Кэрол Мэттьюс - Добро пожаловать в реальный мир

– Ты как, в порядке? – осведомляется Карл.

– Нет, естественно.

Еще бы! Вся моя завивка на влажном воздухе распрямилась, ноги гудят, чудеснейший шифоновый топ под пальто помялся…

Тут Карл обхватывает меня и крепко прижимает к себе. Я чувствую, как он весь аж вибрирует от радостного возбуждения – чего, увы, не скажешь обо мне.

– Все будет суперски, – уверяет он. – Мы с тобой будем суперскими.

Будем ли? Все, на что я пока способна, – это просто тупо ждать.

Когда мы наконец подбираемся к самому началу очереди, одна из неотличимых друг от друга ассистенток спрашивает, как нас именовать, и я лишний раз радуюсь, что мы вовремя спохватились придумать себе название.

– «Лишь вдвоем», – сообщает ей Карл.

Девушка не проявляет ни малейшего восторга от нашей оригинальности, вместо этого дает нам понять, что болтовня здесь не приветствуется, и увлекает в коридор, что ведет в закулисье сцены. Я как-то не предполагала, что нам придется выступать на самой что ни на есть настоящей сцене. Если не считать того случая, когда однажды летом Господин Кен устраивал в ближайшем парке фестиваль пива и мы с Карлом – ах да, «Лишь вдвоем»! – выступали на открытом прицепе от грузовика, имитировавшем концертную площадку, сегодня я впервые в жизни попадаю именно на сцену. От предвкушения у меня даже трясутся коленки. Какого дьявола, скажите, я тянула с таким дебютом до сегодняшнего дня?

И вот я уже не чувствую волнения и страха, поскольку не чувствую вообще ничего. Мы стоим за кулисами, наблюдая выступление предыдущей участницы под номером 341. Это пугающе юная девчонка по имени Эмбер, с которой мы почти весь день проболтали. Карл пару раз покупал ей чай, и они даже стреляли друг у друга сигаретки, но общались они совсем не панибратски, поскольку девочке всего семнадцать. Думаю, Карл просто проникся к ней жалостью. Если честно, певица из Эмбер ужасная, и у меня за нее душа болит. Даже ее мама не пожелала прийти с ней на прослушивания, полагая, что та зря теряет время. Порой кому-то все же стоит припомнить великую истину, что мама очень часто бывает права. Сиплым голосом девочка вымучивает несколько тактов одной из песен Шанайи Твейн, когда голос из сумрачного зала говорит ей: «Все, спасибо», – причем с такой глубокой, смертной тоской, до которой еще надо постараться довести.

И вот тут симпатичная ассистенточка аккуратно выталкивает нас на опустевшую сцену. Будто в трансе, я иду вслед за Карлом, слыша, как громко отдаются мои шаги по деревянным половицам. Огни рампы ослепляют меня, но я все же успеваю различить огромное и пустое пространство зала. Несколько рядов сидений убраны, и вместо них временно поставлен стол, за которым восседают на трех креслах члены жюри. На дальнем плане слоняются отдельные служители театра.

Ассистентка выходит на сцену вместе с нами.

– Триста сорок второй, – громко объявляет она. – «Лишь втроем».

Мы с Карлом недоуменно озираемся, ища третьего. Или, может, они сочли, что это мы так шутим? Надо нам было, пожалуй, оставить всем понятный номер 342.

– «Лишь вдвоем», – поправляю я, и, на свою беду, слышу в ответ из сумрака хорошо различимый вздох.

– Хорошо, – говорит один из судей. – Давайте, как будете готовы.

На «Минуте славы» обычно говорят: «В добрый час».

Мне не совсем отчетливо видно жюри. Обычно его возглавляет какой-нибудь известный эстрадный импресарио – один из тех, из-под чьего крылышка исполнители уже не один год лидируют в чартах. Еще обычно присутствует какой-нибудь дока из мира моды – и мне страшно любопытно, что он или она сотворит из ретростиля моего дружищи Карла. И наконец, чтобы пополнить судейскую троицу, чаще всего в жюри приглашают представителя молодежного канала. Три человека, которые вольны что сломить дух участника, что помочь ему осуществить свою мечту. Это ж каким могуществом они облечены! Немудрено, что под его тяжестью они уже настолько утомились.

Карл с гитарой занимает на сцене нужную позицию, бросает на меня ободряющий взгляд… И внезапно моя душа словно пробуждается, отряхиваясь от хандры. Я просто должна это сделать для своего друга! Ради него одного я обязана расшибиться тут в лепешку!

Готовясь к прослушиванию, мы перебрали массу разных песен, прежде чем нашли что-то подходящее. Это старая-престарая композиция группы Prefab Sprout «Невыносимо быть особенным» – немного меланхоличная лирическая песня, которая, надеюсь, выделится среди сотен бьющих по ушам перепевов «Ядовитого» Бритни Спирс. Я вся прониклась душевностью этой песни и могу лишь рассчитывать, что точно так же она проймет и судей.

Тут я запоздало спохватываюсь, что, столько времени простояв в очереди, не поделала никаких вокальных упражнений. Вот как бы на моем месте готовился Эван Дейвид? При мысли о нем я снова панически теряю над собой контроль и лишь усилием воли заставляю себя вернуться к реальности.

