановись у любого магазина, сходи за виски.

– Михаил Николаевич, вы уверены?

Обеспокоенный взгляд водителя скользнул по работодателю.

– Да. Давай.

Пока Артем ходил за спиртным, Зареченский сидел в машине, откинув голову назад и закрыв глаза. В голове стояла звенящая тишина, когда нет ни одной толковой мысли.

И это было хорошо.

Очень хорошо.

Артем вернулся быстро. Протянул пакет и негромко проговорил:

– Я ещё нарезку взял.

– Спасибо.

Они тронулись, а Михаил открыл бутылку и сделал несколько глотков прямо из горла. Жидкость обожгла внутренности, но мужчина даже не поморщился.

Ничего. Вот так…

Ещё один глоток. И ещё один.

Он не закусывал. Ни к чему.

В клинику они прибыли далеко за полночь. Пошатываясь, Зареченский вышел из машины и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Какую-то часть заволокли тучи, где-то пробивались звезды. Луны не было.

– Михаил Николаевич?

Артем оказался рядом.

– Подожди в машине. Не думаю, что я долго.

Поднимаясь по ступеням, Михаил задал себе вопрос – для чего он это делает? Для чего он приехал в клинику? Его мучают угрызения совести? Нет. Мужнин долг? Тоже нет. Ему вообще сейчас на многое по хер… Тогда что его толкнуло на то, чтобы сесть в машину и приехать ночью в клинику? Разговор с сестренкой? Да тоже нет.

Тряхнув головой, Зареченский прогнал не нужные сантименты. Приехал и приехал. Значит, так надо.

Он вошел в большой холл и огляделся. Стены выкрашены в приятный бело-серый цвет, кое-где переходящий в насыщенно серый. Несколько кожаных диванов расставлены по периметру холла. Черно-белые фотографии дополняли интерьер. Большая стойка ресепшена располагалась посередине холла.

– Добрый вечер.

К Михаилу подошёл охранник в черном.

– Извините, но у нас со спиртным нельзя.

Только тогда Михаил понял, что прихватил с собой виски. Недобро усмехнувшись, он всучил бутылку охраннику и молча двинулся по холлу.

Он знал, где находится палата Настёны. Сообщили. Пришлось подниматься по эскалатору на второй этаж. Что ж, вип-клиентам самое лучшее. Чтобы посторонние не беспокоили лишний раз.

Два парня из охраны сидели на диванчике рядом с палатой Насти и негромко о чем-то беседовали. Завидев Зареченского, мгновенно встали и поприветствовали. Тот махнул рукой.

– Всё нормально. Идите, кофе попейте.

В палате было просторно, приглушенный свет создавал иллюзию домашнего уюта. На стене висела большая плазма, по бокам снова фотографии пейзажей. Два кресла стояли у большого окна.

И только кровать с оборудованием выбивалась из общей картины.

Михаил некоторое время постоял в дверном проеме, не моргая глядя на кровать и на лежащую на ней Настёну.

Приглушенный свет не позволял рассмотреть малейшие нюансы произошедших с ней изменений, но и то, что он видел – было достаточно. Бледная кожа, синяк на скуле, несколько царапин, заклеенных медицинским пластырем. Хорошо, что уже без капельницы.

Михаил прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. Оглядевшись, заметил стул. То, что надо. Ему же сейчас надлежит исполнять роль трепетного и заботливого мужа, так ведь? Поэтому да, переносим стул к кровати и садимся рядом.

На больничной кровати – пусть и удобной, вразрез отличающейся от тех сетчатых, что имелись в муниципальных – Настя казалась маленькой и трогательной. Реснички трепетали, рот чуть приоткрыт. Руки у неё лежали поверх покрывала, что бережно оберегал выпирающий живот.

Рот и живот привлекли внимание Михаила.

Первый, потому что как бы он не относился сейчас к Насте, ему нравилось целовать её. А ещё нравилось видеть, как эти алчные алые губки смыкаются на его члене, который сейчас дернулся при восприятии в голове картины секса. Что-что, а секс с Анастасией ему нравился.

Второй вызывал прямо противоположные чувства. Нежность. Желание проявить заботу, погладить его, удостовериться, что человечек, живущий внутри, здоров и чувствует себя хорошо.

И снова ураган эмоций пронесся по душе Зареченского. Ярость и трепетность соединились воедино, вызывая целое цунами, будоража и раздирая внутренности в лохмотья.

К черту всё…

Настю. Их брак. Отношения с любыми другими девушками. Отберет у неё ребенка и будут они жить вдвоем. Воспитает. Без материнской любви тоже дети растут, и кто бы, что бы ему ни говорил о неполноценности, он даст ребенку всё, что требуется. И, судя по тому, как с ним торгуется Настя, как раз материнской любовью тут и не пахнет. Голый расчет и выгода. Всё как всегда.

Дрянь.

Руки сжались в кулаки.

И после этого Даров его ещё спрашивает, не изменил ли он своего мнения из-за теракта и то, что в нем невольно пострадала Настя. С какого перепугу он должен смягчиться?

Настя, как кошка, у которой девять жизней. Придет в себя, отряхнется и дальше будет его шантажировать беременностью, выбивая большую сумму, при этом её алый рот будут исторгать слова любви и клятвы верности. Придушить хочется эту вероломную суку.

Зареченский подался вперед, впитывая в себя черты лица жены.

А ведь красивая… Даже сейчас. С израненным лицом, с синяками. Одни ресницы чего стоят. Длинные, изогнутые. Трепещущие.

Мужской взгляд скользнул вниз.

Грудь. Шикарная. Такая, какая ему нравится. Не маленькая, но и далекая от четвертого размера. Он уже представлял, как она нальется за период беременности и станет охрененно аппетитной во время кормления малыша. Подумал и осекся.

Всё-таки, Зареченский, где-то глубоко в душе ты остаешься неисправимым идиотом. Какое к черту кормление грудью? Неужели ты на самом деле думаешь, что она будет рисковать формой и упругостью груди ради того, чтобы ребенок получил самые необходимые питательные вещества вместе с молоком матери? Ерунда. Примет какую-нибудь фармацевтическую херь, прекращающую лактацию, и дело с концом.

Это же… Настя.

Горечь прокатилась по горлу, застряв в области груди. Михаил пожалел, что отдал бутылку охраннику. Если бы он заартачился, его пропустили бы, никуда не делись.