Успокоив себя такими мыслями, отпер дверь, вошел. Присел на узенькую тахту в дочкиной комнате, полюбовался на игрушки, сложенные на подставочке в углу. Потом разулся и осторожно прилег, подогнув ноги, на коротенькой тахте. И задремал.

Пока Лана дежурила до утра в диспетчерской, он безмятежно спал, по-детски глубоким счастливым сном, – наверно, впервые за все эти дни – как бывает лишь после тяжкой дороги, или у выздоравливающих. Сновиденье было удивительно ярким, длинным, и на редкость последовательным… Вот сидит он летом на ступеньках бабкиного домишка, на коленях Леночка, вечереет. Оба смотрят вдаль на закат: сегодня он какой-то странный, огромный весь, пурпурно-пепельный. Тучи, что ли, с запада? В общем, бабушка определяет на завтра дождь. Он, Сашка, просто так смотрит и что-то чувствует, а Леночка… Вот в Леночке все дело. От нее всегда жди таких загадок, что взрослые только рты разевают. А тут еще душный летний вечер, дымный закат, и лес в отдалении – все темнее, уже черной сплошной лентой лежит, даже и не лежит, а словно льется. Скоро совсем стемнеет… А Леночка – на тучи пальчиком, и просит: «Давай, па, слазим туда, в тучи…» «Ну, как мы туда слазим?» – отмахивается он. «А мы по лесенке. Пожарную лесенку приставим, и вверх заберемся, раз-два… А, пап?» «Ну, зачем нам туда», – смеется Саша, – «Что мы там не видали? Ну, тучи и тучи, не чердак же горит!» «Ну па-а!» – всерьез настаивает Леночка. – «По лесенке, прямо в небо, па-а! А оттуда вниз поглядим, почему деревьям холодно?» «Вечер, вот и холодно», – бурчит бабушка. «Нет», – спорит Леночка. Как всегда, бабушкин житейский опыт ее не устраивает, для нее он слишком прост. – «Почему они сдвинулись, прижались друг к дружке? Им страшно?» «Ясное дело!» – поскорее соглашается Сашка, чтобы опять не упредила его бабушка со своим здравым смыслом. – «Ночь на дворе! Ночью всем жить страшнее, а деревья, что, не такие, как все, что ли?.. И деревьям тоже!» Сашка даже ухватился за эту мысль: значит, можно отговориться и не лезть на небо…

– Эй, товарищ! На работу опоздаете! – громкий возглас пробудил Сашку. Он протер глаза и сел. В дверях стояла Лана. – Я вижу, ты ночевать сюда пришел? Как спалось?

– Хорошо… спалось… – глупо улыбаясь спросонок, промямлил он. – Я, знаешь, случайно, вот, прилег.

– Да ничего, ничего! – Лане стало смешно. – Спите сколько влезет… Слушай, а может, ты вообще тут спишь по ночам? В мое отсутствие? Так сказать, тайно… Это оч-чень даже интересно и загадочно!

– Лан, да послушай… Я пришел поговорить. Ну, и заснул случайно… А мне на работу, это верно.

– Нет уж. Раз без спросу спишь, хоть позавтракай легально. Натощак не отпущу… И поговорим…

– Лан, ты только не сердись… Минут двадцать есть… Ну, чего там у тебя, давай помогу…


* * *


Леночка сидела на табуретке за большим деревянным столом, покрытом затертой голубенькой клеенкой, и рисовала. Смотрела на печку, и рисовала ее, но получалось что-то совсем другое: то ли гора кривая, то ли елка. Да, это дерево, вроде того, возле которого папину голову в траве Леночка увидела, это еще когда из лесу с грибами шли, и соседский мальчик покатал ее на велосипеде. Возле елки она стала рисовать всякие дядинские головы. Они выходили кривые совсем, как некруглые шары с глазами вместо ушей и рта. Одна голова ничего нарисовалась, ровная, с глазами где надо, и даже с носом. «Это папина», решила Леночка. Тут в картинку влетел ветер, и погнал головы в разные стороны, а папина голова – такая смешная и добрая, с красным лицом – покатилась прямо к ней.

– Папка! – закричала Леночка, и протянула к голове руки.

Тогда ветер оставил папину голову в покое, и Леночка успела подбежать к ней, и там, где росла красная как горячая печка елка, встал папа, большой и веселый, заулыбался и…

– Что это ты рисуешь? – спросила бабушка, подошла и заглянула на испачканный листок. – Это что, туча? Дождь?

– Да нет же, бабушка, ну как ты не понимаешь? Это же елка и трава. А это дядинские головы ветер катит, вот папина голова…

– Вечно тебе эта «папина голова» мерещится, – заворчала бабушка. – Поди, видала «перекати-поле», растение такое.

– А какое оно?

– Ну, круглые такие прутики по полю ветер гонит. Вот те и показалось.

Леночка перелистнула альбом и принялась чирикать просто так, что выйдет, сопя носиком и бормоча:

– Это туча… превратилась в колесо… нет, в корабль. Вдруг – у-у-у! – буря! Шторм! Волны с акулами – р-раз! Р-раз! Корабль – Буль-буль, на дно, ух! Все, нет корабля. Только якорь на волнах качается!

– А почему якорь-то качается? – спросила бабушка.

– А он со знаком качества, – вздохнула Леночка, и стала обдумывать, что же делать с этим якорем?

В это время бухнула входная дверь в сенях, что-то загремело, и в кухню вошла мама.


