Кэрол Мэттьюс - Добро пожаловать в реальный мир

Руперт аж багровееет от злости.

– Ты не только необыкновенный талант, но еще и очень глупая и упрямая женщина!

– Да, мне не первый раз уже об этом говорят, – с какой-то даже гордостью брякаю я, пока наконец не понимаю, что же такое я несу.

– Забудь ты Эвана! – рычит Руперт. – Это не имеет к нему никакого отношения. Это касается только нас с тобой. Сделай это для меня. Для себя сделай, наконец!

Я качаю головой, пытаясь вручить ему обратно его бумажки.

– Пусть побудут у тебя, – настаивает Руперт. – Даю два дня, чтобы ты могла мне позвонить и переменить решение. Если я не дождусь от тебя звонка, то сочту, что ты решила остаться на всю жизнь певичкой из пивнушки.

Это меня пронимает, и я отступаю с бумагами в руках.

– Позвони мне обязательно, – добавляет агент. – Не подведи меня.

На этом Руперт Доусон разворачивается на каблуках и выходит из паба. После его толчка дверь еще некоторое время раскачивается на петлях, взгляды всего зала устремляются в мою сторону, и у меня по спине бегут мурашки.

– Ферн! – снова орет мне Кен. – Я, что ли, за тебя должен тут работать?

На трясущихся ногах, с дрожащими руками я возвращаюсь за стойку. Очередь из обуянных жаждой посетителей вытянулась чуть ли не на милю. Кен в одиночку наполняет пинты с такой скоростью, будто торопится побыстрее сбыть уже не модный товар.

Когда я подхожу, Карл издает несколько многозначительных хлопков в ладоши:

– Ну ты даешь, чел!

– Тебе-то что? – огрызаюсь в ответ, засовывая контракт в недра своей сумки. С тем же успехом я могла бы его порвать на куски и употребить в сортире, но это мне кажется совсем уж пустым и никому не нужным жестом.

– Тебе подать топорик?

Я непонимающе гляжу на Карла.

– Лучшей попытки рубить сук, на который садишься, я в своей жизни еще не видел!

Тут из меня разом выходит весь мой боевой задор.

– Перестань, – устало говорю я, – я не хочу, чтобы ты вообще в это вмешивался.

– А ведь он прав, Ферн. Ты сама отмахиваешься от любых возможностей выбраться из этой дыры.

– За всем этим стоит Эван Дейвид, – парирую его упрек. – А с ним я не хочу иметь вообще никаких дел. И уж ты-то, как никто другой, должен был меня поддержать.

– Ты вообще хоть знаешь, кто это такой? – спрашивает Карл, кивая на дверь, в которую только что вышел Руперт Доусон, унося на одежде часть штукатурки со здешних облупленных стен.

– Это Руперт Доусон, – пожимаю плечами, – импресарио Эвана Дейвида.

– А еще он представляет Carrion Ten, The Spiel, Culture Clash, Эйми… – И Карл перечисляет еще целый список инди-бэндов, которые сейчас на пике популярности. – Мне продолжить?

– Нет, уже достаточно, – поднимаю я ладонь.

– Так вот, видишь ли, я не думаю, что он стал бы предлагать тебе контракт только потому, что ему велел это сделать твой драгоценный Эван Дейвид. Наверно, этот чувак все ж таки способен и сам учуять подлинный талант.

Я делаю непроизвольный вздох.

– У меня есть два дня, чтобы ему отзвониться.

– Значит, советую тебе так и сделать.

– И я очень советую, – слышится у меня за спиной голос Кена. – Потому что ты уволена.

Оборачиваюсь на него с открытым ртом.

– Хуже барменши во всем Лондоне не сыщешь, – ворчит он.

– В-вы, н-наверно, шутите? – бормочу я запинаясь.

– Нисколько, – отрезает Кен, вручая мне мое пальто и сумку. – Давай чеши отсюда. И ты тоже, – кивает он моему другу.

– Кен, ты чего, чел… – начинает Карл.

– Всё! Гуляйте отсюда оба! – гремит Кен, и мы, как и велено, покидаем заведение.

В ярко освещенном «Макдоналдсе» через дорогу Карл берет мне чай, и я грею ладони, обхватив обжигающе горячий стаканчик. Слава богу, я еще способна что-то чувствовать, кроме полного оцепенения.

– Вот это безнадега, – говорю я с нервным смешком. – Как думаешь, Кен серьезно?

– По мне, так вполне серьезно. – Карл рассеянно отгибает ободок бумажного стакана.

– И где я теперь буду зарабатывать деньги?

– Придется поискать, куда еще сунуться с гигом. Завтра пошарю по окрестным пабам. Может, удастся пристроиться в «Монстрах».

– Где?

– В том самом клубе в Камдене, где поет Шелли.

– А, ну да. – Я уже забыть успела про Шелли. – Да, можно попытаться. – Я глотнула обжигающего чая. – Может, если я перемолвлюсь утром с Кеном, он и передумает? Или, может, лучше тебе с ним поговорить? Ты ему нравишься.

– Ты тоже ему нравишься, Ферн. Но, может, нам пора как-то двигаться дальше? Мы с тобой уже выдохлись в этой «Голове».

– Я становлюсь тебе обузой, Карл. Может, нам пора распасться и пойти дальше разными путями?

Он только смеется.

– Ты с пятнадцати лет мне обузой. Чего теперь-то портить праздник?

– Вот черт! Какая ж я бестолочь! Почему б тебе, когда я допью чай, просто не толкнуть меня под автобус, тем самым обоих нас избавив от мучений?

