— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — пообещал он.

Я посмотрела вниз. В десятом ряду партера я заметила Родерика. Он взглянул вверх, на нашу ложу и помахал рукой. Значит, он все-таки пришел посмотреть Лайзу.

Я пыталась представить себе, что же будет дальше. В этот момент Долли вышел на сцену и произнес свою речь. Зрители были ошеломлены. По залу прокатился ропот.

Казалось, Долли потерял рассудок от горя: прижав ладонь ко лбу, он застыл в позе глубокой печали, потом отважно взглянул в зал.

— Дезире в отчаянии. Она надеется, что вы сможете ее простить. Поверьте, если бы она была в состоянии ступить на эти подмостки, она бы это сделала.

Один-два зрителя вышли из зала. С замиранием сердца мы ждали, что за ними последуют другие. Прошло несколько секунд в напряженном ожидании. Потом зал успокоился.

Зрители пришли насладиться спектаклем, это было частью их вечерней развлекательной программы и хотя, возможно, они не получат того, на что рассчитывали, все решили остаться.

Занавес поднялся. Запели хористки, ряд их разделился надвое и перед зрителями предстала Лайза. «Мадам, что вам угодно?» Она вложила в роль все, что могла. По-моему, у нее хорошо получилось.

«Господи, пусть она им понравится, » — молилась я.

В ложу бесшумно вошел Долли. Он молча сел, глядя больше на зрителей, чем на сцену.

Через некоторое время напряжение спало. Все шло не так уж плохо. Я почувствовала, что Долли позволил себе немного расслабиться.

В антракте он вышел. Робер сказал:

— Все идет хорошо, как ты считаешь? Эта молоденькая девушка… Она, конечно, не Дезире, но молодец, а?

— Да. Она в этой роли всего третий раз и с каждым разом все лучше и лучше, — согласилась я.

— Это для нее серьезное испытание.

Дверь приоткрылась, и в ложу заглянул Родерик.

— Привет! — воскликнула я. — Я видела тебя внизу, в партере. Робер, познакомьтесь, это Родерик Клеверхем, сын Чарли. Родерик, это мсье Робер Бушер.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ты хорошо сделал, что пришел, — сказала я. — Лайза будет рада.

— Как себя чувствует твоя мама?

— Опять такой же ужасный приступ. Мы хотим уговорить ее показаться специалисту. Марта настаивает на этом и я с ней полностью согласна. Так больше продолжаться не может. Как тебе нравится спектакль?

— Очень нравится. Правда, я сижу далековато от сцены, но это лучшее, что я сумел достать почти перед самым началом спектакля.

Я взглянула на Робера и сказала:

— Это ложа мсье Бушера, и он любезно позволяет нам пользоваться ею.

— Конечно же, переходите к нам, — поспешил пригласить его Робер. — Здесь очень хорошо видно сцену, за исключением одного угла — правого. Но обычно ничего важного там не происходит.

— Это очень любезно с вашей стороны. Я с удовольствием так и сделаю.

— Ты надолго в Лондоне? — спросила я Родерика.

— Нет. Я всегда приезжаю на короткое время. Много дел дома.

— А твой отец?

— Он сейчас дома. Думаю, скоро он приедет в Лондон.

Зазвенел звонок. Занавес вот-вот должен был подняться. Я с интересом наблюдала, как Родерик следит за Лайзой.

— У нее хорошо получается, я рада, — сказала я.

Он кивнул.

И вот занавес опустился в последний раз. Лайза с нескрываемой благодарностью принимала аплодисменты. Они не были слишком долгими. Будь на ее месте мама, овациям не было бы конца.

Мы пошли к Лайзе в гримерную, чтобы поздравить ее с успехом. Она пребывала в странном состоянии, то и дело переходя от радости к отчаянию, и казалась очень хрупкой и легко ранимой. Мне стало жаль ее, и я чувствовала, что Родерик испытывает то же самое. Случай, на который она возлагала столько надежд, видимо, не оправдал ее ожиданий.

— А что, если я приглашу вас на небольшой ужин, — предложил Родерик, — вас, Ноэль и, может быть, мсье Бушера?

— Великолепная идея! — воскликнула Лайза.

Робер с извинениями отказался, а я сказала, что хочу поскорее вернуться домой, узнать, как себя чувствует мама.

У Лайзы вытянулось лицо, Родерик тоже выглядел расстроенным.

Робер сказал:

— А почему бы вам не пойти вдвоем? Именно это вам сейчас нужно, мадемуазель Феннел. Посидеть за ужином, расслабиться, снять напряжение. Ведь то, что вам сегодня пришлось пережить, это настоящий стресс, не так ли? Да, это пойдет вам на пользу — поболтать, посмеяться, забыться. Я отвезу Ноэль домой.

— За Мартой и мной должен заехать Томас, — сказала я.

— Тогда мы втроем поедем в экипаже. А эти двое отправятся ужинать.

Родерик выжидательно посмотрел на Лайзу. Я поняла, что всем своим видом он показывает, что тоже хотел бы поехать с нами, узнать, как здоровье мамы, но Лайза выглядела такой подавленной. И Робер был, конечно, прав, говоря, что ей нужно расслабиться. Что же касается Родерика, сделав предложение, вряд ли он мог взять теперь свои слова назад. Таким образом, было решено, что Родерик и Лайза отправятся ужинать, а мы поедем к нам домой.

