Я ловко уворачиваюсь, когда он пытается схватить меня за запястье. Прищуриваюсь и с гордой решимостью встречаю его рассерженный взгляд.

— Мне? От тебя? — На моё лицо пробирается улыбка. — Почти ничего, Никита. Просто поговорить.

Он всё-таки хватает меня за локоть и грубо оттаскивает в противоположную сторону коридора — подальше от любопытных глаз сотрудников кинотеатра. Мы останавливаемся в затемнённом участке за рекламной конструкцией, и я вижу, как администратор отворачивается, а Андрей, пройдя за нами несколько шагов, тоже останавливается и нерешительно топчется возле баннеров и афиш.

— Если ты что-то задумала… — Шепчет Никита, наклоняясь к моему лицу.

Его задача — застав врасплох, запугать и унизить меня, моя — выстоять и показать, что я больше не та покорная и удобная тайная подружка, о которую можно вытирать ноги. Поэтому я не отвожу глаз. Моё сердце бьётся отчаянно быстро, но я с достоинством выдерживаю его взбешённый взгляд.

— Не волнуйся, я не буду тебя преследовать. — Хрипло отвечаю ему. Облизываю губы, сглатываю и, вдохнув воздуха, продолжаю: — Никита, я пришла сюда не ругаться.

— А зачем же тогда? — Хмурится он.

Оглядывается по сторонам, а затем снова впивается в меня глазами.

У меня холодок бежит по спине от этого дикого взгляда. «Пусть мой ребёнок будет похож на меня, а не на это ничтожество. Пожалуйста! Я не выдержу смотреть в эти глаза и вспоминать эту боль».

— Начну с того, что мне от тебя ничего не нужно. — Уверяю я.

— Уже хорошо. — Усмехается Дубровский.

Но по его напряжённому лицу не скажешь, что он поверил.

— Ребёнка я решила оставить, но предупрежу сразу, — мне приходится повысить тон, чтобы он не успел возмутиться, — я не собираюсь ничего просить у тебя, каким-то образом привлекать тебя к его воспитанию, и прочее-прочее. Это только мой ребёнок, и только моё дело. Мы исчезнем из твоей жизни и больше никогда не побеспокоим, можешь даже не волноваться.

— Тогда зачем ты пришла? — Никита выглядит обескураженным и по-прежнему ждёт подвоха.

— В данный момент моя начальница требует интервью с тобой и с Нелли, а мне нужно сохранить работу.

— Ещё одно интервью?

— Да. — Мои губы дрожат в кривой ухмылке. — О вашей «истории любви». Алла Денисовна очень хочет эксклюзив.

— Исключено. — Твёрдо говорит Дубровский. — Мы с Нелли не собираемся афишировать наши отношения. Пока, по крайней мере.

Я дрожу от его близости.

Тот же аромат парфюма, та же лёгкая небритость на щеках, тот же нервно дёргающийся кадык — всё такое знакомое, привычное, но меня терзает не ностальгия: этот человек мне теперь противен буквально до изнеможения. Меня выворачивает от отвращения, которое я к нему испытываю.

Не зря говорят про «от любви до ненависти всего один шаг» — сейчас я понимаю это, как никогда.

— Тебе придётся согласиться. — Шепчу я. И киваю в знак подтверждения своих слов. — Придётся.

— С чего бы? — С усмешкой спрашивает он.

— Мы запишем это интервью, расскажем стране о ваших высоких и искренних отношениях, Никита. Мы сделаем так, что все будут плакать от умиления и радоваться, что вы нашли друг друга. Мы отснимем такие кадры, которые людям захочется поставить в рамку! Ты станешь новым романтическим героем, Дубровский, и всё благодаря мне.

— Ты чего несёшь, Кукушкина? Головой поехала? — Его лицо затягивает раздражением.

— Мы сделаем это, Никит. — Обещаю я. — А если нет… — Пожимаю плечами. — Вся страна услышит историю о том, как ты запудрил мне мозги, как целый год клялся в любви, а затем бросил — беременную. Просто вышвырнул из дома, как какую-то собаку! На улицу!

— Я не клялся тебе в любви! Ты что несёшь?! — Дубровский наваливается и буквально вжимает меня в стену. — Ты что задумала, дура?

Удивительно, но его грубость забирает мой страх. Я больше не боюсь ни его слов, ни его сильных рук.

— Следующий номер «Manner» выйдет с заголовком «Поматросил и бросил: талантливый актёр, мечта миллионов, оказался настоящим подлецом». Как тебе? — Улыбаюсь я. — Я в красках распишу, как ты разбил моё сердце и выкинул на улицу. А ведь у меня под сердцем твой малыш… М-м-м, чувствую успех!

Никита делает резкий выпад и пытается ухватить меня за шею, но я успеваю увернуться и оттолкнуть его от себя. Андрей бросается к нам, но Дубровский останавливает его жестом.

— Нет! — Затем поворачивается ко мне и, тяжело дыша, произносит: — Тебе никто не поверит…

— Да? Разве? — Усмехаюсь я, гордо задирая подбородок.

Моё бедное сердце рвётся из груди от волнения.

— У меня полно сумасшедших поклонниц! — Рычит он, забывая о том, что нужно говорить тише. — Если каждая из них придёт и скажет что-то подобное, думаешь, им поверят?

— Им — может, и нет. — Отвечаю я, поправляя волосы. — А вот журналисту уважаемого издательства — да. К тому же, у меня есть твои фото и сообщения от тебя в телефоне. Мы с тобой даже проживали совместно. Припоминаешь?

Его глаза загораются гневом: Дубровский хочет стереть меня в пыль, да не может.

«Ох, как жаль. Я ему даже сочувствую».

— А что, если это не мой ребёнок? — Он пытается самоуверенно улыбнуться.

Не получается.

Зря Никита хватается за эту идею, как за соломинку: я-то, дура порядочная, спала только с ним.

— Вот и проверим — сделаем тест. — С воодушевлением говорю я. — А это ещё несколько рейтинговых передач в прайм-тайм, если не ошибаюсь? Буду рыдать на всю страну, рассказывая, какой ты негодяй, и все будут сочувствовать мне и ненавидеть тебя. И никто после этого не подаст тебе руки, Дубровский.

Никиту трясёт. Я вижу, что он хочет замахнуться и ударить меня, но сдерживается из последних сил. Он так тяжело дышит, что мои волосы трепещут всякий раз, когда он выдыхает.

— Тише, остынь. — Прошу я, медленно проводя пальчиком по лацкану его пиджака. — Всё хорошо, Никит. Я ведь не желаю тебе зла и не собираюсь рушить твою карьеру. Правда.

— Сука! — Почти беззвучно выплёвывает он мне в лицо.

— Всего одно интервью. Обещаю, что даже не подам вида перед твоей новой пассией, что между нами когда-то что-то было. — Я поднимаю взгляд и смотрю прямо в его раскрасневшееся лицо. — Ты забудешь меня, как страшный сон, Дубровский. Клянусь. — И наконец, моё лицо озаряет торжествующая улыбка. — Ты даёшь мне этот материал, а я отстаю от тебя навсегда. Идёт?

— А я тебя, оказывается, не знал… — Выдыхает он.

«Ух, прям огнедышащий дракон. Так бы и прикурила от огня, пышущего из его ноздрей, но, увы — мне сейчас нельзя».

— Не всё тебе одному удивлять. — Подмигиваю я. И зажав клатч подмышкой, уверенной походкой отправляюсь к лестнице. Остановившись у степеней, я оборачиваюсь, чтобы весело крикнуть: — И будь добр, убедись, что мой номер у тебя не в чёрном списке! Я планирую позвонить в понедельник и должна дозвониться!

Мне в спину летят ругательства, но я уже спускаюсь вниз по ступеням. Мою кровь будоражит адреналин.

Как же, оказывается, приятно видеть его в таком состоянии! Это в миллион раз приятнее, чем заниматься с ним сексом. Особенно, если вспомнить лицо Дубровского, когда он кончает: будто бьётся в страшном припадке. Фу! И как это обстоятельство раньше меня не пугало?

Меня передёргивает от воспоминаний.

— Уже домой? — Удивляется Арсений, который всё ещё пытается очаровать блогерш в фойе. — А как же фильм?

— Фильм — говно! — Смеюсь я. «Ровно, как и актёр, исполнивший главную роль — это я точно знаю.» — Не трать зря время, Сеня!

33

Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы утром расстались с Алисой в её квартире. Это был самый странный вечер, и самая странная ночь в моей жизни. И одновременно — самые уютные и спокойные.

Несмотря на неловкость всего происходящего и на внезапную откровенность наших разговоров, мне впервые за год с небольшим было с кем-то так легко и комфортно.

Я почувствовал себя нормальным. И даже выспался — что очень удивительно. Может, всё дело в том, что я обнимал её всю ночь?

Останавливаюсь на стоянке возле дома, но не глушу мотор автомобиля. Сижу в тишине, листаю страницы соцсетей и в который раз просматриваю её профиль. Я мог бы написать Алисе, мог бы даже позвонить — запомнил её номер ещё в тот момент, когда впервые увидел в карте пациента. Но я не делаю этого, потому что не понимаю одного — зачем?

Мучительно снова и снова изучаю её снимки в Инстаграме, затем кликаю на значок «историй» и просматриваю два коротких видео и одно фото, которые рассказывают о том, как прошёл её день.

Теперь она узнает, что я интересовался ею, но не захотел связаться. Возможно, она будет думать обо мне. Но я по-прежнему не готов написать ей, ибо не получил ответа на вопрос, который терзает меня изнутри: хочу ли я её настолько сильно, чтобы войти в её жизнь со шлейфом всей своей печали и всех своих проблем?

И дело даже не в том, что Алиса беременна и уж совершенно точно не ищет отношений без обязательств. И не в том, что я не хочу брать на себя ответственность — ведь по-другому в такой ситуации не получится.

Дело в том, что я не уверен, вынесет ли она тот мрак, который сковывает меня по рукам и ногам. А ещё мне не хочется открыться кому-то, привязаться и снова потерять: а так и будет, если вдруг её напугает то, что она узнает обо мне. А она испугается точно. Если бы это было не так, то я рассказал бы всему миру о том, что чётко, как наяву, по-прежнему вижу тех, кого потерял.

Так и не набрав номер Алисы, я глушу двигатель и выбираюсь из машины. Поднимаю глаза и вижу, что свет в окнах квартиры не горит, но знаю — стоит мне войти, и всё оживёт. Щёлкну выключателем, и комната наполнится жизнью: их запахом, их голосами, их звонким смехом.