«От сглаза», «От горла», «От завалков», «От грешной болезни»...

И совсем ничего от нежеланной...

 – Что вы здесь делаете, скажите на милость? – грозный голос Альвины заставил Элизабет замереть в странной позе. С одним из флаконов в руках... Сгорбленной. С перекошенным ужасом лицом...

 – Ищу кое-что.

 – Что же, уж объясните? – И несколько смягчившись: – А коли нуждаетесь в чем-то, могли и спросить. Я завсегда помогу... – Старуха коснулась флакона, зажатого в пальцах хозяйки. – А это вам лучше отдать: оно мужскую немощь излечивает, хозяину, полагаю, такое пока ни к чему.

Лиззи разжала пальцы, флакон вывалился из рук, да и сама она словно подломилась: рухнула на старый матрац и разрыдалась.

Альвина, к нежностям никак не приученная, неловко похлопала девушку по спине. Смущенная на свой особенный лад, не без строгости вопросила:

 – И что это вы разнюнились, как дитяте? Аль вас хозяин обидел чем? Так все то пустое, стерпится-слюбится...

Лиззи и прорыдала:

 – Мне сон жуткий приснился. Такой, что мороз по коже... – И отняла от лица руки, поглядела на собеседницу большими, полными слез глазами: – Привиделось мне, как к леди Мелинде оборотень пробрался... Через окно, прямиком в спальню. И он... это жуткое существо, – голос Элизы прервался, дрогнул от страшного воспоминания, – набросился на нее. Шептал всякое непотребное... И все это как бы я... словно меня он касался и мной... овладел.

Она снова уткнулась в ладони и снова потекли непокорные слезы.

Альвина лишь головой покачала, изобразила недоумение.

 – То сон был дурной, вам-то с него что сталось?

Элизабет вскинулась:

 – Не я ли новая хозяйка Раглана? Не мужа ли моего волки подрали? А если не волки? Чудовище какое. И сам он теперь... в чудовище обратится... А это, – она обхватила руками живот, – проклятое семя, во мне им посеянное. Могу ли я, зная все это, позволить ему утвердиться? Не лучше ли сразу его изничтожить? – И Лиззи вскочила с матраца, схватила старуху за руки. – Помоги мне, Альвина, сама говорила, что можешь...

 – А вы говорили, что грех от младенчика избавляться!

 – Не думала я, что так обернется. Прошу, умоляю, дай мне ведьмовского средства!

Альвина вздохнула, протяжно, с присвистом сквозь щербатые зубы.

Сказала:

 – Не ведьма я, дочка. Знахарка, не больше... А ты впечатлительна больно, не думала, что настолько. – Освободила обе руки и завозилась у полок с флаконами. – На вот, – капнула что-то в стакан, – пары глотков тебе хватит.

Элиза с жадностью припала к стакану, выпила все до капли.

Спросила с надеждой:

 – Это то самое?

 – Абортивное? Нет. Только от нервов, – молвила старуха. И вдруг коснулась ее живота... – Ты в первый раз была с ним? – спросила при этом. – С хозяином-то? Я видела кровь на измятых давеча простынях. И вот что скажу: редко кто с первого раза понести сумеет. Бывает приходится постараться...

Элизабет выдохнула с протяжным стоном, как будто разжались залипшие легкие. Улыбнулась невольно... И вдруг покраснела.

Старуха же головой покачала:

 – Я вот что скажу, – сказала она, – забудьте вы эти легенды, про оборотней и папоротниковые поля, они только старые сказки, из уст в уста передающиеся. Темному люду – потеха в дождливый вечер... Вам же, девице чувствительной и нервной, – слезы да страшные сны. Выбросьте это из головы! – И даже пальцем, как маленькой, пригрозила.

Элизабет молча сглотнула, смахнула еще непросохшие слезы с ресниц.

Тогда и сказала:

 – Не ты ли вчера о другом говорила? Стращала меня пуще некуда. Теперь же себе противоречишь...

 – Перестаралась я малость, – призналась Альвина с явным усилием. – Хотела постращать для забавы... Валлийским фольклором попотчевать. Кто ж думал, что вы впечатлительны сверх меры?

И Лиззи застыла с распахнутым ртом, враз онемела от возмущения.

В этот момент они и услыхала шаги, быстрые, торопливые.

 – Альвина, – Джейн появилась на пороге, – мне кажется, девочка померла. Она посинела и больше не шевелится...

 – Как померла? – выдохнула старуха. – Ей лучше уже становилась. Никак не могла я так ошибиться...

И, взмахнув руками, она устремилась по коридору к комнате девочки.

31 глава.


 – Я тоже поеду, – сказала Элизабет. – Принесу семье девочки соболезнования от нас. Так было бы правильнее всего!

 – Тогда и мне стоит поехать. – Аддингтон, стоя на нижней ступеньке лестницы, с решительным видом зажал перевязанный бок рукою.

Лиззи шагнула вперед и тихо, так, чтобы не услышали слуги, произнесла:

 – Не лучше ли тебе поберечься? Не стоит испытывать судьбу. Мы с Томасом справимся самостоятельно...

Было так странно глядеть в затемненные очками глаза и не испытывать неприязни, беспочвенного предубеждения, что вело ее с первого дня знакомства с этим мужчиной, мешало взглянуть на него другими глазами.

