– Я... я... ничего подобного, – с жаром возразила Элиза, однако старуху ее слова не убедили. Она снова многозначительно осклабилась и возвратилась к прерванному занятию... Укладывала в матерчатый мешочек новый сбор трав, и Лиззи, желая переменить тему, спросила:

 – Знавали ли вы последних владельцев Раглана, Альвина? И что заставило их покинуть родовой замок?

Та одарила ее быстрым взглядом.

 – А как же не знать, – сказала она, – знавала да еще как. Пятьдесят лет бок о бок с ними прожила... Всякое было: и радость, и горе. – Умолкла, как бы задумавшись, продолжила такими словами: – Мне только восемь исполнилось, когда мамка привела меня в замок на должность посудомойки. Я прежде в деревне жила: ни ковров, ни дорогих канделябров и в глаза сроду не видала, все больше коров по лугам гоняла да мамке по дому помогала, а тут глядь, столько всего необычного. Я по первости даже к колодцу ходить страшилась: все мне казалось дом зачарованный, может ли у простых людей огонь в очаге целыми днями гореть или свиные туши целиком запекаться да съедаться в один присест. У Бродериков частые застолья бывали, – пояснила она. – Гостям они завсегда были рады. – Тогда здесь все было по-другому, – вздохнула она. – Жизнь била ключом. На кухне – суета и человеческий говор, словно в базарный день, в хозяйских покоях – музыка и детский плач. Наследники, мальчик и девочка, появились на свет года через четыре после моего появления в замке (меня тогда в прачки перевели, вот я и запомнила), близнецы, гордость всего Раглана. Они были символом непрерывности рода, благополучия всего замка, каждого из работавших в нем слуг... Помню, как в честь их рождения нас накормили отменным обедом и угостили элем из хозяйских запасов, ничего вкуснее я в жизни не пробовала. А после с мисс Кэтрин случилась беда...

Элизабет, обладая хорошо развитой фантазией, так ярко представила жизнь былого Раглана: его веселость и живость, наполненность повседневной суетой –  что, казалось, сама перенеслась в прошлое, следя за разворачивающимися событиями.

Но Альвина замолкла, и картинка оборвалась.

 – Что с ней произошло? – спросила Элиза, подгоняя умолкнувшую рассказчицу. Страшилась, что та и вовсе ничего более не расскажет... – Какая беда могла с ней приключиться?

Старуха подняла взгляд, тяжелый, полный невысказанной тоски, произнесла:

 – Погибла она, упала с вершины башни прямиком в море. Лишь на четвертые сутки прибило тело бедняжки к песчаному берегу близ Берри... Родители были безутешны. Почти невеста. Ей были тогда неполные восемнадцать...

 – Как это могло произойти?

 – Никто вам не скажет наверняка, но слухов ходило немало. – Альвина снова занялась своим делом, должно быть, работа руками отвлекала его от горестных мыслей. – Говаривали, она от несчастной любви в море сиганула, запрета родительского не снесла... – И пояснила: – Гостил тогда в Уиллоу-холле, в доме по ту сторону долины, молодой человек из приезжих. Хорош был собой, слова красивые говорил. В Раглан частенько захаживал: уж больно хозяин его привечал, все об охоте да прочих делах с ним беседовал. Так вот и вышло, что вспыхнули между молодыми нежные чувства... Понравились они очень друг другу. И видела я, как встречались они на закате в Горелой бухте... Мисс Кэтрин спускалась к нему по северной тропке, скакала, что горная козочка. С камня на камень... Буквально окрыленная. – Рассказчица вдруг взглянула на Лиззи, примерилась взглядом и так и эдак, отворотилась. – Хозяйка сильно по дочери убивалась, – продолжала она. – Днем и ночью слезы лила, да так и сгорела от горя. Через годика два схоронили ее на местном кладбище подле любимой дочурки... И стал Раглан медленно угасать, словно души лишившийся: ни шумных обедов за широким столом, ни охоты на кабанов, что каждый сезон здесь устраивали... Казалось, даже смеяться в нем разучились, и это, кажись, подточило столетние камни. Пошли они трещинами, да прахом посыпались. Никогда после этого Раглан не был прежним!

Рассказ старухи, донельзя печальный, эхом отзывался в душе Элизабет, резонировал вместе с раненым сердцем, отвлеченным на время историей рода Бродериков.

 – А как же оставшиеся в живых: Бродерик и его сын? – спросила она. – Что сталось с ними?

 – Лучше бы и не знать вовсе. – Альвина с решительным видом затянула тесемки полотняного мешочка с травами и протянула его Элизабет. – Храните его под подушкой, никому не показывайте. То оберег ваш от злобного рока... – И повернулась было к дверям – Лиззи ее остановила. За руку схватила, чего и сама от себя не ожидала...

 – Скажите, что сталось с оставшимися Бродериками, – взмолилась она. – Прошу вас, душу не томите!

Альвина казалась несколько удивленной, однако недолго.

 – Гляжу и вас проняло, – сказала она, замерев на месте, – что ж, расскажу как есть. Здесь скрывать нечего: никого из Бродериков не осталось. Потому и замок в чужие руки отошел...

