– Просто это многое объясняет: к примеру, почему тебе нравится быть одной.

– Я не люблю быть одна, – возразила я.

– Верно. Тебе просто не нравится мое общество.

Я покосилась на Эмброуза.

– Это не совсем так.

– Ну-ну. Разве не ты сделала все, что могла, чтобы уехать за цветами одна, и даже заявила маме, что я тебе не нравлюсь? – поинтересовался он.

Я удивленно моргнула. Он в тот момент находился в другой комнате.

– Раздражение усиливает мой слух, – пояснил Эмброуз. – И он становится таким же хорошим, как у собаки.

– Надо это запомнить. – Я прокашлялась. – В любом случае, мне не надо было так говорить. Просто… я привыкла работать одна, и…

– Послушай, тебе ничего не надо объяснять, – спокойно сказал он. – Я не всем нравлюсь.

И это тоже было сказано с таким спокойствием, словно он констатировал факт. Каково это – настолько принимать свои недостатки, чтобы ни капли не обижаться, когда кто-то указывает на них? Я практически завидовала ему.

Мы почти добрались до магазина «У Кирби», и вдалеке уже виднелись оранжереи, а также яркие цветущие кусты перед зданием. Когда дело доходило до флористов, мама предлагала клиентам только лучшие салоны, которые могли полностью удовлетворить потребности клиентов. Если невесты хотели идеальные скульптурные композиции из роз и лилий, мы предлагали им обратиться во «Флористическую компанию Лейквью» или в цветочный магазин «Важные события». Но если кто-то желал букет в стиле бохо или композиции из полевых цветов в вычурных вазах, все более популярные среди молодых девушек, то нет ничего лучше цветочного магазина «У Кирби».

Я свернула на грунтовую парковку у низкого здания, в котором располагался офис. Мама предпочитала его еще и потому, что это был семейный бизнес. И если вы звонили им по какому-то вопросу, то не висели подолгу на телефоне, ожидая, пока трубку поднимет телефонистка, а просто просили позвать мистера или миссис Кирби, которые обычно пропадали в саду.

– Итак, – начала я, потянувшись к сумке и вытащив список, – мы приехали за герберами Дейзи, гладиолусами, лилиями и подсолнухами. Всего десять букетов. Миссис Кирби всегда пытается добавить нам еще один-два букета, но у нас нет для них места, так что мы ни за что не должны на это соглашаться.

– Десять букетов, – повторил Эмброуз. – Герберы, гладиолусы, лилии и подсолнухи. Никаких дополнительных букетов.

Ого. Видимо, он не соврал насчет хорошего слуха.

– Верно. И если мы не будем болтать, то это займет не более получаса.

– Разговоры только по делу. На все про все тридцать минут.

Внезапно зазвонил мой телефон. Это была Джилли, которая, видимо, решила поболтать со мной, пока везла КитКат с одной тренировки на другую. Решив подождать, когда окажусь в одиночестве, я сбросила звонок.

– Что это было? Твой рингтон? – спросил Эмброуз.

– Ничего, – ответила я.

– А прозвучало как ужасная попсовая песня…

– Нет. Идем.

Я толкнула свою дверь и вылезла на улицу, а когда он сделал то же самое, направилась к открытой сетчатой двери.

Внутри в несколько рядов стояли самодельные столики из козла и фанеры с растениями, а вдоль одной из стен выстроились холодильники.

– Луна Барретт, – раздался женский голос из-за высокой вазы с декоративной зеленью. – Как всегда, вовремя.

– Здравствуйте, миссис Кирби, – ответила я. – Как поживаете?

К нам навстречу, вытирая руки о фартук, вышла высокая широкоплечая афроамериканка.

– Очень хорошо, очень хорошо, – сказала она своим мелодичным голосом, выделяя каждое слово. – У меня есть несколько букетов великолепных пионов, которые я специально приберегла, чтобы показать тебе. Они же так нравятся твоей маме!

– Верно, – согласилась я. – Но в машине мало места.

– Ты всегда можешь освободить место для нескольких букетов, – ответила она и тут заметила Эмброуза. – Кто это, твой парень?

– Нет! – тут же воскликнула я. – Это Эмброуз. Мама наняла его на лето.

– О, понятно. Уверена, ты простишь меня за надежды, что ты снова в кого-то влюбишься. – Она повернулась к нему и покачала головой. – То, что случилось с тем мальчиком, ужасно!

Это прозвучало для меня так неожиданно, что я на мгновение даже потеряла дар речи. Миссис Кирби всегда любила поболтать. Как-то прошлой осенью я приехала сюда, чтобы забрать цветы для репетиционного ужина одного из клиентов, и в каком-то странном порыве – а все, что касалось Итана, было необыкновенным – сказала, что у меня есть парень. И сейчас я вспомнила, насколько счастливой себя ощущала, упоминая о нем в каждом разговоре, и почувствовала неловкость. Но, как бы то ни было, когда мы встретились в следующий раз, я была так расстроена, что рассказала ей всю правду. Вот они, две мои ошибки. Большие ошибки.

Эмброуз посмотрел на меня. С его-то слухом, он явно не пропустил это мимо ушей.

– У нас действительно мало времени, к тому же мама хочет все сфотографировать, прежде чем мы отправим заказ клиенту. Давайте пойдем и посмотрим, что у вас есть.

