Эван не мог не улыбнуться. Дай Руперту дюйм – он, будь уверен, вскоре превратит его в добрую милю.

– Давай-ка сосредоточимся пока на более насущном деле, – предложил Эван.

Они находились в довольно престижной звукозаписывающей студии в элитном историческом районе Лондона Сент-Джонс-Вуд, и Эван приехал сюда, чтобы, выражаясь современным языком, записать несколько треков с одной из новых инди-рок-групп, которую тоже представлял Руперт. Эвану это виделось совершенно несовместимым сочетанием, однако эти ребята, без сомнения, были сейчас на пике популярности, и несмотря на свой буйный, разухабистый внешний вид, всей душой были настроены всерьез взяться за дело и проделать перед многочисленными фанатами лихой творческий пируэт. Эван согласился записать несколько их песен, дабы расширить свой контингент слушателей за счет более юной аудитории – по крайней мере, так увещевал его Руперт. Впрочем, его агент был в чем-то прав: сколько же можно раз за разом перезаписывать одну и ту же классику! Пришло время найти нечто новое, свежее, неизбитое. Наблюдая со стороны их молодой задор, Эван пытался угадать, то ли он сам сейчас заразится их бьющей через край энергией, то ли рядом с ними просто почувствует себя намного старше.

Между тем парни успели «разогреться» и теперь готовы были предстать перед Эваном.

– Ну что, тебе ничего, часом, не нужно? – на всякий случай спросил Руперт.

Эван понимал, как волнуется его агент, чтобы запись прошла как надо. Он прихватил Руперта за локоть и, понизив голос, спросил:

– Не мог бы ты кое-что для меня сделать?

– Все что угодно.

– Найди мне Ферн.

– Ферн? – выпучил глаза агент.

– У нас должен был остаться ее адрес.

– У меня есть ее сотовый, – пожал плечами Руперт. – Давай позвоним.

– Она не захочет со мной разговаривать.

Эвану не хотелось говорить своему агенту, что он уже звонил Ферн, но ее телефон оказался выключен. И бесполезно, считал он, оставлять ей сообщение на голосовой почте: будь у Ферн такая возможность, она бы скрылась от него опять.

Руперт еле подавил вздох:

– Что стряслось на этот раз?

– Она должна была выступить на «Минуте славы» и в последнюю минуту дала такого стрекача, что полкоманды телевизионщиков догнать не смогли. – Эван невольно усмехнулся. Это стоило, наверно, посмотреть! – Мне бы очень не хотелось думать, что в этом виноват я.

Руперт поглядел на него так, будто абсолютно был согласен с этим утверждением.

– Не говори ничего, – поднял ладонь Эван. – От этого мне станет еще паршивее. Я и так чувствую себя ужасно виноватым.

Лицо у агента немного смягчилось.

– Так от меня-то ты чего хочешь?

– Найди ее.

– Позвоню-ка я Стивену Коулдвеллу. Посмотрим, может, кто из его людей знает, где она тусуется.

– Мне бы не хотелось, чтобы они знали, что я ею увлечен.

Руперт едва мог скрыть удивление:

– А ты правда, что ли?

– Пока не знаю. Но мне нужно найти возможность с ней поговорить.

– Ну так а от меня-то чего ты ждешь?

– Не знаю, – признался Эван с заметным раздражением в голосе. – Просто найди ее. Это что, так сложно?

– Лондон большой город. А что, если она не хочет, чтобы ее нашли?

– Подключи к этому Айзека. – На его шефа безопасности всегда можно было положиться. – У него должны быть нужные контакты.

– Ты что, хочешь устроить за ней слежку?

– Если придется. – Даже при той малой толике надежды, что ему это сулило, Эван испытал огромный прилив радости. Айзек знал свое дело, и Эван верил, что уже скоро получит какие-то результаты. Ему просто необходимо было в это верить.

– Что ж, должно быть, это очень важно для тебя, – молвил Руперт, изо всех сил стараясь выдержать безразличную мину.

– Именно, – подтвердил Эван. – Важнее, чем что бы то ни было.

Глава 48

Жизнь потихоньку возвращается в нормальное русло. Точнее, в нормальное, но с каким-то неблагополучным перегибом. Папочка все так же изображает мнимые недуги, рассчитывая вновь завоевать мамино расположение. А мамочка тем временем гуляет неизвестно где, занимается непонятно чем и более чем вероятно, что крутит роман с мистером Пателем. Я, как и прежде, работаю в «Голове короля» барменшей и каждый вечер пою там под аккомпанемент Карла. Я оставила свои дурацкие мечты о славе и богатстве. У моего друга теперь все настроение пронизано грустью, чего прежде не бывало, – но все же, по своему обыкновению, Карл пытается это всячески скрывать. Что насчет «Минуты славы», то я бы и рада посмотреть ее по телевизору, узнать, как там у них дела, – но у меня не хватает на это духу. Карл сказал, что вроде бы сейчас лидирует тот самый глэм-рокер. И я не могу отделаться от мысли, что на его месте могла бы быть я.

Единственное хорошее, что из всего этого получилось, – так это то, что теперь у меня есть время забирать из школы Нейтана. Джо успешно вышел на свою «классную денежную работенку», и даже при том, что я самым постыдным образом обломалась в своих попытках устроить им новую расчудесную жизнь, за эту неделю им все же станет лучше на несколько сотен фунтов.

