– Ладно, посмотрим, – бурчит он в ответ.

Распаковав пиццу, я осторожно выуживаю из нее один кусок и тут же немного смещаю остальные треугольнички, закрывая образовавшийся зазор. Получается очень даже неплохо. Предлагаю Карлу откусить первому, но тот мотает головой:

– Не хочу быть замешанным в твоем преступлении.

– Считай, это всего лишь вкусняшка для заедания стресса, – с голодным видом облизываю я пальцы.

– Это я такой озабоченный или во всем, что ты сегодня делаешь, какой-то сексуальный напряг?

– Скорее ты, – отвечаю я и слизываю с губ томатный соус.

– А я уж решил, это Эван Дейвид встряхнул нынче твои гормоны.

– Разумеется, нет, – отрезаю в ответ, всеми оставшимися в душе силами изображая возмущение.

– Тогда давай рассказывай, – подталкивает он меня локтем в ребра, – что у тебя там за беда?

Я молча гляжу, как ветер беззаботно гоняет по парку затейливыми витками набросанный за день мусор. Бумажные пакетики как будто весело пританцовывают друг с другом. И я отчаянно жалею, что не придумала какого-то иного, более удачного способа донести до Карла свою паршивую новость. Или не нашла какой-то вариант, чтобы вообще этого не делать.

– Или я должен для этого задымить сигаретку? – хмыкает приятель.

– А что, хорошая мысль.

И пока Карл предается неторопливой процедуре раскуривания, я выигрываю еще чуточку времени.

– Звонили с «Минуты славы», – наконец выдаю я.

Карл озаряется улыбкой, которую мне просто невыносимо видеть.

– Когда?

– Сегодня утром.

– И ты не бесишься, не улюлюкаешь?

– Нет.

– Значит, они не хотят, чтобы мы на пару прошли в следующий тур.

– Не хотят.

Карл с недовольным фырканьем подскакивает и тут же плюхается обратно на лавку, поднимает глаза. Будь на небе звезды, он бы, наверное, приковался к ним взглядом.

– Ну это все же не конец света, – молвит он натянуто. Потом вдруг роняет лицо в ладони: – Нет, конец. Я был так уверен, абсолютно уверен… – Тут он взглядывает на меня: – Я даже не сомневался, что у нас все получится. Я был просто убежден, что это наш с тобой звездный час. Что мы сделали не так?

Я молчу в ответ. А что тут скажешь?

Расправившись наконец со слямзенным кусочком пиццы, запускаю руки в еще пышущую теплом сумку, чтобы немного согреть ладони.

Карл некоторое время молча размышляет, потом поворачивается ко мне:

– Но это еще не все, верно? Если бы они нас просто выперли, ты бы не звонила мне вся в слезах и соплях. И не хотела бы срочно меня видеть. А раз уж тебе приспичило поговорить со мной лицом к лицу, значит, тут есть кое-что еще.

Да, мой друг куда мудрее и прозорливее, нежели может свидетельствовать его вусмерть истрепанная джинса.

Я по-прежнему не могу выдавить из себя ни слова, на глаза вновь набегают слезы.

– Все, я въехал! – вдруг восклицает Карл и, поднявшись с лавочки, начинает бродить вдоль нее туда-сюда, прочесывая пальцами волосы. – Они хотят, чтобы я пошел в следующий тур, а не ты. Вот блин! Тебе сказали, что у тебя просто недостаточно таланта, чтобы проскочить дальше. И теперь тебя грызет мучительная зависть.

Сквозь слезы у меня вырывается смех.

– Нет!

Тогда он снова усаживается рядом со мной, обхватывает меня рукой за плечи и, крепко обняв, прижимает к себе:

– Значит, все с точностью до наоборот, – шепчет он мне в ухо, и я уже начинаю в голос реветь от такого пренебрежения и несправедливости судей.

– Ну же, ну! Чего ты! – утирает он мне большим пальцем слезы на щеках. – Ты же сделала это! Тебе надо гордиться собой.

