На негнущихся ногах, робея, девушка вошла в небольшой светлый кабинет. Влад зашел следом и плотно прикрыл за собой дверь. За Г-образным столом сидела женщина лет сорока пяти в белом костюме медицинского работника и что-то записывала в одну из карт, стопкой лежащих перед ней.

– Владислав Дмитриевич, здравствуйте, – она подняла голову, аккуратно отодвинула карточки в сторону и встала навстречу вошедшим. – Проходите, присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезна?

Демидов пересек кабинет и остановился рядом с ее столом. Ксения же осталась стоять возле двери, судорожно обхватив себя руками и глядя куда-то себе под ноги.

– Татьяна Анатольевна, возможно, моя просьба покажется вам странной, – он помолчал, подбирая правильные слова, и оглянулся на девушку. – Не могли бы вы… провести осмотр?

– Ну, почему же, странной, – улыбнулась женщина, кинув мимолетный взгляд на Ксюшу. – Вполне понятная просьба для врача-гинеколога.

– Без оформления каких-либо документов, – завершил свою фразу опер, выразительно взглянув на врачиху.

– Ну, конечно, – пожала она плечами, прошла к раковине и принялась мыть руки. – Раздевайся там и проходи на кресло, – указав кивком головы на смежную с кабинетом комнату, сказала она девушке, которая все так же неподвижно стояла у входа. – Пеленка уже постелена.

Не отрывая глаз от пола, Ксения прошла в смотровую, Влад же со словами: «Я в коридоре подожду», поспешил покинуть кабинет.

Врач с ободряющей улыбкой помогла молодой пациентке сориентироваться в новой для нее обстановке, объяснила, как взобраться на незнакомый медицинский агрегат.

– Немного неприятная процедура, но потерпеть можно, – спокойно, почти ласково, успокоила заметно нервничающую девушку. Сразу становилось ясно, что такой осмотр для нее был впервые, поэтому гинеколог старалась действовать бережно и аккуратно. – Руки на живот, глубоко дыши. Рассказывай, что беспокоит?

А в коридоре Демидов маялся, стараясь не задумываться о цели их приезда сюда. Надеялся, что все не подтвердится. Может, все это просто последствия переживаний, домашней духоты, гормональный сбой, в конце концов. Но надежды рухнули, стоило лишь вернуться в кабинет.

– Восемь-десять недель, – уверенно вынесла свой вердикт гинекологша.

Ксения, белая как мел, сидела на краешке кушетки, уставившись в пол, ощущая, как дрожь пробирает все тело, боясь встретиться взглядом с опером, словно в чем-то провинилась перед ним и не заслуживала прощения.

– Это много? – помолчав, спросил Влад, услышав свой охрипший, сорвавшийся голос, будто со стороны.

– Это не мало, – с легкой усмешкой ответила женщина.

– Но… еще можно… как-то… все исправить? – сделав глубокий вдох, произнес опер, понимая, что последняя черта пройдена.

– Исправить? – приподняла брови женщина и усмехнулась: – Это не поломанная игрушка.

– Вы же меня поняли, – процедил он сквозь зубы, вперяя тяжелый взгляд в собеседницу.

– Сейчас вы хотите все «исправить», а через несколько лет прибежите ко мне с обвинениями в бесплодии, – хотела было воззвать к его совести та, но, взглянув ему в глаза, тут же осеклась. – Хорошо, я выпишу направления на анализы, как все сдадите, так придете.

– Нет, – резко оборвал ее Демидов, – сделайте прямо сейчас. Я видел, в списке ваших услуг такая процедура имеется. Называется «мини».

– Хоть она и называется «мини-аборт», но это операция, и проводится она только при наличии всех анализов, в специально оборудованной, стерильной операционной, – пустилась в объяснения женщина. – К тому же, боюсь, что вы немного опоздали.

– Хорошо, есть какие-то таблетки, – согласился опер. – Давайте их.

Ксения, до этого отрешенно сидящая в стороне от говорящих, на этих словах опера вздрогнула. Таблетки? Маринка пила таблетки, а потом загибалась от жутких болей, истекала кровью, потеряла сознание и, вообще, чуть не умерла. А она панически боится боли, боится страшных слов «аборт», «операция», до безумия хочет домой. На щеках появились соленые дорожки от слез. Уши заложило, и разговор доносился до нее как сквозь вату.

– И здесь, к сожалению, вы тоже опоздали, – вежливо и как можно убедительнее проговорила Татьяна Анатольевна.

– Тогда делайте «макси» или как он у вас там называется, я не знаю, – не желал ее слушать опер. – Только быстро! Даю вам час!

– Хирургический аборт проводится под общим наркозом, и к нему нужна подготовка, – врач не сдавалась. В их центре прерывание беременности было обычным явлением, но оно должно происходить по всем правилам в зависимости от типа процедуры. К тому же для нее лично это тоже было принципиальным.

– Делайте под местным, – зло прошипел Демидов, начиная терять терпение. Он понимал, какую мерзость творил, но остановиться не мог. Ксюхе самой же будет лучше, если из этой больницы она выйдет уже не беременной, потому как он знал – еще чуть-чуть и он откажется от этой кошмарной затеи. Но тогда это будет значить одно – Ксения навсегда будет рядом с ним. От своего ребенка, от своей семьи он не откажется ни за что. Ненавидел себя за это, но иначе не мог.