Когда мы приехали, Робер сказал, что подождет наших сообщений о здоровье мамы, и мы сразу же пошли к ней в комнату.

Марта постучала в дверь. Ответа не было.

— Заснула, — шепнула она. — Хороший признак.

Она приоткрыла дверь и заглянула в комнату. В лунном свете я разглядела, что постель мамы пуста. Мы в страхе вбежали в комнату. И тут мы ее увидели. Она лежала на полу. Мне сразу бросилось в глаза, что голова ее как-то неестественно запрокинута. Потом я заметила на ее лице кровь.

Я бросилась вперед и опустилась перед ней на колени.

Она выглядела очень странно, совсем непохожей на себя. В отчаянии я окликнула ее. Она не двинулась, не ответила мне, и что-то смутно подсказало мне, что я уже никогда не услышу ее голоса.

Сейчас ту ночь я вспоминаю, как беспорядочную цепь событий. Помню, все, кто был в доме, столпились в этой комнате. Среди них был Робер. Все были потрясены и не могли заставить себя осознать случившееся. Приехал доктор Грин.

— Видимо, она упала и поранила себе лоб о край туалетного столика… и нанесла себе другие повреждения.

Ее отвезли в больницу, но к этому времени мы все уже понимали, что ничего нельзя сделать. Мы потеряли ее. Я пыталась себе представить, как буду без нее жить, без ее голоса, смеха, шуток, без ее жизнерадостности. Мы лишились всего этого за несколько часов.

Сначала сознание отказывалось воспринимать случившееся. Мне казалось, что я никогда не смогу этого сделать. И жизнь уже никогда не станет для меня прежней. Я просто не могла себе представить мою жизнь без нее, мысль эта казалась невыносимой. Мама была центром моего существования, и вот ее не стало за одну ночь.

Почему я не была с ней тогда? Я бы поддержала ее, не дала ей упасть. Все это случилось, когда я сидела в театре и, ничего не зная, беседовала с Родериком, Лайзой и Робером. И вот ее нет. Навеки.

Было уже за полночь, когда вернулась Лайза, веселая и оживленная. Несомненно вечер с Родериком доставил ей большое удовольствие. Лишь только взглянув на меня, она спросила:

— Что случилось? В чем дело?

Я ответила:

— Мама умерла.

Побледнев, она смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Она встала с постели, должно быть, у нее закружилась голова. Она упала. И от сильного удара… она умерла.

— Нет! — закричала Лайза. — О, нет!

Она потеряла сознание.

Придя в себя, она все повторяла:

— Нет, нет, этого не может быть. Она ведь выздоровеет, правда? Не может быть, чтобы она вот так умерла… только из-за того, что упала.

Я не ответила, только отвернулась. Она схватила мою руку. Лицо ее выражало муку. Она по-настоящему любила мою маму. Конечно же, это было так, ее все любили. В глубине души я иногда думала, что Лайза слишком заботится о своем собственном успехе, своей возможности показать миру, на что она способна, и это можно было понять. Но она действительно любила маму. Сейчас она выглядела ошеломленной. Да, она, безусловно, очень любила ее.

Я отвела Лайзу в ее комнату и попросила миссис Кримп принести ей горячего чая. Миссис Кримп обрадовалась возможности чем-то заняться.

— Просто не могу в это поверить, — повторяла она. — Что мы будем теперь без нее делать?

Я не могла ответить ей на этот вопрос.

Все в доме были оглушены случившимся. И сам дом, казалось, был уже совсем не таким, каким мы его всегда знали. Газеты пестрели сообщениями о смерти Дезире.

«Одна из наших величайших актрис музыкальной комедии, Дезире, сумела в корне изменить этот жанр, она вновь сделала его любимым публикой. Она была слишком молода, чтобы умереть». «Она ушла из жизни в расцвете лет. Мы всегда будем с горечью ощущать эту утрату». Перечислялись спектакли, в которых она принимала участие. Перепечатывались отрывки из газетных рецензий разных лет.

Репортеры стремились во что бы то ни стало получить у нас интервью.

Обращались с вопросами даже к Джейн.

— Она была замечательной леди, — ответила Джейн.

Миссис Кримп сказала:

— Такие люди — редкость. Другой такой уже никогда не будет.

Чаще других вопросы задавались Лайзе, ведь она была ее дублершей.

— Я всем обязана ей. Она была необыкновенно добра ко мне. Благодаря ей я получила свой первый шанс.

Я перечитывала статьи снова и снова. Газеты промокли от моих слез. Мне хотелось читать хвалебные статьи. Иногда я улыбалась, вспоминая, что она говорила о некоторых ролях. Потом меня вновь охватывало чувство утраты. Я ни на минуту не могла освободиться от воспоминаний, они преследовали меня. Вот я, еще совсем маленькая, спускаюсь в гостиную. «У нас гости?» и все смеются, а я немного пугаюсь, пока не попадаю в ее любящие руки.

Все любили ее, но никто не любил ее так, как я. Я была ближе всех к ней и поэтому тяжелее всех переживала утрату.

Чарли был убит горем, Робер глубоко страдал, Долли был в отчаянии. В знак уважения к Дезире театр был закрыт на неделю.