Я топчусь пару секунд у палаты этой Кукушкиной, а затем замираю, услышав её тоненький, взволнованный голосок.

— Он всё какими-то ребусами разговаривает, Кать, да и то не со мной — с другими медиками. А на меня даже не взглянул ни разу. И если бы я хоть что-то понимала, по их, по-докторски, то ладно, а так — что мне их загадки? СКФ какие-то, клиренсы, кретины и уровень урины? Звучит как бабкино заклинание! Он ещё так тихо бормочет себе под нос — видимо, чтобы не пугать меня. Может, мне того — жить-то осталось пару дней, а они мне даже не сообщают!

Я сразу вспоминаю свои слова, брошенные по ходу дела коллегам: «СКФ, клиренс креатинина, уровень уриновой кислоты и кальция», и на лицо пробирается нечаянная улыбка. Бабкино заклинание, значит.

И почему-то на душе становится легче от того, что Кукушкина больше не корчится от боли и не стонет в голос.

— Больно, конечно, Кать. — Подтверждает мои мысли пациентка. — Но на стену не лезу. Сжимаю челюсти и терплю. Не знаю, сколько ещё так придётся.

Пока подруга не насоветовала ей позвонить с жалобой в министерство, я спешу прервать разговор: осторожно стучу в дверь.

— Ой, подожди. — Говорит Кукушкина. А когда появляюсь в двери, спешно добавляет: — Перезвоню.

— Вижу, вам немного лучше. — Констатирую я.

Девушка вся подбирается, нервно поправляет ворот ночной рубашки, комкает пальцами ткань пододеяльника. На её лбу всё ещё видны капли пота, а это значит, что, даже если болеутоляющие помогают, то не в той мере, в какой хотелось бы.

— Спасибо, — её бледное лицо трогает испуганная улыбка.

Большие, зелёные глаза распахиваются, ресницы начинают мелко дрожать. Она явно ждёт от меня ответов на свои вопросы.

— Меня зовут Вадим Георгиевич. — Представляюсь я, стараясь не выдать накатывающего волнения. Инстинктивно нахмуриваю брови и выпрямляю спину. — Я… буду лечить вас.

Мне хочется ущипнуть себя, потому что, сколько бы я не старался, у меня не получается вспомнить, что обычно я говорю пациентам в таких случаях. «Я буду лечить вас» — это явно что-то новенькое.

— Так вы скажете, что со мной? — Спрашивает девушка после затянувшейся на несколько секунд паузы.

Её тонкие, изящные пальцы ложатся на её шею. Она лихорадочно трёт кожу, и та моментально краснеет, а у меня в голове рождается немыслимая вереница мыслей о том, как эти пальчики могли бы касаться моей кожи. Пытаясь сохранить самообладание, я откашливаюсь и нахмуриваюсь ещё сильнее.

— По данным ультразвукового исследования, — сообщаю я и неловко взмахиваю рукой с зажатой в ней историей болезни, а затем, стараясь оставаться серьёзным, перевожу взгляд на стену. От растущего чувства неловкости, совершенно мне несвойственного, желудок буквально закручивается в узел. — С плодом всё в порядке.

— Это хорошо, — выдыхает пациентка, — только я ненавижу, когда так говорят.

— Как? — Я вынужден снова посмотреть на неё.

По спине пробегают мурашки.

— Не люблю, когда ребёнка называют плодом.

Я застываю с открытым ртом.

Мне хочется возразить, почему плод принято именовать плодом, но я этого не делаю. У неё такой оскорблённый, измученный и обиженный вид, что мне не хочется делать ещё хуже.

— Хорошо. — Отвечает за меня мой рот.

И девушка будто бы успокаивается. Её прозрачные светлые глаза, точно воды уснувшего океана, на секунду успокаиваются, а затем в них всколыхивается новая, тревожная буря.

— А что тогда не в порядке? — Спрашивает она.

— Мы обнаружили камень в вашей почке.

— О… — Лицо девушки вытягивается понимающе и удивлённо одновременно. — Это опасно? Почему так случилось? Что теперь делать? Его можно извлечь?

Вопросы летят на меня, точно из пулемёта.

— Пока ситуация под контролем. — Спешу успокоить её я. — Факторов образования камней много: от неправильного питания и плохой воды до врождённых аномалий и низкой физической активности. Мы ещё поговорим об этом подробно, а пока вам нужно отдыхать, много пить, ходить в туалет и надеяться, что камень выйдет сам, без оперативного вмешательства.

— Легко сказать — отдыхать! — Морщится она. — Таки-и-е боли!

— При необходимости будете принимать болеутоляющие, но, сами понимаете, в вашем положении список препаратов сильно ограничен.

Что мне ещё остаётся сказать?

— Понимаю. — Вздыхает девушка.

— Во время беременности женский организм сильно изменяется, — пытаясь обойти острые углы, я аккуратно подбираю слова, — от этого часто страдает мочевыделительная система. Сейчас вам нужно избежать инфицирования, и если всё пройдёт хорошо, то вам останется придерживаться диеты, и… вы забудете нас, как страшный сон.

