— Вы же знаете, я не смутьян, верно я говорю?

— Верно, Тайри. Знаю.

— И не подстрекатель, так?

— Ты правильный человек, Тайри, — кивая головой, сказал начальник полиции.

— Три раза я давал показания большому жюри и ни разу вас не подвел. Уж как меня уламывал окружной прокурор выступить в пользу обвинения — никто, говорит, тебя пальцем не тронет, если…

— Я все это знаю, Тайри.

— А теперь вы говорите, меня будут судить…

— Ну да. Но это же разные вещи. Наши дела — одно, пожар — другое…

— Сманивал меня окружной прокурор пойти против вас, а ведь не сманил…

— Тайри, у нас с тобой синдикат, у нас уговор был такой!

— А под суд меня одного толкаете, начальник!

— Ты что, ниггер, хочешь изменить свои показания большому жюри? — напрямик спросил начальник полиции.

— Упаси меня Бог, начальник, что вы! Я вас не выдам! Только, видит Бог, мне теперь нужна помощь…

— А мы и собираемся тебе помочь, Тайри!

— Кто-кто, а я вас не обману… Вот скажите, начальник, верите вы мне? — Его голос сорвался на писклявой высокой ноте.

— Верю, Тайри.

— Послушайте, начальник, я в политику не лезу, вы знаете. — Тайри запнулся и глотнул, подбирая нужные слова. — Я — что? Мне бы только шкуру спасти, — продолжал он, неотрывно глядя на белого. — Спасти, что сколотил за свой век для родного сына, — вот он сидит перед вами, смотрите. Он молодой, у него вся жизнь впереди. И есть, начальник, один-единственный способ меня спасти, другого нету… Ох, прямо язык не поворачивается сказать. Никогда о таком не говорил с белыми…

— Говори, Тайри. Что у тебя на уме?

— Я отродясь не стоял за равные права для белых и черных. Вы и сами это знаете — да, начальник?

— Ну, допустим, — задумчиво протянул начальник полиции. — Но при чем тут?..

— Вы только пять минуточек послушайте, что я буду говорить, и обещайте, что не перебьете, ладно? — подвывая, молил Тайри; по его лицу струился пот, сами собой подобострастно подламывались колени.

— Пожалуйста. Только к чему это ты клонишь? — нахмурясь, спросил начальник полиции.

— Не остановите, дадите договорить? — добивался своего Тайри, уходя от прямого ответа.

— А зачем это тебе? — Теперь начальник полиции насторожился.

— Нет, вы обещайте, что не остановите, покамест не договорю! — вскричал Тайри.

— Не остановлю, Тайри. Говори, — с невольной жалостью сдался начальник полиции.

Тайри глубоко вздохнул, набирая побольше воздуху, помедлил и сдавленным, дрожащим, не по-мужски тонким голосом заговорил.

— Что они про нас знают, начальник, — начал он. — Да ничего.

— Кто? — озадаченно спросил начальник полиции.

— Белые, — страшным шепотом сказал Тайри, как будто открывал великую тайну. — Он глотнул и прищурился. — Вы обещали, что дадите договорить, обещали же…

— А я тебя и не останавливаю. — Негромкий голос белого звучал натянуто.

— Начальник, в законе что-то сказано, что вроде судят человека присяжные, равные ему… — Тайри помедлил, следя, не изменился ли белый в лице. — Известное дело, не про нас, черных, писан этот закон, никто ничего не говорит…

Начальник полиции часто замигал и в задумчивости потер подбородок.

— …а все же про нас, черных, вы не знаете — чем мы дышим, что чувствуем, как должны изворачиваться, чтобы жизнь прожить… — Тайри окинул начальника полиции испытующим взглядом. — Одни только черные, начальник, могут понимать черных. Начальник. Я не хочу, чтобы меня судили по вашему белому закону. Вот если б только, как начнется наш суд, посадить к присяжным шесть человек черных — меня то есть судить, понимаете? — только шесть человек, начальник…

Начальник полиции встал, открыл рот, но Тайри, вскинув руки, подскочил к нему:

— Не надо, начальник! Пожалуйста! Вы же обещали! Дайте только договорю! Если что не так, поправите. Я вас послушаю, а как же иначе… — Полный страсти голос сорвался, Тайри подошел к столу и отхлебнул виски. — Сроду в этом городе не бывало черных присяжных. Что, я не знаю? Знаю, начальник. И не собираюсь я проповедовать, чтобы черные мешались с белыми. Я — что? Мне лишь бы шкуру свою спасти… А какого черного ни посади к присяжным — хоть в городе возьмите, хоть во всей округе, — этот черный меня спасет и вас! Посадите к присяжным шесть черных — и вот оно, наше спасение! Не родился еще тот черный, чтобы у него хватило дурости признать меня виновным — тем более что дурня к присяжным и не посадят. Вдумайтесь только, начальник. Ясно вам, о чем речь?

Начальник полиции со вздохом опустился на стул.

— Ну и ну, — глядя в сторону, заметил он. — Не думал я, Тайри, что когда-нибудь услышу от тебя такие слова. — Он бросил на черного удивленный взгляд и внушительно продолжал: — О чем речь, я знаю, но это же просто невозможно, черт возьми. Никогда этому не бывать. Дичь ты порешь несусветную…

— Один бы только единственный раз, — бесцветным голосом умолял Тайри. — Один разочек, для меня.

