Пехотную мину-ловушку, завалявшуюся в дорожной пыли с военных времен, никто, конечно же, в расчет не брал.

У судьбы, однако, свои резоны.

И никакого пафоса.

Малая нужда настигла полковника в дороге — громоздкий армейский джип притормозил у обочины.

Идиотская привычка сепаратиста гадить где попало. Только и всего.


Справедливости ради надо сказать, Антон боролся довольно долго.

Стадо высокооплачиваемых адвокатов еще с полгода топталось вокруг далекой африканской страны.

Там снова была война. Будто только и делали, что ждали того момента, когда первый общенациональный лидер так неудачно пописает у дороги. Или — не успеет, бедняга, предстанет перед Господом с полным мочевым пузырем. И расстегнутой ширинкой.

Но как бы там ни было, теперь до его обязательств никому не было дела. Деньги, бумаги, доверенные лица ухнули в топку вооруженного противостояния. И разумеется, сгорели дотла.

Такое создавалось впечатление.


— Канули наши деньги — очередная бригада юристов вернулась ни с чем. Самое время было остановиться.

— Твои… — Антон смотрел в сторону. Говорил небрежно, будто не придавая особого значения.

— Мои?

— Ну, разумеется. А разве нет?


Никогда не забуду этот миг.

Тоша резко вскинул голову. Полоснул острым, насмешливым взглядом.

В груди у меня похолодело: понял.

Он, однако ж, молчал. Смотрел. Смешинка в глазах наливалась злостью.


— Не слышу! — Интонация была прежней — из далекого прошлого. Требовательной — до грубости. Угрожающей. По сути — хамской.

— Видимо, да.

— Так-то! — Он успокоился быстро. Двух слов оказалось достаточно. Надо полагать — тоже расслышал интонацию. Прежнюю.


И — все.

Ничего не было сказано. Потому не знаю: разгадал Антон мои замыслы или просто действовал по собственному обыкновению. Мяч в любом случае был на его подаче. Он и ударил.

Ничего не изменилось внешне.

Он не прогнал меня из дома, не отобрал машину, одежду, украшения.

Никто ничего не понял, кроме самого ближнего круга. Друзей и врагов, как водится в ближнем кругу.

Только с этого дня я потеряла право голоса. Да и вообще все права.

Прошлое возвратилось.

Выходило — самый большой и прочный крючок из Антоновых снастей достался мне. И любимая Тошина наживка — человеческая слабость — была на том крючке. Моя слабость.

С этим ничего уже нельзя было поделать, «поздняк метаться» — как говорил Антон.

Страшно рыбе умирать на крючке.

Еще страшнее — умирать медленно. Потому что рыбак, оступившись на крутом берегу, долго падает в пропасть и рыбу — вместе с удочкой — тащит за собой.

Очень долго. Целых четыре года.

2002

Этим вечером я припозднилась в офисе, домой возвращаюсь затемно.

Народ все никак не мог разойтись, все мусолил подробности прошедшей пресс-конференции, наслаждался плодами собственного успеха.

Маленького, не слишком значительного. Однако первого — за месяцы бесконечной тоски в ожидании окончательного краха.

Новый Арбат непривычно пуст, сияет рекламой, как рождественская елка.

Мы проскакиваем его за несколько минут, вылетаем на Кутузовский — значит, дома будем уже через четверть часа.

Мне, однако, неймется.

Визитная карточка — та, которую демонстративно долго «искала» в сумке, — вот она, аккуратно отложена в сторону от всяких мелочей, в боковой кармашек. Вдобавок застегнутый на молнию.

Незнакомое имя. Странный адрес.

— Скажи-ка, Гена, Антон Васильевич часто ездил в издательство «Премьер-пресс»?

— Куда? — Внушительные габариты не мешают главному секьюрити ловко развернуться на переднем сиденье машины. Подвижная гора мускулов, ничего не скажешь.

— В издательство «Премьер». — Сверяясь с визиткой, называю адрес.

— Ни разу не ездил. По крайней мере с нами.

— А без вас?

— А без нас последние полтора года Антон Васильевич не выезжал.

— Ну и ладно.


Вот ты и попался, голубчик.

Сомневаться в твоей искренности у меня есть все основания.

А тому, чье имя значится на визитке, нет никакого резона врать.

Он не журналист и — кажется, я уже говорила об этом — не просил интервью.

— Простите, — сказал он негромко, легко коснувшись моего локтя рукой, — вы не могли бы уделить мне пару минут? Дело, видите ли, в том, что Антон Васильевич незадолго до гибели передал нам для публикации свой роман. — Последнее — почти шепотом, едва не касаясь губами моего уха.

— Что передал?! — Я понимаю: лучше бы чутким журналистским ушам этого не слышать. Но не могу скрыть изумления.

— Роман, — очень тихо, одними губами. Я не ослышалась, хотя никак не могу поверить в то, что слышу.

— Поговорим об этом отдельно, хорошо?