Мой племяш, уже в который раз, сумел, почитай, волшебным образом оправиться от приступа астмы, но я все время терзаюсь мыслью, как долго он теперь продержится – ведь каждый период обострения болезни делает Нейтана слабее и неминуемо ухудшает состояние здоровья. У врачей же хорошо получается в ответ на наши страхи давать нам самый минимум информации.

Вот я дожидаюсь племянника возле школы, и неожиданно по всему телу у меня пробегает нервная дрожь. Я очень сильно люблю Нейтана, общение с ним доставляет мне массу радости и позволяет надеяться, что когда-то я буду точно так же радоваться собственным детям. И гоню от себя мысли, как же будет ужасно, если вдруг этого, паче чаяния, так и не произойдет. Подозреваю, это намного хуже, чем никогда не пробиться в новые Мадонны.

Спину мне согревает горячее не по сезону солнце, а сквозь холодную, затвердевшую за ночь землю на клумбе вдоль бордюра храбро пробиваются весенние цветы – ярко-желтые головки нарциссов, темно-пурпурные крокусы и ослепительно-белые цветки нескольких поздних подснежников. В небе – пронзительная синева. Белые пухлые облачка ни единым намеком не говорят о дожде. Сегодня стоит славный денек. Очень хороший и славный денек. И несмотря на мое подавленное состояние, чувствую я себя в порядке. Вполне даже нормально – все могло бы сложиться гораздо хуже.

Постепенно запруживая улицу, народ подъезжает за своими чадами на машинах. Кучка мамашек с карапузами в прогулочных колясочках сгрудилась у ворот школы поболтать. Когда-то бы и я хотела влиться в их ряды. Возможно, однажды и вольюсь – а пока что коротаю время тем, что, стоя в одиночестве, бесцельно вожу кончиком туфли по краю тротуарной плитки.

В отдалении звенит школьный звонок, и спустя каких-то несколько секунд из школы выплескивается целая орда встрепанных орущих ребятишек. Я уже дергаюсь в нетерпении, ожидая Нейтана, и вот наконец его вижу – одновременно он замечает меня. Он вскидывает свой ранец и бегом устремляется ко мне, затем (вероятно, заметив на моем лице тревогу) резко замедляет темп, сменяя бег неспешной трусцой. Когда он приближается, я сгребаю его в охапку и поднимаю на руки, не беспокоясь о том, что завтра он наверняка схлопочет от своих друзей порцию язвительных дразнилок.

– Ну как мой самый лучший мальчишка?

– Отлично, – отвечает Нейтан. При этом лицо у него бледное, под глазами темные тени.

В его дыхании мне слышится знакомый присвист.

– Тебе сегодня учительница давала подышать в ингалятор?

Нейтан с серьезностью кивает.

– Хорошо, – опускаю я его на землю. – Пойдем к бабушке пить чай. Ты как, в порядке?

– Ага.

Я взъерошиваю ему волосы, чего он терпеть не может, и мы разворачиваемся в противоположную сторону, к автобусной остановке. Едва мы это делаем, как я вижу занявший чуть не половину улицы огромный черный лимузин и сразу инстинктивно понимаю, кому он принадлежит. У меня тут же душа уходит в пятки, ноги дальше не идут. И вот перед нами на тротуаре и впрямь вырастает Эван Дейвид. На нем черное кашемировое пальто, руки глубоко засунуты в карманы. Он, как всегда, красивый, а еще – немного грустный и даже, в немалой степени, как будто оробевший. Я едва подавляю в себе желание схватить Нейтана и удрать в противоположном направлении.

– Привет, – тихо говорит он.

Мы с Нейтаном останавливаемся перед ним, и я совершенно не представляю, что ему сказать. Племяш тоже недоуменно глядит на меня, словно ожидая подсказки.

Эван нас обоих спасает от замешательства.

– Так это и есть одно из твоих многочисленных обязательств?

– Это Нейтан, – сообщаю я.

– Мне пять лет, – добавляет племяш.

– Очень приятно познакомиться.

– Как ты узнал, что я здесь окажусь?

– Да есть у меня свои шпионы, – легко отмахивается Эван, но у меня такое ощущение, что говорит он это вполне серьезно.

Я снова не знаю, что сказать, а потому мы просто стоим и смотрим друг на друга. Пауза затягивается, и Нейтан начинает нетерпеливо ерзать.

– Пожалуй, мы пойдем, – говорю я наконец.

– Давайте я вас подброшу, – поспешно предлагает Эван. – Отвезу вас домой.

Я колеблюсь. Не ящик ли Пандоры я готова тут открыть?

– Я ищу возможности с тобой поговорить, – добавляет Эван. – Пожалуйста, позволь подвезти вас до дома.

– А это ваша машина? – спрашивает Нейтан, указывая на лимузин.

– Да.

Мальчик умоляюще смотрит на меня, и я уступаю. Как я могу отказать своему племяшу в том, что, может статься, его единственная в жизни возможность покататься на машине размером со всю его квартиру?

– Мы собирались заглянуть к бабушке на чай, это у вокзала Эустон, – говорю я Эвану.

– Значит, отвезу вас туда.

Я страшно рада, что мы не едем к моему ужасному жилью, однако впервые в жизни – мне даже стыдно это произнести! – я стесняюсь родительского дома. Сильно сомневаюсь, что Эвану Дейвиду когда-либо в жизни доводилось бывать в таком тесном и обветшалом и столь откровенно муниципальном жилище. Впрочем, этот дом – тоже часть меня. Такой, какая я есть. И Эвану, хочешь не хочешь, но придется это если не полюбить, то принять.