— Давайте пройдёмся, Алиса Александровна. — Я киваю на дверь.

Мне отчаянно хочется протянуть ей руку, но это было бы неуместно. Мне хочется назвать её просто Алисой, попробовать это имя на языке, но я знаю, что те фантазии, которые рождаются у меня в голове при виде неё, — неправильны, и им не суждено сбыться. Никогда. Некоторым вещам лучше не происходить в реальности.

— Хорошо. — Она несмело откидывает одеяло, спускает стройные ножки с кровати, надевает тапочки и встает.

Я отвожу взгляд, когда девушка перехватывает тонким поясом свой халатик. Мне стыдно, что я её рассматриваю украдкой. Любой другой пациент всегда остаётся для меня лишь пациентом. Так что не так с этой Кукушкиной? Почему при виде неё у меня падает сердце?

— Опять исследования? — Морщится от боли девушка.

Я не удерживаюсь — подхватываю её под локоть, потому что ей и так трудно идти.

— Нет. — Я открываю дверь и вывожу её в коридор. — Просто пройдёмся.

— Опять? — Алиса стирает ладонью пот с лица.

— Нельзя, чтобы камень застрял и инициировал воспалительный процесс, вам нужно двигаться.

— Но я та-а-ак устала.

— Я понимаю.

Мы проходим мимо поста, и я ловлю на себе озадаченный взгляд одной из сестёр. Отворачиваюсь.

— Когда идёте, вам лучше? — Спрашиваю у Алисы.

— Болит сильнее. — Признаётся девушка. — А вы… собираетесь ходить вместе со мной?

Она пытается улыбнуться, и её красивое лицо сияет. Такая крохотная и такая отважная, и откуда только в ней столько силы?

— Нет, меня ждут и другие пациенты. — С сожалением говорю я. — Но для начала я должен кое-что вам показать.

— Что именно?

— Нам сюда. — Подвожу её к небольшому закутку.

— О-о, я это видела. — Брезгливо морщится Алиса, когда я останавливаюсь у закрепленной на стене рамки. Под стеклом в ней собраны различные виды камней: от крохотных до пугающе больших, от гладких до похожих на причудливые звездочки. — Первый раз, когда я забрела сюда, у меня был шок. Неужели, всё это может находиться внутри человека?

— Мне ещё и не такое доводилось извлекать из своих пациентов. Думаю, что никогда не перестану удивляться «сокровищам», которые в них нахожу.

— А зачем они здесь? — Она задирает голову, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Чтобы загадывать желания. — Совершенно естественно отвечаю я.

— Что? — Её светлые бровки сходятся у переносицы.

Алиса смотрит на меня озадаченно.

— Я серьёзно. — Указываю на один из камешков. — Видите, этот похож на летящий метеорит?

— Точно.

— Этот на загадочную планету, — показываю на другие, — а этот на звезду.

— Весело. — Хмыкает Алиса.

— Внутри вас тоже какая-то звезда. И тоже в каком-то смысле падающая. — Говорю я. Если уже нести чушь, то на максималках. — Успевайте загадать желание, пока не повстречаетесь с ней. Если выйдет сама — оно сбудется. И чтобы вышла, двигайтесь, теперь у вас для этого будет ещё больше мотивации.

Пока девушка меня слушает, её лицо не искажается болью, поэтому я готов рассказывать ей сказки хоть до вечера. Лишь бы она вот так наивно хлопала ресницами и продолжала слушать меня, открыв рот.

— У кого-то уже сбывалось?

— Конечно. — Я на полном серьёзе киваю. — Это работает всегда. За компенсацией ещё никто не возвращался.

Она улыбается, но её глаза вдруг прищуриваются. Алиса смотрит на меня с подозрением, поэтому я киваю ещё раз — для правдоподобности.

— Хорошо, проверим. — Соглашается девушка.

И мне хочется поцеловать её ещё сильнее, чем вчера на крыше.

— Сбудется, точно говорю. — обещаю я.

Но вместо улыбки лицо Алисы вдруг снова искажается болью.

— Ой. — Произносит она. — Мне опять нужно в туалет, простите.

— Конечно, идите. — Отпускаю её я. — Главное, не забывайте про банку. Мы должны взять ваш камень на исследование, это очень важно для того, чтобы понять, что вызвало его образование, чтобы…

— Чтобы назначить диету на будущее. — Заканчивает за меня девушка. — Я знаю, я уже погуглила.

На её щеках опять проступают эти милые ямочки.

— Всё верно. — Подтверждаю я.

— Хорошо, я пойду. — Она отходит от меня на несколько шагов. — Мне ещё нужно успеть загадать желание до его появления на свет.

— Идите.

— И, доктор! — Алиса снова оборачивается.

— Что?

Я сглатываю.

— Обещайте, что повесите мой камешек на свою доску почёта!

— Хорошо. — Смеюсь я.

Она семенит в палату, а мне остаётся только заняться остальными делами и ждать новостей.

Но доброе известие приходит лишь к полуночи: Анфиса Андреевна является ко мне в кабинет с контейнером: «Вот, Кукушкина, наконец, разродилась».

«Слава Богу» — думаю я.

Разглядываю содержимое контейнера на свет, и тут же приходит неприятное осознание: теперь мне придётся выписать пациентку. Очень жаль, потому что мне нравилось видеть её каждый день.