– Да вы, что, с ума сошли?! – возмутилась женщина. – Вы понимаете, что вы несете?! Вы понимаете, о чем вообще просите?! Может, еще «наживую» сделать?!

– Мне плевать, «наживую» или под наркозом, мини или макси, – навис над ней мужчина. Глаза его сощурились, потемнели от злости. – Но чтобы через час этой беременности не было!

– Я не буду этого делать! – твердо заявила гинеколог. Клятву Гиппократа она давала не для того, чтобы людей калечить.

– Тогда я возобновляю дело вашего сына, – раздельно, слово за словом, отчеканил Влад, глядя ей прямо в глаза. – И как оно там дальше будет, я не знаю, – последние слова он произнес зловещим шепотом.

Медработник переменилась в лице. Некоторое время она еще постояла в раздумьях, нервно поигрывая ключами в кармане, потом, кинув взгляд на сжавшуюся в комочек и отвернувшуюся к окну девушку, прошла к своему столу, сняла трубку внутреннего телефона.

– Даш, у нас малая операционная свободна? – спросила глухим голосом. – Хорошо, спасибо, – и, не глядя на Ксению, произнесла в пустоту: – Пойдем, девочка…

На стол легла толстая пачка денег, но врачиха, поморщившись, презрительно кинула:

– Уберите. Ничего не нужно.

Раздался всхлип. Поникшие плечи Ксении опустились еще ниже и затряслись в сдавленном плаче. Женщина вопросительно посмотрела на опера.

– Дайте нам минуту, – попросил он, и та тут же вышла из кабинета.

Демидов подошел к девушке, которая, двумя руками зажимая рот, сдерживалась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос. Опустившись на корточки, взглянул ей в покрасневшее лицо, постарался поймать стеклянный от слез взгляд.

– Ксюш, так будет лучше, пойми, – как можно мягче произнес он. – Прости меня, но на данный момент это единственное правильное решение. У тебя вся жизнь впереди, а сейчас… сейчас ты сама еще ребенок…

Девушка смотрела на него во все глаза, еще до конца не осознавая, что все это происходит с ней наяву. Все внутри холодело, переворачивалось и летело куда-то в пропасть. От понимания того, к чему «приговорил» ее Влад, просто жуть брала. Вспомнились ужасные картинки из интернета. Из глаз уже градом катились крупные, бессильные слезы отчаяния.

– Я не хочу, – прошептала еле слышно, закрывая глаза. Дыхание ее перехватило, она громко всхлипнула, по телу пробежала судорога.

Опер на секунду зажмурился. Он не мог смотреть на эти слезы. Ему не хватало воздуха, он задыхался. Как ошпаренный выскочил из кабинета, чуть не сбив с ног врача.

– Я… не хочу… не… хо… чу, – всхлипывая, в полубеспамятстве шептала девушка, заламывая руки, нечего не видя перед собой.

– Пойдем, – она с трудом понимала, чего от нее хочет эта женщина в белом одеянии, а когда поняла, то отчаянно замотала головой:

– Я не пойду… не… пойду… не… пой… ду…

***

Агрессивно расталкивая набегающий навстречу люд, Влад стремился на улицу. Туда, где свежий воздух наполнен не медицинским острым запахом, вызывающим мысли о крови и боли, а знакомым букетом из тягучей, сырой прохлады, бензиновых паров автомобилей, легким, ненавязчивым запахом зелени, травы и цветов на разбитых у стен здания клумбах. Хотелось скорее, проскочив под монотонно изливающимся дождем, нырнуть в привычный салон машины, где знакомая обстановка подарит желанное чувство вновь обретенной уверенности в правильности своих поступков. Но не добежал. Напоролся на непонятно откуда взявшуюся на дороге преграду – ограду лестничного марша на крыльце медицинского центра.

Вцепившись побелевшими костяшками пальцев в резные перила, он перегнулся через бетонное ограждение, невидящим взглядом уставился в одну точку на черном от дождя асфальте. В ушах гулко отдавался каждый стук сердца. И вторя ему, эта точка, постепенно раздаваясь в размерах, росла, приобретала глубину и объем. Казалось, еще чуть-чуть и эта пропасть поглотит его совсем. В глазах потемнело, в груди встал ком, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Несмотря на холодный ветер, обдувающий лицо, дышать легче не становилось. Кто-то, поднимаясь по лестничному пролету, случайно задел его, но Демидов даже не заметил. Напрасно пытался привести в порядок сбившееся дыхание, упорядочить хоровод обрывочных мыслей.

Неумолимо тянуло назад, в кабинет. Туда, где она. Чтобы самому убедиться, что с ней все в порядке. Накатил животный страх, что пока он не видит ее своими глазами, с ней происходит что-то страшное и жуткое. Что-то, что может отнять ее у него совсем. Навсегда.

Руки обхватили голову, пальцы сами, помимо воли, сжались в кулаки, оставив на коротко стриженой шевелюре дорожки телесного цвета. Хотелось руками выдавить, выцарапать из-под черепной коробки эти ненужные мысли о ней. Но вместо этого перед глазами ярко вспыхнули картинки плакатов, висевшие у кабинета врача – изображение счастливой беременной женщины, ребенок в утробе матери, радостно улыбающийся беззубый малыш, смотрящий на этот грязный мир доверчивыми, чистыми, любящими глазами.