Какой бы цели мадам Эсмеральда ни хотела достичь этим своим последним заданием, она явно основывалась на ошибочных умозаключениях. Гарет ни в ком не нуждался. И, даже если это и было так, дружба со своим поверенным вовсе не была тем бальзамом, что мог излечить его периодически открывающиеся сердечные раны.

Скрип, скрип. Шуршание.

Гарет раздраженно поднял взгляд. Уайт только что перевернул лист книги приходов и расходов, положив перед собой на стол чистый лист бумаги. Несомненно, для того чтобы занести на него краткое предложение об улучшении дел на одной из мельниц в отдаленных владениях Гарета. Позже они обсудят эти идеи. Разумно. По-деловому. В безличной манере, которую предпочитал Гарет.

Он не собирался заводить дружбу с этим человеком. Сама идея казалась ему нелепой и смехотворной. Он объявит ей это. Он не собирается тратить время на идиотские задания мадам Эсмеральды, он скажет Неду, он скажет ему, что…

Однако ее третье задание вовсе не имело отношения к Неду. Оно даже не было связано с победой рациональности и науки над абсурдом и нелогичностью. Нет, это задание касалось самого Гарета. В тот год, когда скончался его отец, и маленького Гарета отправили в Харроу, он искренне стремился завязать те легкие товарищеские отношения, в которых изрядно преуспели прочие мальчики. Он думал, что это желание давно покинуло его. Нет, оказывается, оно просто затаилось, как некое подземное существо, ожидая возможности быть извлеченным на поверхность легкой рукой мадам Эсмеральды.

Черт бы ее побрал.

– Уайт. – Слово прозвучало холодным и отталкивающим даже для его собственного слуха. Именно такому обращению с подчиненными учил его дед, покойный лорд Блейкли.

Уайт поднял голову:

– Да, милорд.

Гарет уставился на его перо, столь раздражающе на него действовавшее, с тщательно замаскированной рассеянностью. Что бы ему сказать? Не мог же он приказать своему человеку бросить заниматься той работой, ради которой он был нанят. Гарет сделал нетерпеливое движение рукой. Исключительно компетентный Уайт правильно расшифровал этот жест как «положи это чертово перо и послушай, что я тебе скажу».

Несомненно, он ожидал обсуждения положения дел в имении Гарета. К несчастью, Гарет предложил ему всего лишь небольшой разговор. Дружеский разговор.

– Вы женаты?

Внимательный взгляд Уайта сменился откровенно изумленным.

– Да, милорд.

– У вас есть дети?

– Четверо.

Воцарилась тишина. Гарет закусил щеку и с резким хлопком закрыл лежавшую перед ним хозяйственную книгу. Подружиться со своим поверенным? Сама идея эта казалась ему невозможной. Они вели совершенно разную жизнь. Гарет платил своему подчиненному жалованье. Уайт был семейным человеком с женой и детьми. Естественно, Гарету нечего ему сказать. Было величайшей нелепостью предположить даже возможность подобной дружбы.

Нелепости, кажется, были фирменным стилем мадам Эсмеральды.

Гарет оглядел мысленно свою обширную библиотеку. Тома по сельскому хозяйству. Тексты на латыни и греческом. Таксономия, биология, натурфилософия. Математика. Он прочел их все. Многие из них даже по нескольку раз.

Он мог бы предложить не менее шести способов доказательства теоремы Пифагора. У него в голове было не менее двенадцати идей по организации производства, которое бы стимулировало занятость в имениях в Восточном Мидланде.

Способов же продолжить эту беседу в его голове было ровно ноль.

Тем не менее он попытался:

– Что вы думаете о погоде?

Даже ему самому была заметна холодная формальность, отразившаяся в его голосе. Он звучал неприятно на слух, звучал так, будто Гарет выступал от имени испанской инквизиции – отделения по борьбе с ересями в метеорологии.

– Милорд? – Неудивительно, что Уайт встревожился. – Вы хорошо себя чувствуете?

Гарет быстро вновь открыл лежавшую перед ним бухгалтерскую книгу. Цифры – холодные, успокоительные – выстроились перед ним стройными рядами. Дебет – кредит, покупки – продажи. Корма скоту, вложения в новое гончарное производство в одном из имений, куда недавно была проложена железная дорога. Деньги уходили и возвращались снова, месяц за месяцем складываясь в точные суммы. Каждый пенни был подсчитан на этих страницах.

Все эти книги в его проклятой библиотеке. Каждый шиллинг в его расчетах.

Но и через тридцать четыре года Гарет по-прежнему не имел ни малейшего представления о том, как завязывать дружбу.

– Не берите в голову, – невнятно проворчал он и яростно уставился в открытую страницу.

Через некоторое время перо Уайта вновь заскрипело. Скрип-скрип. Шорох, шуршание. И только в воображении Гарета этот звук превращался в рев.

* * *

Тем же вечером лорд Блейкли с громким хлопком распахнул незапертую дверь в комнату Дженни. Она подскочила от неожиданности, сердце бешено застучало.

