— Понравилось? — киваю, спрашивая у нее. Она лишь махнула головой, пряча ухмылку, которая так красит ее личико. Раскрасневшееся и притягивающее для поцелуев и ласк.

— Мне нужно домой, — говорит, но выходит немного неуверенно, будто сама с собой сопротивляется, желая остаться со мной и разделить эту холодную ночь. Пусть за окном лето, но в моей комнате всегда холодно, или так ощущаю сам я.

— Хорошо, — вздыхаю, затем встаю с постели, полностью недовольный собой. Хмыкнув, я быстро застегиваю рубашку, заправляя полы в брюки. Вика неотрывно наблюдает за мной, и снов в ее глазах рождается искорка, которая тут же затрагивает глубинное во мне чувство жажды ее плоти. Блядь. — Прекрати на меня смотреть так, — обрываю ее, и Вика вздрагивает. Уставившись на нее, я преодолеваю расстояние в пару шагов, оказываясь рядом с ней, обнимаю за талию и притягиваю к себе.

— Я просто хочу домой, — острый язычок Вики, наконец, проявляет себя. Она вскинула идеальную бровку, одаривая меня своей косой ухмылкой. Как тогда в первую ночь нашей встречи в клубе, опьяняя собой. Но я должен держать себя в руках, и все-таки понять, почему до сих пор не могу пробить свою собственную броню и переступить черту.

— Идем, — хватаю за руку, и она не ожидала от меня такого рывка, наверняка рассчитывая на очередное продолжение.

— У тебя что-то есть с моей матерью? — снова слышу в голосе девушки боль. Она крепко держится за руку, поспевая за моим скорым шагом. Искоса бросаю на нее свой взгляд, пытаюсь распознать, что ее больше всего тревожит. — Костя, почему ты игнорируешь меня!? — закричала Вика, когда резко затормозила и выдернула свою руку из моей. — Ответь! — практически взмолилась, хотя прежде за ней я такого не наблюдал. Делаю ровно один шаг, оказавшись к ней лицом к лицу — смотрю прямо в глаза, и прорычал с такой интонацией, что даже самому стало неприятно, будто ударил Вику, ощущая ладонью жалящую мнимую боль.

— Потому что другого выбора у меня нет, Виктория!

Глава 19

Виктория Вознесенская. Неделю спустя. День свадьбы.

«Потому что другого выбора у меня нет, Виктория!» — слова Дубровского эхом отдаются в ушах. Его потухший взгляд, полный подозрительности, сканировал меня, а после, Костя просто отвернулся, не желая больше прикасаться ко мне. Всю неделю я не находила себе места, понимая, насколько я влипла в свои амурные невзаимные сети, ведь такой мужчина, как Константин вряд ли захочет иметь что-либо с такой, как я. И тем не менее, мы будем вынуждены сталкиваться лицом к лицу, потому что именно сегодня Дубровский станет частью нашей семьи. Как моя мама сумела охмурить его, я ума не приложу. Перевернувшись на бок, смахнула предательскую слезинку, которая оставила за собой влажную одинокую дорожку на лице. Нет. Не стану лить слёз ради того, кто не смог понять по моим глазам, что он мне дорог. Что я буквально жизни не представляю без мужчины, который все это время сторонился меня. И продолжает намеренно отталкивать. Наше притяжение очевидно, не только мне, но и окружающим.

— Вика? — слышу голос Мирославы, он совсем тихий, будто девушка боится потревожить мой сон. Я переворачиваюсь на другой бок к ней лицом, и вижу, что она стоит в дверях, ожидая разрешения войти в спальню. Замечаю в правой руке отпаренное платье, которое все-таки мама выбрала сама для меня, чтобы все соответствовало ее настроению.

— Да, — я облокачиваюсь на локти, а потом машу рукой, приглашая Миру пройти, — прикрой двери, пожалуйста. — Мирослава была очень высокой девушкой, а главное стройной и довольно красивой внешностью. В детстве, когда мы были девчонками, часто играли в модели, будто шествуем по различным, выдуманным подиумам, показывая одежду, что вынимали из шкафа моей матери. У Евгении Сергеевны достаточно обширный гардероб, некоторые платья были надеты лишь раз, а нам так хотелось попозировать, как она, представляя, будто нас фотографируют вездесущие папарацци. Видимо Мира тоже вспомнила об этом, заливаясь румянцем, когда повесила платье синего, роскошного цвета, в тон материнского свадебного букета. Твою мать. Аж тошно стало.

— Скоро подъедут гости и заказанный тобой лимузин, — начинает она, присаживаясь на край моей кровати. Внимательно заглядывает в глаза, и отчего-то мне они так сильно напомнили взгляд папы: спокойный, рассудительный и глубоко проницательный. Мира выросла вместе со мной, считай рука об руку, порой, мы даже называли друг друга сестрами, пока однажды моя мать не закатила грандиозный скандал на эту тему. С тех пор все изменилось, словно в доме поселилась тихая смерть, постепенно взращивающая свои корни повсюду. Я легла, чуть приподняв подушку, затем натянула на себя одеяло по самый подбородок. Меня не на шутку начало лихорадить. Я до чертиков не желала этой свадьбы, и не только потому, что мама уводит мужчину, который мне не безразличен, но и предает отца, ведь он безумно её любил и готов был положить весь мир перед ногами. Собственно, именно это он сделал для мамы, подарил всего себя, но она этого не оценила. Ей было мало. Мирослава замялась, положив руку мне на коленку — поддерживает таким образом, и я мило отвечаю улыбкой, пряча свои глаза, потому что вновь чувствую, как нарастает волна новых непрошенных слез. — Не расстраивайся, — разрывает тишину мягким голоском, и я снова обращаю на нее внимание, все-таки смахиваю предательскую, горькую слезу.

