В какой-то момент, когда готов был лезть на стенку от неизвестности, я решил для себя, что если найду её, то лишь для того, чтобы убедиться, что она в порядке. И больше никакой Ульяны Евстигнеевой в моей жизни не будет. Вычеркну её из себя, найду иные стимулы, чтобы дышать дальше, но не вместе с этой больной любовью к женщине, которая желала видеть меня за решёткой. Впрочем, не очень-то и желала, коли ни разу не навестила, не объяснилась, не поведала, чем вызвана её ненависть ко мне, позволившая ей с легкостью столкнуть меня в пропасть. 

Я строил планы все эти годы, особенно когда отбывал срок в колонии. Мечтал увидеть её у собственных ног, сломленную, умоляющую простить. В моих руках находились документы, способные с помощью имеющихся у меня денег и связей упечь её в тюрьму, может быть не на десяток лет, но на год в колонии вполне бы хватило. Именно таким я представлял катарсис для нас двоих, из которого я сумел бы извлечь для себя пользу. Без мужа, без отца, без денег и любимой работы в существовании, где единственным светом в конце туннеля стал бы я. И её просьбы и мольбы звучали бы музыкой для моих ушей. Я не намеревался держать её за решёткой долго. Получив желанное раскаяние, вытащил бы оттуда, отогрел и трахал бы, пока не пресытился. 

Жаль, Ульяна ни о чём подобном и не помышляла. 

В тот день, когда Евстигнеева явилась ко мне в офис, я увидел в её глазах решимость получить наказание, хотя сам понимал – она не заслужила его ни по закону, ни по совести, и готова пойти под суд, если я пущу дело в ход. Это и изменило моё решение. Я не нашёл в ней страха, лишь отчаянное желание найти маньяка, за исполнение которого взял свою плату. Только что делать с ней, если сломать её у меня не получилась? Да и так ли приятна стала бы для меня победа? Нет. Я выиграл бы эту игру лишь при условии, что Бэмби добровольно сдалась бы на милость победителя.

Я смог выдохнуть, только когда мне сообщили, что она жива-здорова. Сумасшедшая девчонка, готовая рисковать своей жизнью ради призрачной возможности поймать психопата. Я долго наблюдал за ней со стороны, пытаясь проверить, сумею ли совладать с собой. Всё равно что перед алкоголиком поставить бутылку водки и ожидать, что он не сорвётся. Приезжал к её съёмной квартире, чтобы удостовериться, что с ней всё в порядке, и наблюдал за светом в её окнах, понимая, что медленно и неизбежно схожу с ума. 

В тот вечер я занял столик в дальнем углу зала, который не входил в зону её обслуживания, и, заказав бутылку пива, под громыхающую музыку наблюдал за Ульяной. Это был не первый мой такой вечер, но я понимал, что не должен общаться с ней ради её же безопасности. Поэтому надеялся, что она не обнаружит моего присутствия. В первый день, когда застал её здесь, даже не сразу узнал, настолько её внешний вид отличался от обычного. Понял, что передо мной Бэмби, лишь по неуловимым, до боли знакомым движениям и жестам. 

Официантки в этом заведении носили крайне провокационные наряды: мизерный чёрный топ, сверху прижатый сеткой, и кожаная юбка-карандаш плюс высокие каблуки – всё для привлечения внимания мужиков-фетишистов. Впрочем, её ментовская форма произвела на меня ещё более грандиозный эффект, и я мечтал, что когда-нибудь выебу её вместе с этими погонами на хрупких плечах. 

Мой ад и рай – всё в ней. Почему кроме неё ни одна женщина не вызывала во мне таких чувств? Почему именно её мне хочется одновременно и убить, и любить, и я разрываюсь, не понимая, какое из желаний сильнее?

Пока она ходит между столиками, ловя равновесие на бесконечных шпильках, я думаю о том, что пережитое мной имело какой-то смысл, раз эти события привели меня тогда к дочке продажного мента. Предательство отца, пошатнувшее моё видение мира, равнодушие матери, глупость брата, слабости младшей сестры. Встреча с Хмельницким, который то ли в грязь втаптывал, то ли лепил меня заново, собирая из глины. Мой срок. Её предательство и годы, заполненные бесконечной чередой вопросов.

Смотрел на неё, вспоминая, как так же пялился на девчонку в той кафешке в городе N, и вроде было это в другой жизни, а чувства резали те же самые, полосуя по старым шрамам с прежней глубиной.

Сегодня она казалась особенно бледной и уставшей, не сканировала тёмным взглядом карих глаз мужчин, пришедших в заведение. И когда её заменила другая девушка, я понял, что она ушла. Ринулся к выходу, вспоминая её привычный пеший маршрут. Сердце подсказывало, что если не потороплюсь, то больше не увижу свет в её окнах. Меня подстёгивала какая-то потусторонняя сила, заставляя перейти на бег, и я боялся, что не успею. Не знаю куда, но опоздаю и потеряю Бэмби навсегда. Пробежал переулок с разбитыми фонарями, остановился и вернулся обратно. 

Может быть, она вызвала такси и оно уже подъезжает к её дому, а я тут вечерним бегом занимаюсь, а мой воспалённый разум лишь выдумывает причины с ней пообщаться. 