Теперь было иначе...

Совсем по-другому.

И чувства были другими: так скоро переменившимися, что ей самой непонятными.

Что это было сейчас там в груди, сменило предубеждение чем-то теплым, комочком свернувшимся у сердца? Уютным. Трепетным. Сладко мурлычущим при каждом ласковом взгляде, касании, высказанной заботе со стороны собственного супруга.

Неужто любовь?

И нежность, прежде ей неиспытанная, нахлынула так внезапно, так мощно и всеобъемлюще, что ей бы вцепиться в мужнин сюртук, обвить его шею руками, прижаться к груди.

Просто, чтоб не упасть...

Поделиться излишками чувства.

Она не решилась.

 – Элиза, – Аддингтон сам подался вперед, взял ее руку, коснулся ее губами, – я верю, что ты способна справиться сама, я только хочу помочь тебе в этом... Рядом быть, мне это приятно.

Лиззи смутилась, присутствие слуг не давало ответить тем же, руки она все же не отняла.

 – Мы обернемся в мгновение ока, ты вряд ли сумеешь заметить, – ответила она. И тише добавила: – Не стоит тревожить едва поджившие раны тряской по нашему бездорожью. К тому же Томас возьмет открытую коляску – в нее сподручнее уложить... тело девочки – а яркий свет будет вреден для тебя. День нынче солнечный! Сам посмотри.

Аддингтон нехотя уступил, столь же нехотя отпустил ее руку. А после – она слышала это – напомнил слуге прихватить в дорогу ружье. Всякое может случиться, заметил он между делом.

И вот они ехали в деревню, вдвоем с Томасом, сидя бок о бок на облучке, так, как Лиззи никогда прежде не ездила – здесь, в Уэльсе, все было много иначе.

И ей – она ощутила вдруг это – нравилась эта свобода!

Эти поля, покрытые чуть пробившимся по весне папоротником...

Океан... крики чаек... песчаные дюны с осколками перламутровых раковин...

Стены старого замка... забавный щенок...

Ключ! Она совсем позабыла о ключе.

Даже дернулась, так, что Томас спросил:

 – Мэм, что-то случилось?

 – Вспомнила нечто важное, – отозвалась она. И сразу же поинтересовалась: – Помнишь, тот вечер в пути, когда ты стрелял в непонятное... животное?

 – В волка-то? Как же не помнить. Теперь-то я точно уверен, что видел... Часто о том вспоминал.

 – Значит, ты точно уверен, что видел... животное?

 – Точно, мэм. Пусть Джейн и считает иначе... Она – трусиха, – добавил с тихой улыбкой. Даже голос его смягчился. – Верит в бабские сказки. Про оборотней да цветущие папоротники в полях. Всяк знает, что это все не взаправду...

 – А как же охотник на оборотней, нанятый местными крестьянами? Слыхала такой появился в округе.

Томас видимо подивился ее осведомленности.

 – Темные они люди, – покачал головой, – вот кто-то этим и воспользовался. – Добавил тут же: – Хозяин в такие байки не верит. Вот и я не верю... Он человек разумный, а я его суждениям доверяю.

Лиззи поглядела на профиль слуги, его простое, открытое лицо, высвеченное солнечными лучами.

Заметила как бы невзначай:

 – Вы, я слыхала, давно с ним знакомы, служили на одном корабле.

 – Было дело. Ходили на «Спартиэйте» под началом капитана Фрэнсиса Лафорея...

 – И корабль у вас был «заколдованным».

 – Вы и об этом слыхали?! – хохотнул Томас, ударив себя по коленке. – Славные были деньки!

Да и ребятки отменные... Многие сгинули, – потемнел лицом так же внезапно, как и развеселился, – так и не ступили на берег. Стоят передо мной, как живые...

 – Муж говорил, вы жизнь ему спасли.

Томас отвлекся от дороги, поглядел на нее в задумчивости.

 – Да что там, – пожал вдруг плечами, – в лазарет отволок, когда его шрапнелью-то посекло от взорвавшегося снаряда. Делов-то! Я тогда многим помог. Да не все выжить сумели...

И Лиззи, вдруг осознав это, как откровение, произнесла:

 – Я рада, что вы были рядом тогда... что помогли ему... и спасли. – И вдруг повинилась: – Простите, что к Джейн была недобра, что думала всякое.

 – Вас можно понять – она зла не держит, – покачал головой возница. – А с хозяином просто вышло: я думать не думал, кто он и что, просто помог, как и всякому другому. А он вот, позаботился обо мне... И я так вам скажу: мистер Аддингтон – редкой души человек, повезло вам его внимания добиться. Держитесь этого и не отступайте! Он, может, обузой быть вам не хочет, но любит по-настоящему. – И вдруг смутился: – Простите, если лишнее говорю. Не мое это дело... Я ведь только из дружеского расположения. – И прищелкнул кнутом, погоняя серого мерина.


Появление хозяйской коляски наделало в деревне настоящий переполох: мал и стар высыпали на улицу полюбоваться новой хозяйкой. И Лиззи, подумав о скорбной причине, приведшей ее сюда, невольно порадовалась широким полям надетой по случаю шляпки: хотя бы за ней не видели ее глаз.