— Я читала газеты. Пожалуй, это не тот случай, когда на следующее утро просыпаешься знаменитостью, да? — добавила она с нотками удовлетворения в голосе.

— Такое бывает только в романтических мечтах, ты же знаешь.

— Иногда так случалось. Но не с Лайзой.

— Она еще совсем недавно на сцене, — сказала я в ее защиту. — И в самом деле выступала совсем неплохо.

— «Совсем неплохо» говорят из вежливости, чтобы не сказать «не совсем плохо», — сказала Дженет. — Вот я бы сумела их расшевелить.

— Вижу, что я допустила оплошность, — рассмеялась мама. — Мне следовало бы еще пару раз полежать с приступами.

— О, нет, нет! — вскричала Дженет. — Я вовсе не то хотела сказать! Я была в ужасе, когда узнала об этом.

— Все в порядке, дорогая, я понимаю. Все это вполне естественно. Как говорится, что одному на пользу, другому во вред. Что ж, в данном случае это, действительно, было во вред. Впредь буду осторожнее. А ты не волнуйся. Однажды ты станешь знаменитой, создашь себе имя. Удивительно, что значит имя. Если тебя постоянно хвалят, люди начинают считать, что ты и вправду хороша. И чем больше им об этом твердят, тем искреннее они в это верят. Эта мысль поселяется в их головах, прежде чем они успевают что-либо сообразить.

Когда мы вышли от Дженет, мама сказала:

— Бедная, как ей сейчас тяжело. Скорее бы она снова смогла танцевать.

Лайзу очень заинтересовало известие о том, что мы ездили навестить Дженет Дэар.

— Не скоро она снова сможет выйти на сцену, — сказала я.

— Это, наверное, тяжело. Я знаю, что она должна сейчас испытывать.

— Она думает, пройдет еще не меньше месяца. Мама считает, что целых полтора. Если бы нужно было только петь, она бы смогла. Но вот с танцами сложнее.

— Родерик Клеверхем редко бывает в театре, не так ли?

— Да, редко. Он приезжает в Лондон только на несколько дней. Ему приходится заниматься поместьем.

— Оно, наверное, огромное.

— Я никогда не была там, но, судя по тому, что он рассказывал, не маленькое.

— Это, должно быть, прекрасно! Чарли, его отец, такой хороший человек. А мама у него какая?

— Я не знакома с ней.

Лайза понимающе улыбнулась.

— Надо полагать, вы не дружите домами. То есть, я хочу сказать, когда Чарли приезжает в Лондон, он почти всегда здесь, а он ездит в Лондон часто, если учесть, что у него загородное поместье.

Надо отдать ей должное, Лайза по-житейски правильно поняла ситуацию. Преданность Чарли моей маме была очевидна. Они были как супружеская чета, но не в период первой пламенной страсти, а когда она уже достигла счастливого состояния взаимопонимания и глубокой привязанности, основанной на спокойной и бескорыстной, ничего не требующей взамен дружбе.

Лайза продолжала расспрашивать меня о семействе Клеверхемов и, незаметно для себя, я рассказала ей все, что знала о доме в Кенте и о леди Констанс.

Она ловила каждое мое слово.

— А ты, — сказала она, — ты ведь очень дружна с Родериком Клеверхемом?

— Мы встречались несколько раз.

— Хотя он и не приходит к вам в дом.

— Он мог бы прийти. Мама была бы только рада видеть его здесь.

— Но он все-таки не приходит. Только устраивает ваши встречи где-нибудь на улице?

— О, нет, мы просто так встречались.

— Я понимаю, — казалось, ее это забавляет. — Он теперь довольно часто бывает в Лондоне, не правда ли?

— Так все делают, что в этом такого? Человеку может нравится жить за городом, но время от времени неплохо выбраться в столицу.

— Ну да, как его отец, — улыбнулась она своим мыслям. — Долго он еще пробудет в Лондоне?

— Не знаю.

— Кажется, он упоминал, что останется здесь до конца недели.

— Ах, да. Я теперь вспомнила. Вижу, он тебя очень заинтересовал.

— Меня все интересуют, и он в том числе. Также, как его отец и Дезире, и ты. Меня всегда интересуют окружающие меня люди. А тебя — разве нет?

— Думаю, что да.

Однако я чувствовала, что ее особенно занимает Родерик Клеверхем.

Потом это случилось снова. Было около трех часов пополудни. Мама отдыхала, как она это обычно делала перед вечерним спектаклем. Я зашла проведать ее.

Она лежала на кровати и, войдя в комнату, я сразу заметила, что с ней что-то не так.

— Что с тобой? — спросила я.

— Опять эта дурацкая тошнота подкатывает.

Меня охватила тревога.

— Ах, нет! — вскрикнула я.

— Сейчас пройдет. Когда это случается, кажется, что приступ обязательно повторится. Но это просто воображение, вот и все.

— Тогда лежи и не двигайся, может быть, оно и пройдет.

— Да, дорогая. Я надеюсь, что пройдет. Наверное, это на нервной почве. Эта противная графиня слишком на долгое время вошла в мою жизнь.

— Но спектакль идет еще не так уж долго.

— Со мной так бывает. Через какое-то время роль начинает надоедать, и уже хочется чего-то нового. Я по натуре непоседа. Не волнуйся, все будет хорошо. Тебе что-нибудь нужно? Поэтому ты пришла?