– Да брось ты, выше нос! – спокойно говорит Карл. – Все могло быть и похуже.

– Мне нравится твой оптимизм. Вот только вечно затрудняюсь разобрать: то ли ты шибко умный и находчивый, то ли такой же дурак, как и я.

Взяв за руку, Карл поднимает меня со стула:

– Пойдем, пожелаем твоему папе спокойной ночи, а потом я закину тебя домой.

Я крепко обнимаю Карла:

– Знаешь, я тебя очень люблю. Ты лучший мужчина в моей жизни.

– Да чего уж там, поздно уже, – усмехается он. – Я уже, можно сказать, помолвлен.

– Ей страшно повезло, – говорю я и тыкаю его пальцем под ребра: – Надо было хватать тебя поживее, пока ты изнемогал ко мне страстью.

Приобняв за плечи, он выводит меня из «Макдоналдса» на улицу. И я так счастлива, что какие бы заморочки ни случались в моей жизни, как бы все вокруг ни рушилось, наши отношения с Карлом – это единственное, что выстоит под любыми ударами судьбы.

В кардиологии свет уже притушен до минимума, и медсестры обходят на ночь больных с последними процедурами. Издалека вижу, что возле папиной угловой койки горит на тумбочке лампа, рассеивая маленький кружок теплого света. Подойдя с Карлом ближе, мы обнаруживаем, что мама здесь. Стул ее придвинут к самой постели, и она сидит, притулившись к папе и опустив голову к его руке. Глаза у папы закрыты, но выражение лица исполнено удовлетворенности.

Я придерживаю Карла:

– Не хочу их беспокоить.

Но он все равно тянет меня вперед.

– Они будут очень рады тебя видеть.

И в самом деле, когда мы подходим, оба смотрят на нас с теплой радостной улыбкой.

– Я думал, вы в это время еще в пабе, – говорит отец.

Я взглядом даю понять Карлу, чтобы не проболтался.

– Сегодня пораньше получилось, – с легкостью объясняю я и целую папу в лоб. – Как ты себя чувствуешь?

– Гораздо лучше, едва только увидел вашу маму. – Он ласково пожимает ей руку, и мама глядит на него с обожанием.

Теперь я уж точно чувствую, что мы вторглись не вовремя.

– Мы хотели лишь пожелать тебе спокойной ночи и сразу уйти.

– Я побеседовала с лечащим врачом, – подает голос мама. – Он говорит, что если папа будет идти на поправку, то на следующей неделе его могут выписать.

– Здорово.

– И тогда ему придется заниматься какой-то щадящей гимнастикой. Я тут подумала, не походить ли нам с ним вдвоем на бальные танцы? – Мама взглядом велит мне ничего не говорить.

– На бальные танцы? Классно! – В глазах у меня вспыхивает огонек азарта, и мама молча благодарит меня, что не сболтнула лишнего. – Тебе там понравится, пап.

Взгляд у отца довольно скептический, но тем не менее он быстро произносит:

– Раз уж этого так хочет ваша матушка…

В этот момент у папиной койки нарисовывается Ким, та самая симпатичная тайская медичка.

– Пора уже спать, Дерек, – молвит она воркующим голоском. – Нам не хочется, чтобы вы переутомились. – И принимается подтыкать ему простыни и одеяло.

Мама тут же подскакивает с места.

– Я сама все сделаю, – с энтузиазмом говорит она. – Я его жена, и этого человека я укладывала в постель уже столько лет, сколько вы еще не топтали эту землю. Не сомневаюсь, что вам надо обойти еще массу больных.

Едва сдерживая улыбку, я перевожу взгляд на Карла. Да уж, воистину, чтобы вновь расшевелить любовь, нет ничего лучше, нежели явление чудища с зелеными глазами![57]

Ким, стараясь делать мину, будто никто ее отсюда не отшивал, поспешно ретируется, не преминув сказать напоследок:

– Если я вам понадоблюсь, Дерек, зовите. Просто нажмите кнопку.

– Мне казалось, они должны быть перегружены работой, – раздраженно ворчит мама, глядя в ее удаляющуюся спину.

Папочка, разумеется, как и все мужчины, упивается вниманием к своей персоне.

– Может, тебя подождать, мам, и проводить до дома?

– Нет, не надо. Я побуду здесь подольше. Нам с вашим папой надо еще о стольком переговорить! Звякни мне утречком.

– О’кей. – Я нежно целую обоих родителей, а Карл привычно осеняет их знаком мира. Мама ответным жестом велит ему идти куда подальше[58], но мы не торопимся ее поправлять.

Выйдя из больницы, мы с Карлом садимся в ближайший автобус, хотя до моей отвратной квартиры ехать всего-то пару остановок. Здорово, конечно, видеть, что родители наконец помирились, однако за сегодняшний день я так вымоталась, что чувствую себя попросту опустошенной.

Поздний автобус едет пустым, а потому мы с Карлом усаживаемся на верхнем ярусе, как всегда бывало в детстве. Мне страшно подумать, что наш муниципалитет собирается покончить с двухэтажками, заменив их новомодными изгибающимися евробасами – этими длиннющими одноярусными «змеями». Красные даббл-деккеры – это часть Лондона, часть моей жизни. К тому же никакие туристы не станут приезжать подивиться новым автобусам.

Уютно привалившись к Карлу, я кладу отяжелевшую голову ему на плечо, расслабляясь под мерное потряхивание даббла.