— Не надо, — он возвращает мое внимание на себя, чтобы я не прятала своих глаз от него. Медленно поднимаю на него взгляд, в котором наверняка видно много боли и непонимания. — Не отворачивайся от меня, Виктория, — с хрипотцой продолжает, опустив руку мне на плечо. Он снова спускает бретельку, как в клубе, и гладит татуировку, словно теперь знает, что она значит. А она многое значит для моего сердца, как он сам. — Я хотел поговорить с тобой, но ты упорно игнорировала меня всю неделю. Решил воспользоваться шансом сейчас, — резко мотнул головой, опустив руку. Тишина повисла в комнате, нагнетая не без того, напряженную обстановку. Затем Костя прикоснулся к ранке, и я дернулась, шикая в ответ на него.

— Я не хотела видеть тебя после того, как ты вышвырнул меня из своего дома, — выпаливаю одним предложением, потому что мне надоели эти игры. — Ты не отпускаешь меня, и в то же время держись дистанцию. Я так больше не могу. И еще, — шумно сглотнув, я смотрю на Дубровского, параллельно убирая его кисть с моей ноги и начинаю подниматься, хотя острая боль пронзает бедро, но я терплю. Костя тоже подрывается с места, помогая мне, беря под локоть, но я отдергиваю свою руку, обозначая границу между нами. Пусть сейчас на моих губах я все еще чувствую его вкус, и он затуманивает мои мозги, и тем не менее, я вскинула голову, чтобы стоять перед мужчиной на равных. — Хватит решать за меня, с кем проводить сессии. Я знаю, что ты договорился с Эдуардом, чтобы ни один Дом больше не смел приближаться ко мне, — тыкая ему в грудь, я уже не сдерживала себя, высказывая недовольство. Дубровский стоял смирно и ждал, когда я выскажу все до последней капли. Моя грудь вздымалась, а соски возбудились от его прикосновения к моей талии. И как бы я не хотела его близости прямо сейчас, тело же напротив жаждало большего. Черт возьми, Вика, соберись. Приказывала себе, пока опытные руки Кости ласкали мою кожу сквозь ткань шелкового топа. Затем он повел руку вниз, захватывая бедро в крепкую хватку, и резко притянул к себе, показывая, насколько он возбужден и едва сдерживается.

— Отпусти, — ударяю ему в грудь, а потом по лицу, залепив смачную пощечину. Дубровский резко толкнул меня, и я упала на кровать, отпружинивая от нее, будто мячик. Не теряя времени, он раздвинул ногой мои бедра и лег сверху, накрывая собой, придавливая своим весом. Я сопротивляюсь, но также понимаю, что не в полную силу.

— Потому что ты моя, — прорычал, схватив крепко за подбородок. Глаза Кости потемнели, и теперь в них столько желания обладать мной, что мне становится страшно. Я замерла, прекратив свои попытки вырваться на свободу. Он как дьявол, завораживает собой, и я уже отдала ему в руки свои сердце и душу. Собственническое поведение Дубровского наталкивает на мысль, что он намерен сделать меня своей сабмиссив, только препятствием служит ненавистный брак между ним и моей матерью. Как только эта мысль проскальзывает в голове, я снова начинаю выдергиваться, но моя сила ничто по сравнению с крепким телом Дубровского. Это начинает походить на сцену, в которой идет мнимое сопротивление. Затем Константин резким толчком ударяется о мое естество, и я стону, ощутив мощный возбужденный член.

— Так докажи, что я твоя! — в ответ зарычала, вызывая его на неравный бой. Каждое наше занятие недолюбовью не переступало границ, и я более чем уверена, что сейчас ничего не произойдет. С вызовом смотрю в потемневшие глаза, сама на бессознательном, инстинктивном уровне облизываю иссушенные губы, и как нарочно низ живота изныл от томящего спазма, наконец, ощутить его член в себе. Костя сощурился, обрушиваясь на мои губы, стал так целовать, будто душу высасывать, а я таяла в его крепкой хватке под сильным давлением тела и пульсацией между ног каждой натянувшей струной нервной клеточки. Мужчина резко встал на коленки, разрывая поцелуй, и без слов стянул с меня шорты, оголяя для себя. Я начала сводить ноги, но тут же получила жалящий шлепок по бедру.

— Я не разрешал тебе двигаться, — глубокий тембр голоса внушает власть сполна, и я, наоборот, еще шире развожу бедра, открываясь для него. Дразнюсь. Бросаю вызов, проверяя его выдержку. Дубровский расстегнул упряжку ремня, вынимая полы рубашки, затем приспустил их, высвобождая упругий, покрытый венами член. На головке уже проступила капелька семени, а мне до безумия захотелось слизнуть ее, и ощутить соль на языке. Костя снова лег на меня, и одним резким толчком вошел, без слов, без лишних действий, показывая нам двоим, что этот мир создан исключительно для нас, окуная с головой в нирвану чувственности.

Глава 20

Глаза в глаза, и никаких преград. Вцепившись в его крепкие плечи, ногтями впивалась в плоть мужчины, и царапала. Он двигался так, будто ничего вокруг не существовало — не спеша, вкушая каждый миг. Капельки пота собрались над его верхней губой, как и на лбу, что покрылся едва видной испариной. Я схватила его за шею и притянула к своему лицу, на секунду оба замерли, продолжая сверлить взглядом друг друга — карие против черных. А потом я первой захватила его губы в плен, пробуя сначала на вкус, затем углубляя поцелуй до помрачения рассудка. Мы бесстыдно ласкали языками рты, клацая зубами. Поцелуй переходил из нежного в голодный, похожий на то, как отчаянно пытаются надышаться воздухом перед погружением на глубину. Зная, что на обратно запаса просто не хватит. Дубровский вколачивался в меня, затем резко вышел и ловко перевернул на живот, словно я для него была тростинкой, и приподнял мой зад.