— Нет, ничего. Я просто хотела проверить, не спишь ли ты. Тебе сейчас лучше?

— Пожалуй, нет, дорогая. Я уже начинаю опасаться, что это опять повторение тех же приступов, что раньше.

— Может быть, послать за доктором?

— Нет, нет. Он опять скажет, что я что-то съела.

— А что ты ела?

— С прошлого обеда и стакана молока после спектакля почти ничего. Только кофе с тостами на первый завтрак и немного рыбы — на второй.

— Опять рыба?

— Но я часто ем рыбу.

— Очень странно. Меня это беспокоит.

— Ах, моя дорогая, не стоит волноваться. Все пройдет. Я ведь здорова, как лошадь.

— Но эти приступы. Они становятся слишком частыми.

— Дорогая, я вижу, тут уже ничего не поделаешь. Придется сообщить Долли.

Теперь уж я разволновалась не на шутку. Это уже в третий раз в течение сравнительно короткого промежутка времени. Что-то нужно делать.

Долли был в отчаянии. Ему и без того пришлось дважды переживать эту неприятность и вот сейчас — в третий раз. Похоже, это становится традицией.

В пять часов дня у мамы уже не оставалось сомнений в том, что играть она сегодня не сможет. К этому моменту Долли был уже вне себя от гнева. Что скажут зрители на этот раз? Они решат, что нет смысла заказывать билеты — все равно никогда не знаешь, на что попадешь. Газеты получат возможность сполна насладиться скандалом. Они и без того уже намекали, что недомогание Дезире объясняется ее пристрастием к алкоголю. Такие вещи не проходят даром для репутации актрисы. Кто снова поверит в эти приступы разлития желчи?

Я тоже в них не верила и ужасно боялась, что настоящая причина кроется в чем-то другом, а вовсе не в съеденной плохой пище. Марту мучили те же опасения. Она отводила взгляд, бормоча что-то себе под нос.

— Завтра мы пригласим другого доктора, — заявила она. — Хватит с нас этого трясущегося старика, доктора Грина.

Но главной заботой был вечерний спектакль.

Лайза нервничала. Как любая актриса, она, конечно, мечтала о мгновенной славе. Едва ли у нее это получилось. Мне даже казалось, что ее выступления принесли ей больше вреда, чем пользы. Но она не теряла надежды. Сегодня должна была состояться ее третья попытка. И я знала, что она все время репетирует роль.

Мама сказала мне:

— Сегодня поезжай обязательно. Думаю, это поможет Лайзе, если она будет знать, что ты там. Робер в Лондоне, он поедет с тобой.

Я не хотела показывать ей, насколько меня встревожило ее состояние, поэтому согласилась. На следующий день мы с Мартой вместе решим, что же нам следует делать. Вызовем специалиста и попытаемся выяснить, нет ли тут чего-то серьезного.

Перед самым отъездом Лайзы в театр я переговорила с ней.

Она была бледной и напряженной.

— Ты знаешь, я решилась на один отважный поступок, — сказала она. — Не знаю, что меня толкнуло на это. Я написала записку Родерику Клеверхему и пригласила его прийти сегодня в театр, так как я буду играть главную роль.

Я была поражена.

— Как ты полагаешь, что он подумает? — продолжала она. — Наверное, не придет?

— Но почему ты это сделала? — спросила я.

— Просто я чувствую, что мне необходимо, чтобы в зале были все мои друзья. Все, кого я смогу собрать.

— У тебя все будет хорошо, — сказала я. — Но не знаю, придет ли он.

— Он же говорил однажды, что хотел бы посмотреть мое выступление.

В тот момент я не могла думать ни о чем другом, кроме болезни мамы. Я жалела, что не могу немедленно обсудить это с Мартой. Чарли в это время в Лондоне не было. Он бы все понял и помог найти нужного специалиста. А мы собирались это сделать. Так решила Марта и я тоже.

В тот вечер я была довольна Робером. Он имел обыкновение заказывать ложу на все мамины спектакли заранее, так что мы могли использовать ее в любой момент по своему желанию.

Робера очень беспокоило состояние мамы, и я поняла, что могу быть с ним так же откровенна, как с Чарли.

— Меня это очень тревожит, — произнес Робер.

Я рассказала ему, что завтра мы собираемся настоять, чтобы мама показалась специалисту. Мы считаем, что доктор Грин не достаточно хорошо в этом разбирается.

— Ты думаешь, это в самом деле что-то очень серьезное?

— Видите ли, это повторялось уже трижды за такой короткий срок. Если она отказалась от сегодняшнего спектакля, значит действительно почувствовала себя совершенно больной. Так не может больше продолжаться. Мы боимся, что тому может быть какая-то причина, какая-то внутренняя болезнь.

— Она всегда выглядит такой жизнелюбивой.

— Здоровой, энергичной, — подсказала я. — Мне лучше было бы остаться с ней, но она и слышать об этом не хотела. Говорит, Лайзе будет нужна моя поддержка.

— Вот и мне она сказала то же самое. Ах, милая Дезире, она всегда думает только о других.

— Да. Я так за нее волнуюсь.

Он взял мою руку в свою и сжал ее.