– Я не могу, – всхлипываю я. – Как я справлюсь без тебя?

– Справишься. Разумеется, справишься. – Карл поднимает мое лицо, заставляя взглянуть ему в глаза. Представляю, какой у меня сейчас должен быть видок, но знаю прекрасно, что Карлу это до лампочки. Он любит меня такой, какая я есть, и я могу лишь в сотый раз пожалеть, что не люблю его так же. Насколько бы сразу стала проще наша жизнь!

– Я свой счастливый шанс, похоже, прохлопал, – продолжает он дрожащим голосом, – а твой пока что у тебя в руках. Ты должна сделать это, Ферн.

– Нет. – Я громко шмыгаю носом, отчего на скамейке невдалеке поднимает голову спавший бомж и недоуменно на нас таращится. – Я не хочу без тебя.

– Давай-ка не глупи! Ты не смеешь так просто этим разбрасываться. У тебя здесь реальный шанс. Где еще представится такая возможность?

Я испускаю прерывистый вздох.

– К тому же, если ты реально пробьешься в люди и станешь богатенькой фифой, то я, возможно, решу на тебе жениться, и ты будешь сама держать мне крутой стиль, к которому я даже смогу притерпеться.

Меня снова разбирает смех.

– Я вовсе не шучу, – в шутку надувается Карл.

– Ты дурачок!

– Вот и все слова любви.

– Мой любимый дурачок.

Он склоняется к моему лицу:

– Зуб даю, ты говоришь это каждому бойфренду.

Я тру нос рукавом.

– Думаешь, мне надо им перезвонить и сказать «да»?

– Ну а как иначе?

– Я люблю тебя, Карлос. Ты лучший друг на всем белом свете!

– А еще – фантастический любовник.

– Так ты все время только говоришь.

– Что ж, однажды я, пожалуй, дам тебе возможность это оценить.

Между тем вокруг опускается вечерняя тьма, ветер усиливается, пробирая меня до дрожи. Отчего-то меня совсем не тянет говорить Карлу о предстоящей поездке на «Королевский концерт» вместе с Эваном Дейвидом – все равно что сыпать соль ему на свежие раны. И в то же время не хочу, чтобы он думал, будто я готова легко сорваться с места и умахнуть куда-то без него. А потому, вместо долгих объяснений, говорю:

– Если мы как можно скорее не доставим куда надо пиццу, она станет холодная как лед. И я, кстати, тоже.

– Что ж, тогда двинули. – Карл ставит меня на ноги. – Если ты не собираешься сейчас меня изнасиловать на этой вот скамейке, то поехали – раздадим углеводы тем, кто в них, поди, и не нуждается.

Мы торопимся обратно к ограде парка.

– Я этого никогда не забуду, Карл.

– Хотелось бы верить, – усмехается он. – Будешь мне должна.

Я в чувствах привлекаю его к себе:

– Спасибо, что ты есть. Ты такой замечательный! У меня никогда бы и духу на это не хватило, если б не твоя поддержка.

– И ты к тому же ни за что бы без меня не перебралась обратно через эту решетку. – Карл подставляет мне сложенные ладони, я опираюсь ступней – и он тут же переправляет меня через ограду.

Перескочив ее сам, Карл засовывает сумку с пиццей в контейнер на багажнике скутера, мы оба забираемся на сиденье.

– А они как-то объяснили почему? – спрашивает Карл не оборачиваясь. – Это, надеюсь, не из-за моей игры?

– О господи, конечно, нет! Сам же знаешь, ты самому Эрику Клэптону задашь жару. Все дело в твоем образе. Он, видите ли, по их мнению, не совмещается с моим.

– Вау! – чуть не присвистывает Карл. – А я и не знал, что у кого-то из нас вообще есть какой-то образ.

– В смысле, твой прикид рокера из семидесятых вышел чисто случайно?

Он невесело усмехается.