Но я, хотя бы, не буду больше её врачом. И мы, возможно, ещё увидимся — двенадцатого октября. Или нет? В любом случае, я ещё не решил, зачем туда пойду. Если пойду.

23

Я точно не умею загадывать желания. Звезда ли падает, камень ли идёт, или просто задуваю свечи на торте — не умею, и всё.

Другая загадала бы новенькую шубку, сумочку из весенней коллекции Gucci, мужика побогаче или круиз на Канары, а у меня от необходимости срочно выдумать желание случилась паника, и все мысли из головы повылетали!

И нет бы, загадать себе женского счастья, а ребёнку папку нормального — заботливого, доброго, нежного, так я брякнула, сидя на злосчастной банке: «Пусть всё будет хорошо!»

Глупая.

Ну, какое «хорошо», Алис? Что, вообще, это «хорошо» значит? Проснулась, и ладно? Уже хорошо? Или чтоб погода хорошая, а пособие на малыша до размера приличной зарплаты повысили?

«Хорошо», блин…

На самом-то деле, мне сейчас важно лишь, чтобы ребёнок после всех этих переживаний и приключений здоровым родился. Чтобы нас с ним с квартиры не выперли, когда я потеряю работу. Чтобы со мной всё хорошо было потому, что у моего крохи больше никого нет, кроме меня — и мне нужно быть здоровой, сильной, позитивной — для него.

«Хорошо» ей захотелось… Э-эх! Бестолковая!

С утра меня осматривают, берут анализы, проводят исследования, а я не знаю, чего ждать дальше. Боль ушла, но я понимаю, что теперь мне незачем оставаться здесь дольше.

Скоро меня отпустят домой.

— А где доктор? — Робко спрашиваю я у старшей медсестры.

— Он на операции. — Объясняет она. — Садись, измерим давление.

— Вы сказали ему про камень?

— Да, ещё рано утром. — Женщина смотрит на меня исподлобья.

Так смотрит, будто пытается прочесть в моих глазах что-то такое, в чём я боюсь признаться даже самой себе.

— И что он сказал?

Она закрепляет манжету на моей руке и перед тем, как начать нагнетать в неё воздух, отвечает:

— Не переживай, отпустит тебя сегодня. Посмотрит все анализы, и если всё хорошо, то поедешь домой. Зачем тебя здесь держать?

Меня расстраивает её ответ.

Не то, чтобы я очень прикипела за эти дни к здешним порядкам, к безвкусной еде, многочисленным таблеткам и ненавистной банке для сбора мочи, но не верится, что всё закончится вот так быстро. И не нужно будет больше ждать утреннего обхода и выходить в коридор, чтобы хоть краем глаза увидеть доктора Красавина, и не нужно будет прислушиваться к звукам шагов в отделении…

От волнения моё давление должно было подняться или, наоборот, рухнуть, но Анфиса Андреевна, взглянув на прибор, довольно произносит:

— Сто двадцать на восемьдесят! Хоть сейчас в космос лети! — Встаёт и направляется к двери. И только возле выхода задерживается, чтобы добавить: — Доктор освободится часа в два. Подойди к нему и спроси, отпускает он тебя или нет.

Ожидание утомляет.

Я принимаю душ, расчесываю волосы, привожу в порядок лицо и одежду. Разум подсказывает мне, что нужно собрать вещи, но я специально не делаю этого. Не может быть, что всё закончится так стремительно: наверное, медики должны ещё понаблюдать за мной? Мало ли, что.

Около двух часов дергаю дверь его кабинета — заперто. Спрашиваю доктора в ординаторской.

— Он ещё на операции. — Отвечает мне один из врачей.

Возвращаюсь в палату. Коротаю время за чтением предыдущего выпуска «Manner» в сети. Через час снова иду к доктору в кабинет. Закрыто. Бреду к ординаторской.

— Подождите, сейчас он придёт.

Сажусь на скамеечку возле двери. Минуты тянутся мучительно долго.

Наконец, я слышу его тяжелые шаги по коридору.

Вижу, как он приближается. Лицо усталое, глаза потухшие, на коже капельки пота. Доктор без маски: он комкает в руке её и ещё какую-то цветастую хлопковую ткань — кажется, шапочку. Очевидно, многочасовая операция забрала все его силы.

— Вадим Георгиевич, — вскакиваю я.

Он замечает меня не сразу. Ему тяжело сфокусировать взгляд.

— Да? — Прищуривается Красавин.

Его плечи опущены, спина ссутулена.

Мне срочно нужно что-то сказать, но я смотрю в его глаза и не могу выдавить ни слова. Ему тяжело, ему плохо, он устал, а я тут лезу к нему со своими проблемами.

Поняв это, я вдруг ощущаю стыд.

— Я ждала вас… — Запинаясь, бормочу я. — Мне… Просто…

— Подождите меня здесь. — Отрывисто бросает он, толкает ладонью дверь и скрывается в ординаторской.

Дверь закрывается, и наступает тишина.

Я не вижу, но чувствую, как большой, крепкий доктор там, в комнатке, бессильно обрушивается на маленький диван для отдыха. Мне чудится, что я слышу его глубокое дыхание и мерное биение сердца. Представляю, как он закрывает руками лицо и молчит, чтобы не делиться ни с кем своими переживаниями.