Карл берет первый аккорд, и я призываю всю, возможно, таящуюся во мне внутреннюю мощь, чтобы выложиться сейчас по полной. Во рту пересыхает, ладони холодеют и становятся влажными. Между грудями щекотно сбегает струйка пота. Я вступаю, первая нота звучит у меня чистой и сильной – а потом меня как будто захлестывает мелодией, и я полностью забываюсь в песне.

И вот когда я начинаю потихоньку расслабляться и даже осмеливаюсь думать, что, может, это и есть мой самый настоящий звездный шанс, – из полумрака доносится все тот же полный смертной скуки голос, что нам уже довелось слышать после предыдущего выступления:

– Все, спасибо.

Мне это кажется ужасно несправедливым – ведь я в десятки, сотни раз лучше ее!

Хотя, судя по всему, я единственный человек, кто так считает.

Пение мое обрывается. Карл же продолжает играть, и музыка его звучит упрямым докучливым риффом[25].

– Мы с вами свяжемся, – слышится бестелесный голос.

– Спасибо, – выдавливаю я с очень трогательной признательностью в голосе. – Спасибо.

За что спасибо? За то, что нас полностью уничтожили? Что высоко вознесли наши чаяния и надежды – и в один миг разбили их о скалы? Мне хочется кричать и топать ногами, требовать, чтобы они дослушали нашу песню до конца. Хотя бы из элементарной вежливости! Но тут я вспоминаю про сотни томящихся молодых талантов, ожидающих своей очереди выйти к этой рампе, и понуро покидаю сцену вслед за Карлом.

Снаружи, при резко ударившем по глазам дневном свете я вижу, что друга моего бьет дрожь. Уж не знаю, то ли от страха, то ли от перевозбуждения.

– Ну что, не так уж вроде бы и плохо, – говорит он.

– Неплохо.

Я даже не знаю, как квалифицировать нынешний наш опыт. Волнующе? Ужасающе? Или головокружительно? Крайне возбуждающе? Адреналин беснуется у меня в крови, словно буйная дикая лошадь. Прежде я никогда такого не испытывала – знаю только, что, точно наркотика, буду желать этого снова и снова.

Карл крепко обхватывает меня руками. Надеюсь, он не собирается тут нюни распускать? А то, боюсь, могу к нему и присоединиться.

– Ты была потрясающа!

– Да ты и сам был не хил.

Мы еще некоторое время в сердечном порыве обнимаем друг друга, пока наконец не вспоминаем о людях на улице, о суетящемся транспорте, – и снова возвращаемся в реальный мир. Я отстраняюсь от Карла.

Он стоит, безвольно свесив руки по бокам:

– И что теперь будем делать?

– Неплохо бы чего-нибудь перекусить, прежде чем я двину к «Голове».

– Я имею в виду прослушивание.

– Тут уж нам ничего больше не поделать, – отвечаю. – Как говорится, отдались тому полностью[26]. – Я и вправду уверена, что в то мимолетное мгновение славы мы вложили все душевные силы. – Если им понравилось, с нами свяжутся.

И независимо пожимаю плечами, как будто и впрямь мне это безразлично. Как только получается у меня выдерживать столь равнодушный тон, если в этот момент я готова продать душу дьяволу за одну лишь возможность появиться на шоу «Минута славы»! И, если честно, Карлову душу я продала бы тоже.

Мой путь к «Голове короля» тянется, кажется, целую вечность. Всякий раз, как звонит телефон – кто бы там ни был на связи, – я так нервничаю, что постепенно превращаюсь во вздрагивающую по любому поводу развалину. Эти милые люди с «Минуты славы» ведь не сказали точно, сколько времени пройдет, пока они нам позвонят, ежели захотят пропустить нас в следующий тур и пригласить на новое прослушивание. От нервов в животе у меня словно бурлит водоворот – хотя причиной тому может быть и сомнительная китайская забегаловка, где мы с Карлом второпях налопались после всех треволнений. Я даже подумать не решаюсь, что буду чувствовать, если нам вообще никто не позвонит.

Даже Карл этим вечером выглядит подавленно. После взлета и эйфории у нас обоих наступает резкий спад. Мало того, Карл еще и сидит в пабе рядом с моим уже достаточно набравшимся отцом – а это само по себе кого угодно вгонит в депрессию. Папа бессвязно что-то бубнит – дескать, любовь его пошла наперекосяк. Насколько я могу понять, сам он не сделал ничего мало-мальски конструктивного, чтобы снова эту свою «перекосившуюся» любовь выправить. О том же, что должен прикидываться туреттиком, отец не забыл и теперь то и дело извергает спонтанные потоки ругательств проходящим мимо посетителям паба. Весьма, кстати, опасное времяпрепровождение в «Голове короля», прослывшей в округе «кулачным раем».

– Мудила, – бормочет он крупному, сплошь покрытому татуировками мужику. Тот останавливается и огорошенно выпяливается на моего отца. – Вонючка. Хрен стоячий.

– Он немного не в себе, – поясняю я мужчине, многозначительно и совершенно не политкорректно крутя пальцем у виска.

Меня он тоже одаривает недоуменным взглядом, однако все же топает своей дорогой, к дартсу, не попытавшись сшибить моего папашу на пол.

На сей раз вроде обошлось.

– Пап! – одергиваю я своего чересчур действующего на нервы родителя. – Прекрати сейчас же!