— Хм-м, — задумчиво проворчал начальник полиции. — В суде царь и бог — судья Мун, а он куклуксклановец. Он черных на дух не переносит. Это тебе не я. Ему даже черную мантию в суде надевать противно. Ему только заикнись, что ты тут надумал, дурья голова, так, пожалуй, пулей вылетишь из города. Понимать-то я тебя понимаю, да ничего путного выйти из этого в наших местах не может. Так что забудь об этом.

— Один разок, может, и вышло бы, — прорыдал Тайри. — И тогда я свободен. Да и вам было б не о чем беспокоиться… — Он понимающе округлил полные слез глаза. — А после, начальник, все опять пошло бы по-старому, и были бы присяжные опять белехоньки, а? Одно одолжение, больше я ничего не прошу у моих добрых белых друзей — особое одолжение, личное. А равенство — это совсем другая песня…

— Знаешь что, только не делай из меня дурака, — с неожиданным бешенством взревел начальник полиции. — Где они сидеть будут, твои ниггеры, — небось на той же скамье, что и белые? А это и есть равенство!

— Так ведь судья мог бы объявить, что это особый случай, один такой, вроде как Пасха или День благодарения…

— Умом ты тронулся, ниггер. — Начальник полиции с отвращением сплюнул.

— Или можно доску приделать к скамье присяжных, и будут белые с черными сидеть поврозь, как в автобусах и трамваях, к примеру, — всхлипывая, пошел на уступку Тайри.

— Э, Тайри, что ты такое лопочешь, прямо как младенец…

— Каждый день я хороню покойников на черном кладбище, а за стеной, тут же, под боком, хоронят белых. — Тайри пытался подать свою мысль как нечто обыденное и привычное.

Рыбий Пуп слушал, и все сильней его охватывало отчаяние. В душе он не мог не согласиться с начальником полиции, что просьба Тайри — ребячество, Тайри и впрямь обращался к белому, как обращается к родителям ребенок. Даже если б отец добился своего, эта победа обернулась бы для него поражением.

— Чушь несусветная, Тайри, — сказал начальник полиции. Он покосился на застывшее лицо доктора Бруса. — От дока слышать бы такие бредни — еще куда ни шло, но от тебя…

На короткий миг Тайри окаменел в молчании, потом одним упругим прыжком очутился рядом с белым и, цепляясь за его ноги, сполз на пол.

— Конец мне! — вскричал он. — Двадцать годов я был вам другом, а вы отвернулись от меня!

— Пусти, Тайри! — с изумлением, но беззлобно сказал начальник полиции.

— Я был вам верным другом, что — нет? Не можете вы допустить, чтобы меня сгноили в тюрьме…

— Проклятье, да что я могу поделать? — крикнул начальник полиции чернокожему, который скорчился у его ног. — Опомнись, вреда наделаешь и себе, и мне!

— Пускай подсадят к присяжным черных, начальник, скажите им. Один только раз, для меня, для бедного старого Тайри… — Широко открыв глаза, он запрокинул к белому потное лицо. — Грех будет вам позволить, чтобы со мной так обошлись, — произнес он чуть ли не с достоинством. И тотчас, словно убоявшись, испустил протяжное стенание, совсем как женщина, когда она молит мужа, чтоб не бросал ее с малыми детьми.

— Да отвяжись ты, Христа ради! — загремел начальник полиции. — Что это ты вытворяешь? — Он стряхнул с себя цепкие руки Тайри, шагнул на середину комнаты и стал, дико озираясь, как будто опутанный кольцами невидимого удава.

Внезапно Рыбий Пуп заметил, как холодно, трезво следят за смятенным лицом белого красные, заплаканные глаза Тайри.

— Будь оно все трижды неладно! — Начальник полиции грохнул кулаками по столу так, что, ударясь о бутылку виски, звякнули стаканы.

Рыбий Пуп был потрясен. И это — его отец? Не может быть. А между тем это так… Значит, есть два Тайри: один — полный смертельной решимости постоять за себя, хотя и неспособный претворить эту решимость в действие; и другой Тайри — лицедей и притворщик, Тайри, который молил и плакал и был орудием в руках того, первого. Черный пустил в ход стоны и жалобы, чтобы поймать на этот крючок белого, и белый расчувствовался. Интересно знать, что так тронуло начальника полиции. Почему он не остался равнодушным к призыву, облеченному в такую диковинную форму? Рыбий Пуп глотнул и беспокойно задвигался на стуле, оробев при виде столь бурного кипения страстей. Тайри пробудил в сердце белого сострадание — да только какое и глубоко ли оно? Начальник полиции так же виноват, как виноваты Тайри с доктором Брусом — ведь он брал от них взятки. Но в эту минуту все тайные расчеты и контррасчеты были забыты. Раб собрался с духом и вышел померяться силами с господином. В ужасном взгляде белого было поровну ненависти и сострадания — не понять, что сейчас случится: то ли начальник полиции выхватит пистолет и выстрелит в Тайри, то ли обнимет его.