— Ясно. Спасибо, Вер, и Саше тоже, но я…, — запинаюсь, сглатывая шумно образовавшийся комок в горле. Вера притихла. — Я, наверное, пока повременю с возвращением в «тему». Остыть надо.

— Да, Вик, понимаю, — со знанием и сочувствием отвечает она. А я потом отключаюсь, потому что разрыдалась, сама не поняла из-за чего, и нырнула под воду с головой.

Глава 14

Дне недели спустя

Места себе не находила, а предстоящая свадьба мамы и Дубровского нервировала до предела возможного. Листая глянцевые журналы в свадебном бутике, я ждала, когда моя мать выйдет из примерочной в белом, роскошном платье, которое мне пришлось заказывать для нее неделей ранее. Буквально вырвала из рук молодой девушки, ведь именно его захотела Евгения Сергеевна. Всячески пыталась понять маму, зачем ей понадобился весь этот маскарад, тем более что сам Константин не в восторге от предстоящего празднества. Внутреннее сопротивление не давало покоя, ведь его я не видела с тех пор и не отвечала на входящие звонки от незнакомых номеров, хотя думала, вдруг это он — волнуется обо мне. Даже мимолетное столкновение в компании отца для нас обоих пролетело так, будто ничего между нами не было. Держали дистанцию, не смотря друг другу в глаза. Я желала его черной икры взгляда, ькоторым Костя обжигал в "Готике", как будто стала зависимой от него — и он мой наркотик. Чёрт возьми, может мне всё это приснилось? Даже фыркнула вслух, всё еще помня его ласки и касания к моему телу. Я чувствовала, что Дубровский испытывал ко мне не просто желание трахнуть, напротив, в его взгляде была темная искра настоящего Дома, ищущего себе послушную сабмиссив. Я задавалась вопросом, почему за столько лет у мужчины не было серьезных отношений, и, кажется, за последние два года, даже единичные вылазки в свет с девицами стали слишком редкими.

— Ну что ты такая кислая, Вика, — фыркнула мама, облаченная во всё белое. На душе кошки своими острыми когтями скребут, а перед глазами мгновенно появляется образ мужчины, рядом стоящий с матерью. И не просто в одежде, а во всех красках, которые я успела на воображать за эти две недели. Чувствую, что щеки румянцем покрылись, а женщина интерпретировала эту реакцию, будто я обрадовалась ее новому облику. Твою мать. Отвернулась, сдерживая рвотный позыв. У мамы шикарная фигура. Многочисленные пластические операции, тренировки и изнуряющие диеты — сделали свое дело, и платье по истине на ней висит, словно на модели с подиума. Но лицо, а особенно глаза… как бы она не пыталась убежать от своего возраста, он все равно не отступит от неё. И мама просто не хочет с этим фактом смириться. Я отложила в сторону журнал, замечая, что рядом с ней стоит миловидная девушка-консультант. Бережно поправляет каждую складочку на талии матери, а та вместо благодарностей, прогоняет беднягу.

— Уйди! — приказывает мама, оборачиваясь к девушке лицом. Поведение хуже, чем у мегеры, как и взгляд, которым она только что испугала консультанта. Но той не привыкать к подобным выкидонам новоявленных невест, снисходительно улыбнулась, затем оставила нас наедине. Мать фыркает, потом пытается закинуть фату назад, но с трудом борется с той, пока окончательно не распсиховалась. Я же даже не шелохнулась с места. Скрестив ноги и руки, сидела в непринужденной позе, хотя внутри клокотала от злости буквально каждая клеточка моего тела. Я была зла на маму, хотела врезать Дубровскому за предательство, хотя мужчина абсолютно свободный человек, но всё-таки я ревновала его к матери, как и к любой другой, стоило увидеть Костю с кем-то. Евгения Сергеевна старалась игнорировать мое недовольство, и у нее выходило на отлично. Как будто, так и надо. Подумаешь, мужа недавно похоронила, а теперь выходит замуж за его же компаньона. Но, я лишь одного не могу понять, как Дубровский на это согласился, или… Отметаю мысль, хотя была бы не удивлена, если и он побывал в койке моей матери. Все ее любовники добивались хороших мест в компании отца, главное, чтобы маме было хорошо с ним, пока мужчина не надоест ей, а она свое слово замолвит искусным путем. У нее будто радар срабатывал на новенького, и она легко переключалась на другого. А в качестве благодарности оставляла мужчинам хорошую должность.

— Зачем так нервничать? Как будто первый раз замуж выходишь, — буркнула себе под нос, и мама замерла на месте, словно приросла к полу. Уставилась на меня, сжав губы в тонкую ярко красную полоску. Глаза горят практически синим пламенем, и эти искры настолько осязаемы, что ощущаешь их кожей. Встав с низкого кресла, я оценивающе пробежалась взглядом по наряду — оно было безупречным, но я до чёртиков не желала, чтобы мать выходила в этом платье замуж за Дубровского.

— Что скажешь? — ехидно растягивает улыбку, уперев руки в бока, а голову вздернула, показывая, кто тут главный виновник торжества. Я остановилась прямо напротив нее, и мне было наплевать, что пришлось задрать голову, чтобы взглянуть в ее глаза и честно высказать свое недовольство.

