В душе она понимала: первая брачная ночь должна проходить по-другому, чему-то ужасному, судя по намекам тетушки, следовало случиться, но не случилось.

Почему?

Элизабет поглядела на мужа, погруженного в чтение трактата некоего Иоганна Якоба Валльгаузена «Kriegskunst zu Pferdt“, и устыдилась томику стихов, который сама выбрала в дорогу. Она, в отличие от Аддингтона, посредственно владела французским да под руководством отца выучилась читать на греческом. Гувернантки в их доме не задерживались, и не потому, что Лиззи была плохой ученицей: ни одна не казалась отцу достаточно пригодной для ее обучения. Большую часть знаний она почерпнула из их совместных уроков в отцовском кабинете: чуть-чуть математики и географии, много больше истории и философии древнего Рима. Отсутствие систематических знаний сказывалось не только на ее общем образовании, но и на характере в целом: Лиззи не терпела того, что казалось ей неинтересным. Легко утомлялась от всего посредственного и верила учениям стоиков, почитавших человека за его спокойствие духа и свободу от страстей.

Ни тем, ни другим она похвастаться не могла, и это огорчало ее непрестанно.

 – Как долго еще до Кестелтона? – осведомилась она, перестав делать вид, что погружена в стансы ныне скандального Байрона. – Разве мы не должны были добраться до него еще около часа назад?

Аддингтон заложил страницы пальцем, поглядел на нее так, словно позабыл, что она вовсе находится в экипаже.

 – Мост через Ди нуждается в ремонте, я посчитал своим долгом оградить нас от возможного риска.

Лиззи вспомнила, что Аддингтон упоминал об этом в их прошлую остановку, о чем она совершенно забыла. Слишком много сторонних мыслей в голове. Слишком взвинчены ее нервы…

 – Если желаете, можем выйти размять ноги, – предложил мужчина, и Лиззи кивнула, даже несмотря на то, что хотела, как можно скорее добраться до места.

Аддингтон постучал тростью в стенку экипажа, тот тотчас замедлил ход и вскоре остановился. Дверца распахнулась, и девушку обдало морозным мороком. Аддингтон помог ей выбраться наружу.

 – Поезжайте вперед и ждите нас за поворотом, – велел он кучеру, а сам выставил руку, чтобы Лиззи было удобнее ухватиться за нее. Она не преминула так и поступить: уж слишком пугающим оказалось место прогулки. Темные кроны деревьев подступали со всех сторон, нависали над едва разъезженной дорогой, казалось, таили в себе скрытое зло, дыхание которого холодком пробегало по коже.

Лиззи пожалела, что не воспротивилась этой прогулке. Уж лучше бы потерпела еще чуть-чуть...

 – Как вы себя чувствуете? – поинтересовался супруг, едва отъехала карета. – Вас более не мутит?

 – Спасибо, сейчас относительно лучше, разве что ноги онемели от долгого сидения. Скорее бы до места добраться!

 – Доберемся, Элиза, непременно доберемся. Осталось совсем немного...

Мужчина чуть стиснул ее запястье, и девушка почувствовала благодарность за это участие. Быть может, не такой он бесчувственный чурбан, как ей прежде казалось. Быть может, им даже удастся найти общий язык... как-то ужиться, не возненавидев друг друга. Только бы избавиться от этих жутких очков... Придать ему вид нормального человека.

 – Простите меня за тот вечер, – в смущении пролепетала она, имея в виду свою брачную ночь. – Сама не понимаю, как так получилось.

Аддингтон улыбнулся, чуть снисходительно, с толикой насмешливости.

 – Полагаю, мой военный рассказ оказался несколько убаюкивающим, как и порция доброго коньяка, отпитая из фляжки. Вам не о чем беспокоиться!

Его слова смутили девушку еще больше, ей захотелось отстраниться от Аддингтона, дистанцироваться от его насмешки над ней, выраженной в изгибе красивых губ. Она непроизвольно дернулась, однако он держал крепко, и Лиззи не удалось высвободиться.

 – Вы насмехаетесь надо мной? – спросила она с обидой в голосе. – Похоже, вам доставляет удовольствие делать это.

Аддингтон отозвался:

 – Отнюдь, Элиза: у меня и в мыслях не было оскорбить вас насмешкой, однако, если ситуация забавна, я нахожу необходимым сдобрить ее улыбкой.

 – Улыбкой, которая при наличии спрятанных глаз, кажется оскорбительной, – не сдержалась она от колкости.

И Аддингтон посерьезнел, даже остановился, чтобы посмотреть на нее.

 – Мне известно, каково ваше отношение к моему внешнему виду, – произнес он. – Помнится, вы уже высказывались на этот счет. И мне хотелось бы прояснить этот вопрос, коли ваш отец не сделал этого прежде, и объяснить наличие очков.

Лиззи поджала губы.

 – Отец ничего об этом не говорил.