* * *


Еще и девяти не было, когда Сашка приехал на вокзал встречать Лану с Леночкой. Он бежал вприпрыжку вверх по ступенькам, ведущим к перрону, и нетерпеливо представлял себе миг встречи. «Вот будет номер, когда они меня здесь узрят! Обалдеют, чего там! Леночка, ясное дело, обрадуется: папка! Папка!..»

Лана не знала, что он взял отгул на работе.

В этот миг Сашка оступился на полустершемся ребре ступеньки, и чуть было не пропахал носом по серому цементу пола. И только тут сообразил: чего он так спешит, скачет, когда до прибытия поезда еще полчаса, не меньше?.. Вышел на перрон, побродил, убедился – пусто, даже встречающих еще нет, и побрел назад, в здание вокзала. Поднялся на второй этаж, к буфету. «Надо что-нибудь купить для Леночки…» «Куплю по дороге». Вспомнились лотки, виденные у вокзала… «Апельсинов куплю, кило два», – подумал он, – «и отвезу их домой на такси».

Есть не хотелось, взял лишь кока-колу, и пристроился у пластикового овала высокого столика. Зал гудел, и жил полной жизнью. Повдоль сплоченных стульев сидя дремал народ. Транзитные пассажиры поспешно ели и пили. Под высокими сводами деловито сновали воробьи, а снизу с интересом поглядывали на них какие-то кошки. «Это их тех, что ютятся тут на кухне и при буфете», отметил Сашка. Он любил животных.

Боковым зреньем он приметил: вон парочка, студенты, что ли, за соседним столиком наискось, что-то пьют, весело болтают. Глянул на часы – до поезда еще, если прибудет точно, двадцать минут. Хотел, было, уж пойти, но такой странный разговор шел между студентами, что Сашка невольно прислушался. Оглянулся: парень, чернявый, кудлатый, длинный, как жердь, пил молоко. А девчонка, обычная девчонка в джинсах, дула себе пиво. А разговор был такой:

– Володька, лопнешь, пол литра молока хватил. Можно, закурю?

– Тогда я пошел. Молоко с табачным дымом, ты же знаешь, я не перевариваю.

Какая-то пятнистая кошка потерлась о ножку стола. Девушка нагнулась и погладила ее.

– А я, может, кошек и собак не перевариваю.

– А сама гладишь.

– Володька, скажи, по-честному, ты псих?

– Ты ведь ненормальный, да?

– Нет, это не так, – сухо ответил парень. Он был не просто долговязый, как сейчас разглядел Саша, а извилисто-нескладный. Весь он окаменело изогнулся над столиком, как гигантский басовый ключ. Да и черная жестко-курчавая огромная башка его напоминала какого-то демонического маэстро типа Листа и Паганини.

– Это не так, – без выражения повторил студент.

– А почему ты тогда не пьешь и не куришь?

– Это вредно.

– А стихи пишешь зачем?

– Полезно для умственного развития.

– А домового зачем видел?

– Для развития воображения. И еще, я зарядку по утрам делаю.

– А жениться тебе можно?

Саша вспомнил, что Леночка тоже любит сказки про домовых и леших.

– Так можно тебе жениться?

– Да, конечно.

– Тогда, давай поженимся.

– Ну, наконец-то ты мне сделала предложение, – радостно сказал парень. – Долго же ты раскачивалась.

– Да почему я, а не ты?

– Ну, так я же застенчивый, – ответил парень.

– Что-то незаметно.

– У меня это в скрытой форме.

Дослушать не пришлось: он глянул на часы и метнулся вниз. Оттуда – на перрон. Состав, судя по густой толпе встречающих, был уже где-то на подходе.

Поезд подошел сразу. Повалили толпы прибывших. В этот час приезжало особенно много народу: кто за покупками, кто на работу… Саша сразу же увидел Леночку, сначала только ее – оранжевый с белым колпачок, румяный блинчик курносого в конопушках лица. На маминых руках она плыла на уровне сплошных шапок и платков, на уровне облаков и солнца – показалось Саше, – она была выше всех! И распевала во все горло:

– А облака-а-а, белокрылые лошадки-и-и!

И другие песенки.

«Вот и Леночка! Поет, как всегда, все вперемежку!». – обрадовано подумал, точнее, ощутил Саша. Потом и Лану увидел: шла деловито, несла дочку, через сгиб локтя провис объемистый баул…

Тут Сашка стал поспешно пробираться через встречные ряды людей. Леночка пела на разный лад:

– Не смотрите вы, пожалуйста, свысока-а, а по небу прокатите нас, облака-а…

– Прокачу, Ленок, и по небу!.. – крикнул ей Сашка на ходу, привставая на цыпочки, а Леночка уже его увидела и затормошила маму. Показывала на встречающего папу, и продолжала петь.

Тут Сашка пробрался через толпу, и предстал перед своими. Остановился даже, мешая движению людей вдоль узкой платформы. Толпа разбивалась об него, как река об устои моста, и обтекала с двух сторон, костеря Сашку на разные лады. Но он не слышал сейчас родного фольклора, в ушах его звучал Леночкин голосок.

Он взял у Ланы баул, и за ручку – дочку, ради этого сошедшую с небес на землю. И, влившись в общий поток, они пошли к спуску в метро.

– Вот не ожидала, – говорила по пути Лана. – А Леночка всю дорогу пела, потом спала.

– И не спала, – возразила Леночка. – Я про папу говорила.

– Да, она все про какую-то «папинскую голову» говорит. Ну, ты же знаешь Леночку, с ней не соскучишься.

– А бабушка сказала, что это я траву такую видела. – заспорила Леночка, и, как всегда, без всякой связи затараторила: – Пап, а пап, а помнишь, мы на крылечке лесенку к небу приставляли? Пап, а пап, а покатай меня на пожарной машине?