Он ворвался в комнату без приглашения. Вместе с ним влетел свежий весенний ветерок, вобравший в себя молодые и соблазнительные запахи весеннего дождя. Однако ни один из этих вестников весны не задержался в комнате. Напротив, само появление маркиза удушающе подействовало на все молодое и свежее в радиусе его досягаемости. Весенние запахи маленького мирка Дженни словно испарились от разлившегося по его лицу лихорадочного румянца.

Он не произнес ни слова. Вместо этого он смерил ее взглядом, словно генерал, обращающийся к нижайшему из солдат вверенной ему армии. Однако пламя, бушевавшее в его взгляде, вряд ли можно было назвать воинственным. И даже самый жестокий офицер, одержимый дисциплиной и порядком, вряд ли будет припирать своего подчиненного к стенке, перекрывая руками всякую возможность к отступлению. Губы лорда Блейкли вытянулись в белую, тонкую линию.

Дженни почувствовала, как в ней растет возмущение. Она резко выпрямилась и окинула его гневным взглядом.

– Лорд Блейкли, вы не можете просто врываться ко мне в дом так, будто у вас есть на это право.

Он фыркнул.

– А кто, интересно, остановит меня, как вы полагаете? Только вникните – я же маркиз. А вы… – он обхватил ее лицо руками, – вы… – Он презрительно усмехнулся.

– Я? – Слово сорвалось с ее уст.

– Если я вижу в людях самое плохое, – проговорил он, выплевывая раздельно каждое слово в приступе тщательно сдерживаемой ярости, – так это потому, что они не способны разглядеть этого самостоятельно. Возьмем, к примеру, вас. Нет оправданий тому, что вы делаете с моим кузеном. Вы можете подобрать сколько угодно прекрасных названий, но факт остается фактом – вы лжете ему. Вы используете его, и вы вытягиваете из него деньги.

Дженни попыталась отгородиться от него, положив руки ему на грудь.

– Это вовсе не оправдывает ваше поведение. – Она сделала попытку оттолкнуть его.

Он не сдвинулся с места.

– Так вы не отрицаете этого?

– Это не совсем так, – проговорила она. – Вы не понимаете Неда. Вы никогда и не пытались его понять. Он ни разу в жизни не слышал от вас ни одного одобрительного слова. Вас не было рядом, когда его выгнали из Кембриджа, и вы не понимаете…

– Вы играете на его худших страхах. И вы не обманете меня. Сомневаюсь, что вам удастся обмануть даже себя. Вы не помогаете ему. Мир не место для понимания и одобрения. Когда однажды Нед займет мое место маркиза, вы думаете, кого-нибудь озаботит тот факт, есть ли у него друзья? Ему не надо быть счастливым. Ему нужно быть готовым. Взгляните на него хоть раз моими глазами, мадам Эсмеральда.

Дженни снова прислонилась к холодной стене.

– Если бы у вас было хоть малейшее понятие о дружбе, вы бы не просили меня его покинуть.

– Если вы не думаете о Неде, подумайте о себе. Я признаю, что вы выглядите весьма прелестно и представительно, когда не пытаетесь играть роль цыганки-гадалки. И я не могу не восхищаться вашим интеллектом. Но посмотрите хоть раз на себя моими глазами. Что, вы думаете, я вижу?

Дженни закрыла глаза. К сожалению, она не могла заткнуть также и уши, не могла унять нервную дрожь, охватывавшую ее всякий раз, когда он прислонялся к ней ближе.

Он с силой провел пальцем по ее щеке, оставляя на коже тонкую белую линию.

– Ты обманщица и мошенница. О какой дружбе ты вообще можешь говорить? Сколько денег ты украла у Неда? И ты даже не можешь назвать ему свое имя.

Правда обожгла ее изнутри. Он приподнял ее голову за подбородок. Когда она открыла глаза, картинка перед глазами поплыла. Усилием воли Дженни остановила появившуюся слезу.

Она не упала.

Но Гарет не упустил того момента, когда ее глаза увлажнились, коснулся пальцем уголка ее глаза и нарисовал влажную полоску на ее щеке.

– Ты не можешь назвать Неду своего имени. – Голос его дрогнул. – Но ты можешь сказать его мне.

– Если вы обо мне столь низкого мнения, то почему касаетесь меня?

Его рука замерла на ее подбородке. Ноздри расширились.

– Потому что, – грубо ответил он.

– Вы видите больше, чем говорите. – Она хотела в это верить. Должна была. – Когда вы смотрите на меня, вы видите…

– Я не вижу ничего иного, – произнес он отрывисто, – кроме того, что мне было бы чертовски приятно тебя трахнуть.

А потом он склонил голову и поцеловал ее. Но в его объятиях не было ничего нежного и милого. Его губы впились в ее, едва сдерживая ярость. Господи, как же она хотела оказаться в его объятиях, жаждала ответить на его поцелуи. Она хотела, чтобы он любил ее, хотела открыть ему все свои женские тайны. Она желала того, подумала она с горечью, чтобы он заботился о ней.

Но не могла. Гарет не целовал ее как любовник, он целовал ее, будто она была мошенницей и обманщицей, а его грубые объятия служили подтверждением ее вины. Она хотела его, но не так. Ни за что.

Дженни сомкнула губы и яростно замотала головой.

– Прекратите. – Она умоляла его, ее дыхание прервалось.

– Нет. – Он снова придвинул к себе ее лицо и наклонился.