 – Что ж, – сумерки сделались почти черными, темнота наползала со всех сторон, и мужчина снял и убрал очки во внутренний карман фрака, – я объясню их наличие. Это не блажь, Элиза, как вам то, верно, кажется, – произнес он, –  скорее необходимость, с которой я вынужден считаться. Во время битвы на море я получил серьезное ранение головы, затронувшее мое зрение: доктора уверяли, что я никогда не увижу солнечного света, что травма затронула зрительный нерв и лишила меня возможности видеть. Долгое время я и сам в это верил, пока в нашем доме не появился Джованни Тамизи, удивительный доктор и давний приятель отца, навестивший меня по его просьбе. – Мужчина выдержал секундную паузу, как бы заново пережив период полного отчаяния, отметившего то время. Продолжил: – Тамизи вернул мне не только зрение, Элиза, – он возвратил мне желание жить. И плата была значительно небольшой: развившаяся светобоязнь принуждает меня к ношению очков, каким бы неприемлемым это вам не казалось. Яркий свет вреден для моих глаз...

Элизабет молчала, не в силах молвить ни слова: ей стало неловко за собственную грубость. За то, как несправедливо она его обвиняла...

А он вдруг добавил:

 – Однако, чтобы порадовать вас, я готов сделать небольшое отступление от собственных правил: обещаю давать вам возможность видеть себя без очков. Возможно, таким образом вам станет легче привыкнуть ко мне, увидеть в моем лице не просто переменившее жизнь недоброе обстоятельство, но хотя бы доброго друга, искренне к вам расположенного.

Элизабет почти открыла рот для ответа, когда обступившую их темноту разрезал звук раздавшегося выстрела. Он прозвучал из-за поворота, оттуда, где, должно быть, стояла карета, однако казалось, звук шел ото всех сторон разом, отрикошетил от каждого листика в лесу.

Лиззи выдохнула:

 – Что это было? Выстрел?

 – Боюсь, вы угадали.

Аддингтон подобрался и бросился было бежать, увлекая девушку за собой, однако бежать столь же быстро, как он, она не могла, и, когда воздух пронизал женский испуганный крик, Лиззи велела:

 – Идите один, оставьте меня здесь. – Аддингтон замешкался на секунду, как бы не решаясь оставить ее одну, и Лиззи понудила: – Поторопитесь! Это кричала Джейн. – И заметила, как что-то блеснуло в руках мужчины: лезвие клинка, не иначе.

Значит все это время при нем было оружие? Это и радовало, и пугало одновременно.

Лиззи замерла, тяжело дыша, провожая глазами исчезающую фигуру мужа, она расплылась в темноте прежде, чем успела исчезнуть за поворотом, и она поглядела на заросли по обеим сторонам дороги: они казались живыми, дышащими – пугающими.

 – Лиззииии, – голос донесся до нее легким дуновением ветерка. Коснулся лица, запутался в волосах... – Лиззиии... – Ее сердце на секунду, но перестало биться: замерло даже оно, лишь голос явственно произнес: – Ключ... не забывай про ключ, Лиззииии...

Вот тогда-то оно и заголосило с удвоенной силой, так громко, словно тщилось заглушить сторонние звуки... Сердце-набат. Сердце-тревожный колокол. Девушка задохнулась от ужаса, глядя на чуть колышащиеся под взошедшей луной кусты у дороги, ей показалось даже то-то дышит у нее за спиной, с легким присвистом, выпуская воздух сквозь ощеренные зубы.

И тогда она поняла: желтоглазая тьма, та самая, что глядела на нее сквозь окно гостиной в отцовском доме, последовала за ней и сюда... Стояла буквально за спиной. Нашептывала на ухо скрипучим голосом...

 – Ключ, Лиззиии... Не забывай про ключ!

Волосы зашевелились на ее голове, заломило затылок.

Оно стояло у нее за спиной!

Оно говорило с ней...

Элизабет разлепила бескровные губы и слабо пискнула... Дважды, пока не закричала в полный голос и не бросилась бежать, страшась услышать шаги за спиной. Преследование того нечто, что не оставляло ее... В какой-то момент нога ее подломилась – она угодила в разъезженную колею – и девушка плашмя полетела на землю. Ободрала ладони о землю, тыкнулась в нее носом... Осталась лежать, ощущая нарастающий звон в ушах и железистый вкус крови во рту.

Что-то шло по дороге... Спешило в ее направлении. Лиззи ощутила это в вибрации земли под собою. Она прикрыла голову руками и приготовилась к чему-то ужасному...

 – Лиззи... Лиззи, что с вами?

Знакомый голос, услышать который прежде она не сочла бы за благо, сейчас прозвучал музыкой для ушей. Она позволила рукам его обладателя поднять себя на ноги, откинуть волосы с перемазанного лица, повторить с искренним беспокойством:

 – Элиза, что с вами произошло?

И она, размазывая слезы по щекам, произнесла:

 – Что-то говорило со мной... Что-то из темноты нашептывало мне на ухо...

Аддингтон даже не улыбнулся, ничто не дрогнуло на его лице. Ни единый мускул... А ей, быть может, того и хотелось: заставить его поверить, что он женился на душевнобольной. Пробиться сквозь панцирь полнейшей невозмутимости...

Впрочем, она была слишком возбуждена и шокирована, чтобы мыслить связно – добавила:

 – Мне следовало взять ключ с собою. Зря я оставила его...

И Аддингтон, запустив руку в карман, протянул что-то на раскрытой ладони.

 – Вы об этом ключе, Элиза? Ваш отец отдал мне его перед отъездом.