— Оно безупречно, — выдавливаю из себя, и мама принимает комплимент, но слишком рано, а я продолжаю, тем самым осадив ее, — но, только на ком-либо другом платье смотрелось бы более выгоднее, мама, — коварно ухмыляюсь, иронично посматривая на неё. Она хмыкнула, поправляя на талии смятый кусок фаты. А потом хотела возразить мне, краснея от назревающей истерии. Как нарочно, или знаки судьбы, что она на моей стороне, у мамы цепляется кольцо за тонкую ткань и, дернув рукой, раздался характерный звук рвущейся ткани.

— Блядь! — заревела мама, пытаясь минимизировать последствия, но без толку, мало того, что фата пошла по шву, так и дорогущий бисер, которым была украшена верхняя часть платья, разлетелся в разные стороны. Я покачала головой, сдерживая усмешку, грозящейся перейти в хохот. — Что ты стоишь? — с ошалевшими глазами она уставилась на меня, вопрошая.

— А что делать — плакать? Навзрыд, или реветь, как раненый зверь? — даже бровью не повела, говоря ей в лицо. Мама, конечно, пришла в ярость.

— Чего ты добиваешься, Виктория? — ах, вот теперь я Виктория, а значит, начнется целая лекция у всех на виду, какая она примерная мать, и воспитала такую нахалку дочку.


— Ничего, — обрываю ее, как только женщина раскрыла было рот. Давится воздухом, делая слишком глубокие вдохи. Я закатила глаза от ее актерского таланта импровизировать на любую ситуацию, только чтобы остаться чистенькой.

— Тогда к чему такой маскарад, а? Лучше порадуйся за мать, я ведь для тебя стараюсь, — выпаливает она, приводя меня в замешательство. Но это состояние длилось ровно секунду, сменяясь на изумление от ее комедии.

— Маскарад, как раз вы с Дубровским устроили, и ладно — ты, но он… — уже от отчаяния взмахнула руками, выражая непонимание их побудительных действий. Мама с прищуром уставилась на меня, как будто могла просканировать мои мысли и сделать вывод. Но, она ведь слишком хорошо знает мужчин, а значит, возможно, и с легкостью могла догадаться обо мне.

— Я не виновата, что твой отец оставил такое завещание, — вдруг выдаёт еще одну порцию новостей. Замерев от неожиданности, я покачала головой, но мама так мило ухмыльнулась, как будто получила конфетку за очередную горстку лжи.

— О, боже, — я шлепаю себе по лбу, затем разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, хватаю сумочку и удаляюсь прочь от этой стервы, которая так беспощадно крутит жизнью, не только своей, но умудряется испортить мою.

— Вика! — зовет она, угрожающим тоном голоса, а мне все равно. Я перекинула ремешок через плечо и выскочила за дверь на прохладный, слегка знойный ветерок. В Москве начинает холодать, а потому скоро каждый накинет на себя еще один слой одежки. И хотя днем погода все еще радует своим теплом, а вот вечерами приближающаяся осень напоминает о себе. Передрогнув от резкой смены температур, обнимаю себя и направляюсь, куда ведут ноги. Стало тоскливо на душе. Я скучала по клубу, по его атмосфере. Но не могла перебороть себя, и просто взять — появиться там. И плевать, надела бы свои лосины кожаные и топ. Стала бы выделяться из толпы, но главное, смогла бы почувствовать себя будто в своей тарелке. Где никто не осудит, не станет вешать ярлыков, ведь сейчас в реальности, все считают, что я избалованная дочка Вознесенского. Журналистам наплевать, что у меня есть работа, что я занимаюсь благотворительностью. Им все равно, что за моими плечами нет ни одного правонарушения, потому что я редко выходила в свет, особенно на такие "сомнительные" мероприятия. А, став взрослой женщиной, мне просто было некогда посещать все маскарады, с успехом которые успевала посещать моя мать. Это она блистала на модных глянцевых журналах. Это о ней всегда ходили слухи. И, наверное, мама считала, будто я ее тень, которой не суждено стать телесным созданием. Вот поэтому я согласилась попробовать познать «тему», научиться контролировать свои эмоции, в конце концов, познать свое тело, а с ним придет и познание самой себя. А еще, меня безумно тянуло к мужчине, который теперь будет под запретом, ведь он станет мужем моей матери. Сильный порыв воздуха развивал мои волосы в разные стороны, и как бы я их не убирала или скручивала в хвостик, они все равно выбивались и лезли в глаза. Ветер не щадил мое лицо, и замерзнув до нитки, я остановилась, чтобы оглядеться по сторонам в поисках ближайшей кафешки. Затем услышала резкий визг тормозов машины, замерла, испугавшись до чертиков. Свист настолько показался громким, что даже несколько пешеходов прокричали от неожиданности. Я повернулась полубоком, чтобы посмотреть на идиота, который совсем с головой не дружит, да еще и тормозит прямо посреди дороги, где ездят помимо него и другие машины. И как ожидалось, позади едущие него машины тоже резко затормозили, и стали нервно и непрерывно сигналить.

Сначала я не узнала водителя, но как только черный лексус припарковался к обочине, давая другим дорогу, не могла поверить своим глазам, что вижу перед собой Дубровского. Мужчина нахмурился, когда вылез из своего авто, сильно хлопая дверцей. Не в настроении? С чего вдруг? Увидел меня и вспомнил, как оставил одну, справляться с болью, нет-нет — наказанием. Высокомерно приподняв свою голову, я смотрела в его черные глаза, хотя где-то глубоко в душе была безумно рада, что судьба снова сводит нас друг с другом.