— Если бы я могла, — тихо отвечаю, получается шепотом, но Мирослава слышит меня, кивая.

— Тебе передали это письмо, — она вынимает из кармана небольшую открытку, и, затаив дыхание, я резко села, беря ее. Снова Дубровский. Я посмотрела на Миру, ожидая, что она скажет как давно он здесь. Девушка, будто догадалась, закивала, пряча улыбку. Глаза заискрились, щеки зарумянились. Да, такой эффект может оставить после себя только Константин.

— Он здесь, — прошептала, едва выговаривая слова, сама себя убеждала, ведь это казалось каким-то сном, где мне обязательно будет слишком хорошо. А на самом деле такого не бывает. Не решилась открыть его при девушке, поэтому крепко сжала в своей ладони, ощутив, как острые края картонки впились в кожу.

— Вера и Саша тоже уже приехали. Стартуете из дома в загс, а потом снова сюда. Так велела распорядиться Евгения Сергеевна.

Я нахмурилась, вскакивая с постели.

— Но я планировала совершенно по-другому! Когда? — наверное, я напугала Мирославу своим поведением, но, по правде сказать, сама от себя не ожидала такой вспыльчивости. Этого следовало ожидать. В первый раз что ли. Мама всегда перепланировала все до каждого шага, если в этом принимала участие я сама. Как ненормальная металась по комнате, взмахивая руками. Трясло так, что поставь мне на голову стакан с водой, он непременно бы весь расплескался спустя секунду. Но почему Дубровский так легко на все соглашается? Неужели ему настолько все равно, или он без ума от моей матери, что просто закрыл глаза, лишь бы ей было хорошо. Меня охватила паника. — А-а-а! — закричала, схватив первую попавшуюся вазу мне под руку, зашвырнула в стену, и та с характерным звенящим стуком о поверхность, разбилась. Осколки разлетелись в разные стороны, и один из низ попал мне прямо в бедро, вонзаясь острием. — Черт! — схватилась за ногу, вынимая небольшой кусочек стекла. Испуганная Мирослава побежала в мою ванную, а я плюхнулась на попу, утопая в своих ладонях. Разрыдалась. Спустя пару минут мои всхлипы постепенно утихли, на смену им пришли только нервные вздрагивания. Мира прикоснулась к моему плечу, и меня здорово тряхнуло, потому что я уже и забыла, что она здесь со мной.

— Спасибо, — отвечаю, принимаю протянутую ей перекись и ватный спонж. Выпрямив ногу, я быстро обрабатываю ранку, радуясь в душе, что она не глубокая. Жить буду; следом идет лейкопластырь, который наклеивает Мира. Киваю, безмолвно благодаря ее за помощь. Она снова похлопала меня по плечу.


— Давай, я позову Веру, и она поможет тебе приготовиться, — с надеждой в словах проговаривает, высказывая некоторую просьбу, чтобы я отпустила её. Но не успела я произнести слова, как раздался глубокий с хрипотцой тон голоса, который я узнаю, даже если ослепну или оглохну.

— Не стоит, — Дубровский скрестил руки на груди, наблюдая за моей небольшой истерикой.

Каждой клеточкой почувствовала присутствие мужчины, который сверлил меня своими черными глазами. Неотрывно. Дыхание сперло, и я как рыба то открывала, то закрывала рот. Мирослава тут же ретировалась, закрывая за собой плотно двери в мою комнату. А Константин повернул ключ в замке, чтобы нас никто не потревожил. Он осмотрел мою комнату, пряча при этом свою ухмылку. Словно зверь, проверял территорию, и, кажется, помечал, что она теперь тоже в его владениях. Теперь я каждую ночь буду задыхаться от того, что мой разум станет вырисовывать его образ во снах.

— Я тебе не разрешала входить, — резко обрываю его, когда мужчина присел рядом со мной, пренебрегая тем, что на нем дорогущий костюм, в котором он собрался жениться на моей матери. Костя снял с себя пиджак и швырнул его на мою кровать, а приталенная рубашка так обтягивала мышцы рук, что, взглянув на крепкое тело мужчины, я шумно сглотнула. Я помню его руки, как он ласкал ими меня, помню каждое прикосновение, которое он дарил мне уже не первый раз. А теперь всё это закончится. Потому что я не смогу… подпустить его к себе, зная, что он делит кровать с моей матерью. — Уходи, — в голосе слышны нотки приказа, и Дубровский коварно ухмыляется, заглядывая в мои глаза. Сейчас я не в лучшей форме: растрёпанная, в пижамном топе и шортах, не умытая. И все равно Дубровский не отводит своих глаз, а напротив, ласкает щеку, прикоснувшись своей теплой ладонью. Я закрываю глаза, поддаваясь его чарам. Опять. Мужчина нежно касается своими губами моих, опаляя горячим дыханием. Но стоило коснуться поцелуем, я тут же отвела голову в сторону, разорвав сладкое мгновение, которым могла воспользоваться.