– Кабы знать, что они будут судить настолько мелко, я бы, так и быть, прихайрился.

– Когда ты покупал мне этот сногсшибательный блестящий топ, надо было себе взять такой же.

– Не-а. Мне бы он не подошел. – Карл отталкивается ногой от поребрика. – Знаю точно, потому что сперва примерил сам.

Я легонько пихаю его кулаком.

– Вот если б они подняли на смех мой талант – это было бы реально обидно.

– Не говори глупости. Просто при встрече с истинной гениальностью они не способны ее разглядеть. Все, что они видят, – это старомодную джинсовую куртку да не напомаженные гелем волосы.

– Когда-нибудь такой прикид снова войдет в моду, – уверяет Карл. – И кто тогда над кем посмеется?

И не успеваю я вставить еще слово насчет его выбора одежды, мы трогаемся с места. Мчась по вечерним улицам у Карла за спиной, я гадаю, что на самом деле он обо всем этом думает, и пытаюсь разобраться в собственных мыслях на этот счет. И наконец понимаю, что просто должна это сделать. И для себя самой, и ради нас обоих. Карл абсолютно прав. Как прав всегда и во всем.

Через несколько минут мы подъезжаем к одному из немногих старых обшарпанных домов, втиснувшихся в шикарную ленточную застройку на Хавертон-хилл.

– Ты в порядке? – оборачивается ко мне Карл.

Я в ответ киваю.

Взяв в руки коробку с пиццей, Карл звонит в дверь. Через некоторое время ему наконец открывает взъерошенный молодой человек. Вполне возможно, что студент, и уж совершенно точно – лихо накирявшийся. Карл вручает ему пиццу. Парень радостно хлопает его по спине, будто наконец нашедшегося брата. Мгновение спустя мой приятель с озадаченной миной бредет обратно к скутеру.

– Вот те на, приехали! – роняет он. – К твоим ногам сейчас брошен весь шоу-мир, а я только что получил от какой-то пьяни десятку чаевых за поеденную пиццу. Что ж, думаю, мы квиты!

Он опускает взгляд на зажатую в руке, изрядно помятую десятифунтовую бумажку и дарит мне мужественную улыбку, от которой вновь сжимается сердце и хочется плакать.

Глава 27

Очень скоро Карл подбрасывает меня к дому. Отец, слава богу, уже ушел – вероятно, на поиски новой пивнушки, где пока не откажутся его обслужить. Но, по крайней мере, это означает, что в моем полном распоряжении остается ванная и даже струйка горячей воды из душа. Немедленно этим воспользовавшись, я блаженствую где-то три минуты, пока вода не становится вновь ледяной. Али все время грозится что-нибудь сделать с этим коварным бойлером, но, как и у большинства мужчин, его благим обещаниям не хватает конкретной практической составляющей.

Пискун сидит на полу прямо посреди кухни, обрадованный отсутствием присутствия моего папочки. Отец не только извергает на бедного мыша потоки ругательств, но и при каждом его появлении швыряется разными неодушевленными предметами, несмотря на мои яростные протесты. Причем папа, конечно же, списывает все это на свой якобы туреттизм. В свою очередь, дабы подтвердить особый статус Пискуна как моего домашнего питомца, я отламываю от хранящейся на черный день плитки молочного «Кэдберри» маленький квадратик и даю ему. Забудьте все, что вы видели в детских мультиках! Мышам – ну, по крайней мере, моему Пискуну – совершенно фиолетово до треугольного дырчатого ломтя от головки чеддера. Зато ради кусочка «Марса» тот же Пискун готов хоть расшибиться. Возможно, мой питомец на самом деле барышня, а никакой не парень, и у нее, может статься, как раз критические дни. Но какого бы пола ни был Пискун, сейчас он сидит передо мной, цепко зажав крохотными лапками кусочек шоколадки, и объедает его с отчаянной быстротой, тревожно выпучив свои влажные темные глазки.