— Разумеется. Здесь мои координаты. Позвоните, пожалуйста, я буду ждать.

— Обязательно позвоню.

Моя бы воля — схватилась за трубку прямо сейчас или еще раньше, едва переступила порог кабинета.

И вообще не стоило отпускать издателя. Взяла бы под локоток, увлекла за собой к лифту. Мало ли что? Приглянулся, к примеру, журналист. Задал интересный вопрос, нашел ключик. Бывает.

Однако — сдержалась.

Теперь вот умираю от любопытства.

Антон написал роман?! Невероятно.


— А что?

Выдержав паузу, охранник Гена все же срывается — задает вопрос. Он напряжен. И нервишки сдают.

Единственное, чего добивается, дурачок: укрепляет меня в мысли о том, что врет. И — боится.

Вопрос: почему?

— Да ничего, собственно. Предлагают сотрудничество. Я подумала, может, Антон уже вел переговоры.

— С издательством?

— Ну да. Мне так показалось. Они, впрочем, могли встречаться где угодно. У нас в офисе, в ресторане…

— С этим типом… с водянистыми глазами? Нет, Антон Васильевич с ним не встречался. Никогда.

— Ты так в этом уверен?

— Абсолютно уверен.

Игра становится по-настоящему интересной.

Мало того, что главный охранник безошибочно вычислил издателя в плотной толпе журналистов, он зачем-то упорствует.

Был ведь хороший повод выйти сухим из воды. Допускаю вполне: Антон не ездил в издательство. Не королевское это дело, в конце-то концов. Встречались действительно на другой территории. И — взятки гладки. Охрана, в принципе, не обязана помнить всякого, с кем когда-либо общался Тоша.

Он, однако, настаивает.

Зачем? Не понимаю. Еще одна вязанка дров — сухих и горючих — в костер моего любопытства.

Тот, разумеется, вспыхивает с новой силой.


Утром, едва дождавшись приличествующего времени, звоню, готовая, в принципе, ко всему.

Узнать, к примеру, о том, что визитка липовая, никакого издательства «Премьер» не существует. Или — существует, но человека, чье имя значится на визитке, там не знают. Или — знают, но вчера ни на какие пресс-конференции он не ездил, а про Антона Полонского слышит впервые. Или — не впервые, но исключительно из прессы.

Et cetera…

Дурацкая шутка, розыгрыш, наваждение, в конце концов.

Однако ж — ничего подобного.

Да, отвечают мне по указанному номеру, знают, ждут. В любое удобное время.

Надо ли говорить, оно наступает через полтора часа — ровно столько потрачено на сборы и дорогу до издательского офиса.

Там, в небольшом безликом кабинете, обставленном, возможно, дорогой, но совершенно обычной незатейливой мебелью, меня встречает «тип с водянистыми глазами».

Молодой человек неброской внешности — совершенно под стать кабинету. Глаза у него действительно очень светлые, притом какого-то неопределенного цвета. Блекло-голубые? Серо-голубые? Бледно-зеленые? Невозможно сказать наверняка.

Сам он тоже какой-то неопределенный и неуверенный. Не хозяин вроде. А так — заглянул на пару минут по какой-то нужде. То ли проситель, то ли клерк. Никак не владелец крупного издательского дома.

Однако ж он — собственной персоной. Табличка у двери тому порукой. И вежливая девушка-секретарь в приемной.

Что ж, у каждого свой стиль.

Он между тем смотрит в сторону. Говорит аккуратно, будто вслепую нащупывает слова.


— С Антоном Васильевичем мы знакомы года два. Кто-то случайно представил. Где-то. Сами, наверное, знаете, как бывает. Потом встречались пару раз — тоже мельком. Три месяца назад он позвонил и попросил о встрече.

— Попросил?

— Да. Вас это удивляет?

— Нет. Скорее интересует: вы встречались здесь, в вашем офисе?

— Да. Здесь. Именно в этом кабинете, если быть точным. А почему вы спрашиваете?

— Так. Некоторые личные обстоятельства… К вам это не имеет отношения. Простите, что перебила. Итак, Антон Васильевич прибыл к вам…

— Да… не с пустыми руками. Он принес рукопись. Сказал, что много размышлял последнее время, мысли записывал — хочет теперь поделиться с читающей публикой, так сказать. Мы поначалу решили: мемуары. Возраст, правда, еще не располагал… Но всяко бывает. Прочли — оказалось иначе. Интереснее. Откровенно говоря, мы не ожидали…

Он все время говорит «мы», и в конце концов это начинает раздражать.

То ли «мы, императоры всея Руси…».

То ли некий загадочный круг посвященных, от лица которых вещает.

Это, пожалуй, подходит.

— Простите, что перебиваю снова. «Мы» — это кто?

— Мы? — Он как будто искренне удивлен вопросу. — Ну как вам сказать… Я, мои коллеги. Заместители, главный редактор, конечно же. Рукопись читали несколько человек.

— Понятно…

Ни черта на самом деле мне не понятно.