 – Но... как?

 – А вот этого никто и по сей день вам не скажет, – сказала с присущей ей интонацией древней весталки. – В самый тот год, когда случилось очередное несчастье, расплодились в наших лесах волки немерено. Зима была стылой, голодной, вот и стали они к человеческому жилью выходить... Двух человек насмерть задрали в соседней деревне. Кровь в жилах от воя их стыла... Что ветер в трубе завывает, то их вой по долине разливался. Протяжный, сумрачный... Люди из дома выйти страшились. Поговаривали тогда, – она запнулась на мгновение, – что не просто так волки неистовствуют... Что предвещают они проклятому роду Бродериков очередное несчастье; и рассмотрели даже чудовище в лесу: косматое, с горящими глазами. Оборотня! Каким стал, если верить легенде, первый из Бродериков, лорд Гервальд.

Лиззи до дрожи перепугалась: она дважды видала оборотня, теперь она в этом не сомневалась, и коли предвещает его явление несчастье, то значит ли это, что и ей стоит поостеречься? Она стиснула оберег старой «колдуньи» и не решилась о встречах своих рассказать. Услышать подтверждение страшной догадки совсем не хотелось...

Старуха же продолжала:

 – Тогда-то и решил наш хозяин устроить облаву на волков, перебить проклятое племя, доказать всему миру, что хищники эти к ним с сыном отношения не имеют. Лучшие охотники округи съехались в Раглан тем морозным утром... Ох, и суета стояла во внутреннем дворе: всхрапывали застоявшиеся лошадки, собаки крутились у всех под ногами, а слуги обносили гостей сидровым пуншем. Как вчера помню все это, – ностальгически заметила старуха. – Словно и дня не прошло. А минуло пятнадцать годков... Ни больше ни меньше.

 – И что же случилось? – не выдержала Элиза. – Что тогда произошло?

Альвина невесело улыбнулась, вроде как снисходительно к ее юношеской нетерпеливости.

Произнесла:

 – Повстречался в тот день лорд наш с судьбой своею, за хвост ее ухватить силился, да силушкой та превозмогла. – И, заметив недоумение в глазах слушательницы, пояснила: – Говорят, выслеживали они в лесу вожака волчьей стаи, матерого хищника страшных размеров, лорд Бродерик и юный мастер Рональд были отчаяннее прочих, ни на шаг от зверя не отставали... Многим пришлось отступиться, но только не им. – Поглядела на Лиззи и заключила: – Не воротились они с той охоты. Пропали, словно и не бывали... То был последний раз, когда видели их живыми.

 – А мертвыми?

 – И мертвыми не видали. Видать, завел их матерый в такую глухомань, которую не каждому смертному отыскать доводится, завел да в схватку вступил. И не было в ней ни победителя, ни проигравшего... Так и увял род Бродериков. Никого более не осталось!

Однако Элизабет не могла отступиться:

 – Но разве их не искали? Те же охотники, что с ними в охоте участвовали? Как могло статься, что не нашли... даже тела?

Сказала и вздрогнула даже, обхватила себя руками. Альвина покачала головой...

 – Искали... долго искали. Да только найти так и не нашли! – сказала она с тяжелым вздохом.

20 глава


Только за ужином Лиззи с супругом встретились снова, расселись по тем же местам в тягостном молчании и принялись за еду. Ни один не спешил скрасить трапезу вежливым диалогом, ни единой попытки не предпринял, еще и еда, пусть и вкусно приготовленная, на языке отдавала привкусом тлена. То, верно, горчили рассыпавшиеся в прах надежды Элизабет на доброе начало их с мужем отношений...

Она исподволь глянула на него: он снова был без очков, глядел в тарелку льдинами глаз и мерно работал челюстями. Насупленный и явно не в настроении, он вдруг осведомился:

 – Чем занимались весь день? Надеюсь, не очень скучали в мое отсутствие?

 – А вы отсутствовали? – ответила девушка вопросом на вопрос. Всего лишь хотела на лжи подловить: отсутствовать и целоваться в дровнике – вещи совершенно противоположные.

Аддингтон воспринял ее слова совершенно иначе: различил безразличие, которое его уязвило.

 – Вы, как я вижу, этого не заметили, – отчеканил он неприветливым тоном, – однако хозяйственные дела вынудили меня ехать в Кардифф и пробыть там до самого вечера.

 – Уверена, вы приятно провели время.

 – Как и вы, полагаю?

Он окатил ее воистину ледяным взглядом, таким, что Лиззи пожалела об отсутствии очков: уж лучше бы прятался за своими стекляшками. Подумаешь, великая честь, видеть эти презрение и неприятие в глазах.

 – О, это был просто незабываемый день! – не без сарказма откликнулась она, и совершенно не ожидала, что Аддингтон вскочит на ноги и швырнет салфетку на стол. Та приземлилась в непосредственной близости от фужера с недопитым вином, и тот, зашатавшись на длинной ножке, едва не опрокинулся на белую скатерть.

Они оба глядели на него с долю секунды, и Аддингтон первый, дернув головой, что, верно, означало вежливый кивок, вышел из кухни, так более на нее и не глянув.