Я прикусываю язык, но она вымученно улыбается. Значит, я её обнадёжил. И даже если я сам не на сто процентов уверен в благоприятном исходе, то её счастливые глаза окупают всё моё внутреннее беспокойство. Сейчас для пациентки и её плода спокойствие важнее всего остального.

— Спасибо. — Хрипло благодарит меня девушка.

Я коротко киваю.

— Придерживайтесь моих рекомендаций, и посмотрим, как пойдёт дело.

Мне уже хочется взять себя за шиворот и выволочь в коридор. Словно кто-то другой говорит за меня с ней, и мне не терпится заткнуть этого «кого-то».

— Спасибо, доктор. — Тяжело дыша от накатившего приступа боли, повторяет Кукушкина.

Она пытается выдать ещё одну вежливую улыбку, у неё получается, и от этого у меня всё переворачивается внутри.

— Всего доброго. — Бросаю я и позорно и спешно покидаю палату.

Через сорок минут уже стою у дверей своей квартиры. Прежде, чем вставить ключ в замочную скважину, я опускаю взгляд на кольцо на безымянном пальце. Оно обжигает мне кожу.

Беззвучно вздыхаю, вставляю ключ, поворачиваю и аккуратно толкаю дверь. Та открывается со скрипом, и я с досады сжимаю челюсти.

— Не волнуйся, он спит. — Тихо шепчет жена, появляясь в коридоре.

Я включаю свет, и она сонно щурится. Трёт пальцами веки.

— Прости, разбудил. — Я переступаю порог и закрываю за собой дверь.

— Тяжелый денёк? — Мягко улыбается она.

— Даже два. — Улыбаюсь ей в ответ. — Или сколько там меня не было?

— Мы потеряли счёт. — Её признание звучит едва слышно.

— Прости ещё раз.

— Ничего страшного, такая работа. — Она делает ко мне шаг. — Ты голоден?

— Нет. — Качаю головой. — Валюсь с ног. Пойдём спать?

— Конечно. — Соглашается супруга.

Мы с ней вместе заглядываем в детскую и любуемся в тёплом свете ночника фигуркой спящего сына, закутавшегося в одеяло, а затем отправляемся в спальню. У меня нет сил даже принять душ. Я снимаю одежду и падаю на кровать.

— Не спится? — Шепчет жена минут через пять.

— Нет. — Признаюсь я.

— Тогда расскажи, как прошла смена. — Просит она.

И я рассказываю в подробностях, не забыв упомянуть и о несчастной Кукушкиной, которая осталась в своей палате мучиться от боли. Говорю, что мне её жаль. Ровно, как и всех своих пациентов.

15

— Ну, как ты? — Заглядывает в палату Анфиса Андреевна.

Я поднимаю голову от скрипучей больничной подушки:

— Адская ночка.

Всю ночь бегала в туалет по-маленькому. Ощущение было такое, будто вот-вот обмочу трусы, а в итоге выходило всего две капли. К тому же, боль и не собиралась ослабевать, чтобы дать мне поспать: она то нарастала, то немного отпускала, а затем вгрызалась в меня с новой силой.

— Про банку не забываешь?

Ах, да, чертова банка. Как можно забыть про тяжёлое и уродливое стеклянное изделие, в которое приходится собирать мочу?

— Конечно, нет. — Морщусь я.

Женщина бросает взгляд на наручные часы:

— Уже семь, поднимайся, сейчас придут мерить температуру и давление, затем проведём все остальные исследования. А с десяти до двенадцати будет обход.

Значит, придёт этот хмурый доктор. Ясно.

Даже не знаю, радует это меня или пугает.

— Хорошо, спасибо. — Я осторожно поднимаюсь с постели.

— И не забывай, — добавляет медсестра, — больше пить и больше ходить.

— Я и так пью, пью, пью, сколько мне ещё пить?

— Чтоб из ушей лилось! — Усмехается она и закрывает за собой дверь.

Я привожу себя в порядок, чищу зубы, собираю волосы в хвост, накидываю халат и выбираюсь в коридор.

Бреду по отделению и осторожно заглядываю в палаты: пациенты лежат по двое, четверо, иногда даже по шестеро человек. Обстановочка у них там, откровенно говоря, гнетущая, а лица у всех серые, безрадостные. Оказывается, мне ещё повезло оказаться в палате одной.

Останавливаюсь у последнего кабинета в самом конце коридора. На двери табличка — «Красавин В.Г.», и больше никаких опознавательных знаков. Несколько секунд я с глупым видом пялюсь на надпись, а затем спешу поскорее уйти, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу.

После утренних обследований я достаю телефон и захожу в сеть. Ввожу название клиники и фамилию врача. Мне почему-то тепло от того, что я знаю, где находится кабинет этого важного доктора, и волнительно от того, что, если повезёт, я узнаю о нём ещё хоть что-то.

Интернет сообщает, что Красавин с отличием окончил лечебный факультет медицинской академии, затем поступил в клиническую ординатуру, в которой провёл ещё пару лет. Затем у него была стажировка в европейских урологических клиниках, затем работа врачом-урологом уже на родине. Потом он защитил свой первый диссертационный труд, стал кандидатом медицинских наук, совмещал научную деятельность с основной работой, и в этом году защитил вторую диссертацию. Ему присвоена степень доктора медицинских наук по специальности урология.