— Шикарная задница, — прорычал, ударяя по ней шлепком. Ягодицу опалило огнем. Жалящим, но сладостно-приятным. Я застонала, покачивая ею, будто кошечка виляла нервно хвостом. Замурлыкала, когда он так же наградил вторую половину.

— Ах! — вырвалось слишком громко, и я сразу уткнулась лицом в подушку, заглушая себя и то, как мне хорошо. Костя, не церемонясь, вновь обрушил еще несколько шлепков, а потом ущипнул за клитор, вот тогда я содрогнулась в мощном оргазме и застонала, прокричав его имя. Конечно, оно было приглушено подушкой, но Дубровский слышал мой призыв, а потому резко вошел и продолжил отправлять меня в мир, где были только он и я. Только наше душевное слияние… Потом я ощутила, как он намотал мои длинные волосы себе на руку, а второй придавил в области поясницы. Стал тянуть голову на себя, и я подчинялась. Вопреки боли, я покорялась ему, а потом получала незримое удовольствие, и еще один пронзающий оргазм до каждой клеточки в моем теле.

— Я больше не могу, — едва дышу, оперевшись на локтях. Затылок горит от сильной натуги, но Костя не ослабляет хватку, напротив, рычит и продолжает вдалбливаться, как ненормальный. Соприкасаясь своим телом с моим, звучат характерные шлепки — явные и понятные, что за стенами происходит соитие. Он снова шлепает меня, параллельно входя во всю длину, замирает. И так несколько раз, обрывая на самом пике. Низ живота ноет, как и то, что мне жутко захотелось пить. Я облизнула губы, ощутив шероховатость на них от частого дыхания. Шумно сглотнула.

— Я не разрешал тебе подавать голоса, саба, — Дубровский злобно высказался, и когда я хотела повернуться к нему лицом, то резко потянул на себя за волосы и мне пришлось подчиниться. Свободной рукой он обнял меня за талию, и не разрывая контакта, входил, только теперь под другим углом проникновения. Костя обрушился с поцелуями на мою шею, постепенно оставляя едва ощутимую боль от укусов. Нахмурившись, я впитывала каждое ощущение, которое чувствовала от его прикосновений. Закрыв глаза, запрокинула голову ему на плечо и отдавалась. Он начал мять мою грудь, пощипывать и тут же награждать легким поглаживанием, сменяя шлепком чуть ниже, не задевая её. Бережно, будто я для него фарфоровая кукла, в руках опытного мастера. — Так тебе нравится? — голосом змея искусителя вторил у моего лица, нашептывая в ухо. Костя продолжал медленно трахать меня, удерживая одной рукой за низ талии, а другой за шею. Сдавливал мою гортань, и я знала, что после обнаружу на ней отпечатки его пальцев. Хватка была сильной, напряженной, но таила в себе безграничное удовольствие, которое я когда-либо вообще получала. Нет. Никогда прежде в моей сексуальной жизни не было подобного, и казалось, будто я во сне. Все это отголоски наших встреч. Но я ощущала аромат секса, витающего вокруг нас. И меня это дико пугало.

— Остановись, — тихо шепчу, будто просыпаюсь, постепенно приходя в себя. Костя сначала замедлился, но проигнорировал просьбу.

— Ложись, — командует, резко выйдя из меня, толкает в спину на кровать. Сейчас в его действиях нет ни намека на нежность, которой мне не хватает. Я вновь нахмурилась, и, черт возьми, повиновалась. Легла, разведя бедра в приглашающем жесте, сил нет — всё отдала ему, и он, словно дьявол, высосал из меня душу. На заднем плане слышу цоканье каблуков и отдаленно понимаю, что это моя мать идет в направлении дверей к моей комнате. Платье, что принесла Мирослава, валяется на полу — на осколках вазы, которую я разбила в порыве гнева. Каким-то образом оно упало, и теперь лужицей растеклось около моей тумбочки. Почему-то меня охватила паника, и с широко раскрытыми глазами, я уставилась на Дубровского, а он на меня. И я поняла… он дает мне право выбора: или продолжить, или закончить… Но тогда оба станем изнывать друг по другу, желая вновь окунуться в то, что произошло именно сейчас. Нависая надо мной, он ждал, так же слушая приближающуюся в нервной ходьбе, мою мать. Сука! Запрокинув голову, не могла справиться со своим смятением и сопротивлением духа. Сама с собой боролась, но, когда Костя ласково прикоснулся к моей шее, а затем провел по щеке, что-то щелкнуло в груди, и я шумно выдохнула:

— К черту всё, сейчас ты только мой, — и сама набросилась на него, огибая одной ножкой за его крепкую талию. Дубровский ворвался в меня, скользнув горячим членом между складочек. Я так крепко ухватилась за его шею, чтобы быть на равных именно в эту секунду, и Костя позволил. Он наращивал темп, ударяясь шлепками о мою попу. Кровать заскрипела от силы колебаний, а когда раздался первый стук в дверь — мы не остановились. Смотря в глаза друг другу, на интуитивном уровне ощущали, как хорошо нам вдвоем. Как хорошо мы подходим, выполняя желания каждого. Костя зарычал, когда снова прогремел стук, но уже не тихий, а тарабанящий. И приглушённый нервный возглас моей матери: