— Не-а.

— Один раз куснуть!

— Да бли-и-ин! — Она разворачивается и протягивает мне коробку.

Я подсаживаюсь к ней и провожу экспресс-тест для беременных.

Этап первый: сначала на пищу нужно посмотреть. Если не тошнит от вида еды, можно приступать к этапу «два» — понюхать. Если после этого не бежишь блевать, можно приступать к этапу «три» — откусить. Если не блюёшь дальше, чем видишь, то можно прожевать и проглотить — это этап «четыре». Если уж и после него тебя не выворачивает, значит, нужно сожрать как можно больше, ибо никто не даёт гарантии, что сегодня появится что-то ещё, от чего тебя не будет рвать, как несчастного больного в инфекционке.

— О, нет, тебе нравится. — Обречённо говорит Катька.

— Угу. — Уплетая кусок пиццы и хватаясь сразу за другой, отвечаю я. — Надо фже, как вкуфно!

— Ну, ешь, ешь. — Сдаётся она. — Дай-ка мне сюда свой банан. Похоже, я сегодня травоядное.

— Профти, Кать!

— Вас двое против меня одной, как я могу сопротивляться? — Улыбается она. — Кстати…

— Что?

— У тебя такой хороший аппетит, и ты вся сияешь…

— И? — Я перестаю жевать, почуяв подвох.

— Ты что, встречалась с доктором?!

— Ага. — Кивнув, продолжаю жевать. Тонкое тесто, ароматный сыр, помидоры, ветчина — пища богов! — Втьфера!

— О, боже, да-да-да! Прожуй и расскажи мне, как следует! На, запей. — Она даёт мне бутылку воды, сама заботливо отворачивает крышечку. — В смысле, прожуй, как следует, и расскажи! Но только в мельчайших деталях!

Видя, как возбуждена подруга предстоящим рассказом, я издевательски долго доедаю пиццу и только потом рассказываю ей подробности вчерашнего вечера. Морозова проходит все стадии экстаза: восторг, воодушевление, ликование, визг от счастья и отрешение от реальности посредством падения в фиктивный обморок.

Обмахивая её лицо пустой коробкой от пиццы, я делаю контрольный выстрел:

— Забралась на него, как наездница, представляешь? Мне та-а-ак стыдно!

— Ты скакала на нём? — Хватается за сердце подруга.

— Я сожалею об этом. — Смеюсь я.

— Развратница!

Мои щёки краснеют.

— Видит Бог, он не хотел, но я его соблазнила.

— Ты оседлала доктора Красавчика… — восхищённо заламывает руки Катька. — Она оседлала доктора Красавчика!

— Мне очень хотелось. — Пожимаю плечами я. — Знаешь, я сама себя не узнавала. Словно в меня демоны вселились!

— Дай мне пожать руку каждому из этих демонов! — Трясёт меня подруга.

— Просто во время беременности кровь приливает… ну, к нужным органам, грудь наливается, становится чувствительной, столько ощущений… Ты понимаешь? Я была такой ненасытной. Ужас! — Я закрываю лицо руками. — А после дивана мы переместились в спальню и там продолжили. И там я снова… ну, это…

— Боже, ты кончила?! — Вопит она на весь парк.

— Катя! — Прошу я, краснея ещё гуще.

— Ты кончила! — Катюха ловит взгляд прохожего и громко повторяет: — Она кончила! Аллилуйя!

Мне больше не хочется выбираться из моего укрытия — я всё ещё прячу лицо в ладонях. А Морозова возбуждается ещё сильнее — она вскакивает со скамьи, затем садится, затем начинает меня тормошить:

— Расскажи! Расскажи, как он?

— Что? Что тебе рассказать? — Смеюсь я, убирая руки от лица.

— Ну, какой он? «Ух»? Или «у-у-ух»? Дай немножечко позавидовать!

— Ну… у-ух…

— Он там тоже большой? — В её глазах острое, беспощадное любопытство.

— Катя! Я не буду тебе такое рассказывать!

— Ну ладно. — Соглашается она. Но не выдерживает и уже через секунду выпаливает: — Перочинный ножик, штык, кинжал, кортик… мачете?

— Прекрати!

И мы снова толкаемся и даже брызгаемся водой из бутылки.

А на обратном пути я останавливаюсь и, взглянув на подругу, признаюсь:

— А ведь я ничего не знаю о нём, Катя. Утром, перед тем, как уйти, он сварил мне овсяную кашку и сделал тосты. Представляешь? Мы завтракали, целовались, пили чай и кофе, но… почти не разговаривали. Мы вообще мало говорим. В том числе, и о нём.

— Так спрашивай, задавай ему вопросы, интересуйся. Это совершенно нормально, у вас ведь отношения!

— Ну да. Вроде как. Об этом мы тоже не говорим…

— Просто у вас было совсем мало времени, всё впереди!

Я киваю, и мы идём дальше.

Листья хрустят под ногами, грязь клеится к подошве, ветер шумит в кронах деревьев, и всё вокруг кажется таким живым, что у меня щемит сердце. Всё хорошо, но невозможно понять, отчего на душе поселилась тревога.

— Наше общение, — говорю я, — создаёт иллюзию, что я не одна. Боюсь, что, если откроюсь ему и обожгусь, то закроюсь потом навсегда.

39

— Вадим Георгиевич, а вы на машине? — Интересуется Людмила, когда я вхожу в ординаторскую, чтобы оставить на столе бумаги для сменного коллеги.

— Да. — Отзываюсь я.

— Тогда, может, вы меня подкинете по дороге? — Она соскакивает со стула. — Я бы сейчас быстренько собралась!

— Хорошо. — Пожимаю плечами и кладу документы на общий стол. — Поехали.

— Что значит «по дороге», Людмила? — Встревает в разговор Анфиса Андреевна, деловито подпирая кулаками бока. — До твоей съемной квартиры на метро пилить с двумя пересадками, а доктору до дома двадцать минут по прямой, да и то, только если попадёт на красный на всех светофорах.

Я бросаю вопросительный взгляд на Невелину.

— Так я ж… не домой! — Спохватывается Люда. — Я к подруге! Мы с ней собрались… по магазинам.

— С утра? — Прищуривается старшая сестра, бросая взгляд в окно, за которым едва рассветает. — После смены?

— Ну, не терять же день, у нас и так мало выходных. — Мнётся она, краснея.

— Нет уж, пусть доктор едет домой, он устал, — возражает женщина, — а у меня к тебе ещё пара вопросов по некоторым больным.

— Каких ещё вопросов? — Выразительно уставляется на неё девушка.

— Очень важных. — Хмурится Анфиса и, повернувшись ко мне, улыбается. — Ты езжай, Вадим Георгиевич, езжай. Тебе выспаться надо, а мы с Людмилочкой тут сами со всем разберёмся.

— Может, нужна помощь? — Интересуюсь я.

Раз уж они собрались решать вопросы по работе.

— Нет, что ты! — Отмахивается она. — Нет, нет, нет. Ступай. У нас всё штатно, да и немного самостоятельной практики ординатору не помешает. — И почти выпихивает меня из кабинета.

— Хорошо. — Неуверенно киваю я, глядя, как Невелина возмущённо хватает ртом воздух.

Выхожу и слышу, как они начинают спорить, перебивая друг друга. Похоже, разговор с Людмилой неотвратим, но я готов к этому. Остаётся только выбрать подходящий момент.

К тому времени, как я добираюсь до дома, небо светлеет уже полностью. Улицы заполняют спешащие на работу сонные люди и гудящие машины. В витринах магазинов зажигается свет, открываются двери булочных и окна киосков со свежей прессой.

Оставив автомобиль на стоянке, я неторопливо иду к дому. Поднимаю глаза на окна, и сердце привычно ёкает.

На кухне горит свет, мелькает чья-то тень.

Раньше это был знак того, что меня ждут. Сейчас я знаю, что меня не ждет ничего, кроме боли. И всё же — свет есть, а значит, кто-то хозяйничает в нашей квартире. Полина.

И снова придётся войти и ощутить все эти странные эмоции от растерянности до испуга — ведь они с Аней так похожи. И каждый раз, когда я её вижу, я не могу не думать об этом: все мои раны кто-то невидимый снова посыпает мелкой солью.

Пока я поднимаюсь по лестнице, вспоминаю вчерашнее утро. Необыкновенная лёгкость. Совместный завтрак, смех, уют, солнечные лучики в её волосах. Потребность касаться Алисы, целовать её, гладить её плечи, вдыхать аромат кожи — всё так естественно.

С ней так хорошо и так спокойно, что я забываю обо всём. У меня больше не болит. Нигде. И сердцу светло.

Она — концентрированная нежность. Женщина-свет, женщина-тепло, женщина-любовь. Необыкновенная.

Алиса…

И не удивительно, что мне хочется быть с ней снова. Быть чаще. Возможно, всегда.

— О, привет! — Встречает меня Полина. Она появляется в коридоре, едва я вхожу. — А я приготовила тебе поесть!

— Доброе утро. — Вежливо улыбаюсь я.

Девушка взволнованно вытирает руки о фартук. Под этим фартуком у неё короткий топ и короткие шорты. Очень короткие. Это так… по-молодёжному. И весьма вызывающе. Мне даже делается как-то не по себе, если честно.

— Тебе помочь? — Спрашивает она, видя, как я устало вожусь с пальто.

Подаётся вперёд.

— Нет, спасибо.

Девушка осекается. Замирает с вытянутыми руками, затем виновато прячет их за спину:

— Тогда мой руки и пошли завтракать. Надеюсь, тебе понравятся мои кулинарные эксперименты…

— Я сначала в душ. — Хрипло отвечаю я.

— А, ладно. — Вздыхает она.

Горячие струи воды приводят меня в чувство. Наверное, зря я бодрюсь — лучше проспать весь день, а вечером повидаться с Алисой, но мне хочется смыть с себя грязь и напряжение этого дня. Хочется смыть с себя чужую боль, слёзы, страдания, избавиться от мыслей о результатах анализов пациентов, схемах их лечений, планов операций, результатов министерских проверок и прочего-прочего-прочего. Мне просто нужно перезагрузиться.

Из ванной я выхожу свежим и бодрым. Хорошо, что захватил с собой старую футболку и спортивные брюки: теперь, когда в доме посторонний, приходится выглядеть прилично. Нельзя просто упасть в одежде на постель и часами смотреть в потолок, беседуя с погибшей супругой. Нельзя позавтракать в одних трусах или, забив на уборку, неделями не поднимать с пола разбросанную одежду. Приходится быть живым: разговаривать, общаться, улыбаться.