Миссис Кирби, как и любой человек, любящий поболтать, привыкла к резким сменам тем.

– Конечно, милая, как скажешь, – ответила она. – Но ты обязательно должна посмотреть на эти пионы! Я не могу позволить тебе уйти, не взглянув на них хотя бы мельком.

Она направилась к задней двери, а я – следом, стараясь не смотреть на Эмброуза. Что бы ни отразилось на его лице, когда он все понял: удивление, жалость или сочувствие, – мне не хотелось это видеть. Я уже и так слишком раздражена. Это будет очень долгий день.

* * *

Через сорок пять минут мы выехали на двухполосную дорогу с одиннадцатью букетами, привязанными ремнями к моему потрепанному заднему сиденью «шевроле-субарбан». Я все же согласилась взять пионы, в основном потому, что у меня не хватало сил противостоять напору миссис Кирби. К тому же они были прекрасны, хрупки и с кружевными лепестками. Эти цветы будут великолепно смотреться в вазах, которые я украшу чуть позже для свадьбы Шарлотты Макдональд. И если она не согласится, сама оплачу эти цветы. Ведь мама действительно их очень любит.

Я все ждала, что Эмброуз начнет меня расспрашивать об Итане. Например, когда мы ждали, пока миссис Кирби посовещается с мужем, который пришел из сада в комбинезоне и соломенной шляпе, о скидках, или когда тащили букеты к машине и переставляли их с места на место, чтобы уместить все, или сейчас, когда мы наконец остались наедине и отправились в обратный путь в настолько наполненном ароматами цветов салоне, что мне пришлось открыть окно.

Но он этого не сделал и снова начал возиться с решетками вентиляции, ремнем безопасности и радио. А еще он чихал, что часто случается, если вы не привыкли к такому количеству цветов в таком маленьком пространстве. Примерно через пять километров мой страх услышать от него этот вопрос перерос в простое желание, чтобы он уже наконец это сделал. Лишь бы не мучиться от ожидания. А еще через полтора километра я решила, что сама все ему расскажу, лишь бы покончить с этим.

– Можешь остановиться? – вдруг спросил он, кивнув на небольшой магазинчик впереди. – У меня пересохло в горле.

«А сказать просто, что хочет попить, он не мог?» – мысленно возмутилась я, но вслух сказала:

– Хорошо. – Затем посмотрела на часы. – Только давай быстрее.

Магазинчик оказался маленьким и пыльным, а за прилавком стоял пожилой мужчина. Как только мы вошли, к нам, виляя хвостом, подбежал пес. Он был тощим и маленьким, с торчащими клоками жесткой шерсти над глазами и вокруг морды, которые по виду напоминали металлическую щетку для мытья посуды. А еще тяжело сопел.

Эмброуз тут же опустился на колени и погладил его, отчего пес от радости еще сильнее завилял хвостом, вернее, уже всем телом.

– У вас потрясающий пес! – громко сказал он мужчине, который читал газету, засунув карандаш за ухо.

Тот в ответ лишь хмыкнул.

Я подошла к холодильнику и достала холодный чай.

– Что ты будешь? – спросила я Эмброуза, который продолжал чесать шею пса, невольно стучавшего ногой по полу.

– Что-нибудь фруктовое и очень сладкое, – ответил он. – Да, да. Ты хороший мальчик!

Услышав это, мужчина оторвался от газеты, а мне захотелось встать на их защиту. Конечно, Эмброуз прекрасно умел действовать людям на нервы. Но парень пробыл тут всего несколько секунд. Я схватила ярко-розовую газировку со вкусом тропических фруктов и направилась к кассе. Но, как только я опустила бутылки на прилавок, снаружи просигналила машина, и пес внезапно начал пронзительно лаять.

– Заткнись! – прорычал мужчина, щелкая кнопками на кассе. – Чертов пес. С вас четыре доллара семьдесят два цента.

Я протянула пятерку, не обращая внимания на повизгивание и потявкивание за спиной.

– Эй, приятель! Все хорошо, – успокаивал собаку Эмброуз.

– Он лает каждый раз, когда кто-то сигналит, – сказал мужчина и протянул мне сдачу. – Это раздражает похлеще скрипа гвоздей по доске.

Ничего не говоря, я подхватила напитки и направилась к двери.

– Идем, – сказала я Эмброузу, все еще пытавшемуся успокоить собаку. – На шоссе наверняка пробка.

Пес снова пролаял, затем еще раз. Мужчина вскочил на ноги и, ворча себе под нос, обошел стойку, а затем, прихрамывая, отправился к задней двери.

– Выходи, – открыв дверь, сказал он собаке. – Иди побегай за машинами.

Собака тут же притихла и села.

– Хороший мальчик, – вновь проговорил Эмброуз.

– Выходи, – вздохнув, повторил мужчина и щелкнул пальцами.

Пес медленно встал и вышел за дверь, которую мужчина тут же захлопнул за ним. А затем продавец медленно поковылял к стойке, не обращая внимания на пристальный взгляд Эмброуза.

– Идем, – вновь позвала я.

Шли секунды. Наконец он отправился вслед за мной на улицу.

Когда мы сели в машину, я протянула ему газировку и завела машину.