Моя память раньше не давала сбоев. Но сколько бы менты ни спрашивали, а я не мог припомнить, как выглядел мужчина, которого я откинул с распластанной на земле Ульяны. Надо было его нагнать, чтобы вытрясти из него не только жизнь, но и душу. Но я слишком испугался за Бэмби. 

Я никогда особо не горел желанием завести детей. Возможно, это связано с тем, что я не видел ни в одной из женщин, что окружали меня, ту, которая могла бы стать моей женой. Мне нравилось испытывать новые ощущения, и стоило очередной девушке наскучить (а это происходило довольно скоро), как я менял её на такую же, но с улучшенными характеристиками. 

После Бэмби моё сердце покрыла броня, и добраться до него, как мне казалось, просто невозможно. Но выяснилось, что Ульяна до сих пор владела обходными путями, ключиками к моим замкам. И стоило узнать, что она беременна, как у меня появилась возможность оставить её при себе без ущерба для собственной гордости, ведь она носит моего ребёнка. В том, что она беременна именно от меня, я почему-то не сомневался, может, конечно, выдавал желаемое за действительное. Но всё же чувствовал, что ребёнок мой. И горячо его хотел. 

В голове мгновенно возник план запереть эту неугомонную в своём загородном доме, обеспечив ей безопасность вдали от работы и преступников, за которыми она гонялась. И вроде мысль-то дельная была, да девица мне попалась строптивая. Не выходило с ней так же просто, как с другими. Больно непослушный у меня оказался следователь полиции. 

Стоял перед воротами Следственного комитета, после того как подвёз её к работе, выкуривая одну сигарету за другой. Ожидал её как идиот, хотя сразу понял, что обманывает она меня, но посчитал, что в любом случае ей уже никуда не деться, как бы ей ни хотелось обратного. 

Сколько ни звонил Ульяне, но упрямица не отвечала. 

– Где она? – рыкнул в трубку человеку, сливавшему информацию на неё. 

– Евстигнеева? – переспрашивает, будто в этом мире меня заботила ещё чья-то задница кроме её, и, перезвонив через пару минут, подтверждает моё опасение: – Согласно записям с КПП, она уехала час назад. 

Ударил ладонью по рулю. Нет, я даже не рассчитывал, что она вернётся и сядет в машину. Но как, блядь, она проехала мимо меня? 

Протёр устало глаза – сказывалась бессонная ночь. Благо средства слежения позволили быстро отыскать через сотовый её местонахождение, и я ринулся догонять её с мыслью о том, что отшлепаю её маленькую попку так, что мало ей не покажется. 

Я давил на газ, уже представляя, как обнесу свой особняк ещё одним забором и не выпущу её из дома никуда. Знал, что она только пуще меня возненавидит за то, что ограничиваю её свободу, понимал, что ни к какому конструктивному диалогу подобный мой поступок не приведёт. Но, пока на воле гулял тот, кто мог причинить ей зло, всё остальное отходило на второй план. 

Программа в моём сотовом показывала, куда движется её «Хонда», и красный маячок замер на месте, оповещая о том, что она остановилась. Нас с ней разделяла вереница автомобилей, застрявших в пробке из-за аварии где-то впереди. 

В груди возникло неприятное давление, усиливавшееся с каждой секундой, пока я сличал данные об аварии с данными местонахождения её машины. Не обнаружив в себе сил дальше сидеть в салоне, я распахнул дверь и вышел, последовав по ходу движения, лавируя между гудящими из-за пробки клаксонами. Там, впереди, клубился дым от столкновения машины и фуры. 

Сам не понял, в какой момент побежал. Когда приблизился к месту происшествия, то целую минуту смотрел на измятый номерной знак, валявшийся в паре шагов от меня. Цифры на нём гласили, что это автомобиль Бэмби. Ком сжал горло, когда я хотел подобраться ближе, но мне преградили путь сотрудники автоинспекции. 

– В машине моя жена, пустите, – вру я, на что получаю сочувствующие взгляды. 

Они вкрадчиво поясняют, что в той машине выживших нет, но такого просто не может быть, их слова – ложь. Вырываюсь из хватки и останавливаюсь в метре, наблюдая, как сжатое смятым автомобилем тело пытаются вытащить спасатели. Кровь бурая, густая окрасила весь салон, и, не веря собственным глазам, смотрел на всё это, не понимая, как подобное могло произойти. 

Колени ослабли, и в какой-то момент я просто свалился на асфальт. Гибэдэдэшники больше меня не трогали, и ко мне никто не подходил, я даже ничего не испытывал, неспособный осознать случившееся. Только сердце быстро билось, подступая к горлу, и мне хотелось выплюнуть его из себя, чтобы больше так не бередило, не раздирало всё внутри. 

По лицу катились то ли слёзы, то ли пот, а я ощущал, как задыхаюсь. Как меня душит ворот свитера, как где-то в затылке печёт так, что кажется, вот-вот я воспламенюсь. Боль сжигала изнутри, но я никак не мог поверить в случившееся, осознать, что Ульяны и моего ребёнка больше нет. 

Из машины достали тело, и я собственными глазами видел, как его упаковывают в чёрный мешок для трупов. Короткая стрижка, тёмные волосы и одежда, в которой Ульяна покидала утром дом.