— Готов признать. Выходит, однако ж, вы ее нарушаете.

— Аргументируйте.

— Чего ж тут аргументировать? Тайна вклада, к примеру. По аналогии. Человек вам — деньги, а вы, задрав штаны, — к конкуренту.

— Штаны опустим. В остальном — подмена понятий. Никаких денег, никакого человека. Ситуация. Первоклассный банкир — продолжу вашу аналогию — знает, к примеру, как обстоят дела в стане потенциальных клиентов?

— Допустим.

— Наверняка. Идем дальше. Может он — опять же к примеру — взвесить возможности, степень — улавливаете мотив? — готовности, тому подобное… И, оценив ситуацию, сделать первый шаг? Вероятная коллизия?

— Теоретически…

— И на том спасибо. Банкир, стало быть, может теоретически. Ну, так из этого следует, что ваш покорный слуга представляет сообщество более прогрессивное. Только и всего.

— Прогрессивный, выходит, киллер?

— Выходит, так.

— Арифметически выверено?

— Да хоть и арифметически.

— Исключительно арифметически. А надо бы — много шире. Психологию, к примеру, не мешало бы присовокупить. Как насчет психологии?

— Положительно. А что?

— А вот не желаю я, к примеру, следовать вашей арифметике. Алогичный я человек. Допустим — в качестве бонуса вам за дерзость, — что арифметическое построение справедливо. Хотя — извиняюсь, конечно, — дикая бредятина. Но — допустим. Она… Особа, как вы изволите выражаться, известная нам обоим, помышляет о чем-то эдаком.

— О том, чтобы отправить вас на тот свет. Давайте уж говорить прямо.

— Давайте. Отправить меня на тот свет желает особа, нам обоим хорошо известная. А кстати — о ком речь? Сверим часы во избежание досадных недоразумений. Не возражаете?

— Помилуйте! Очень своевременно. Супруга ваша. Пока еще — законная, правда, не венчанная, ну так по нынешним временам это без разницы. А вы, товарищ муж, кого имели в виду?

— Ну, допустим, ее имел. В виду.

— Совпало. Дальше.

— Дальше — больше. Жена, стало быть, желает меня извести. Допустим. А я — несмотря ни на что — смерти ей не желаю. И куда — при таком раскладе — отправляется ваша арифметика? В жопу-с.

— При таком — возможно. Только расклад иной.

— Откуда известно?

— Оттуда же, откуда — про намерения особы. Из источников. И потом, что такое: не желаю? Глагол настоящего времени, похоже?

— Ну, допустим.

— Ошибочка-с. Вам бы следовало сказать: не желал. А вернее, желал. И — надо признать — своего добился.

— Это как понимать?

— Да как? В буквальном, разумеется, смысле. Вы, голубчик, не только желали смерти дражайшей супруги, но и самым что ни на есть натуральным способом отправили ее к праотцам…

— Хих! Источники, говорите?

— Источники. И я не закончил. Отправили благополучно. А счастливые обстоятельства спасения вышеуказанной особы от вас никоим образом не зависели. Это уже из области совсем других отношений. Я бы сказал, нематериальных. Так что, как ни крути, выходит — желали, исполнили. Финал, однако, не удался. Из-за чего, полагаю, досадуете и поныне. К чему лукавить? Степень вашей готовности я оцениваю как более высокую.

— Забавная вытанцовывается история. Я, подлец, ее убил, но не до смерти. Не успокоился, пребываю… в высокой степени готовности. Она, страдалица, тем временем подыскивает киллера. Он же — прогрессивный профессионал — приходит ко мне. С деловым, конструктивным предложением. Так, что ли?

— Можно сказать и так. Рабочая ситуация.

— Желаете, значит-ца, поработать на меня?

— Желаю. А вам как будто не по себе? С чего бы? Разве — впервой?


Мягко сказано: не по себе.

Поздновато замечено.

Впрочем, я старался изо всех сил. Держался. Куражился. Даже шутил, а вернее — иронизировал.

На самом же деле чувство было такое… Отвратительное.

Мелкая дрожь внутри, пот холодный — снаружи. Хорошо, что пиджак, и не видно под ним, как рубашка прилипла к телу, расползаются из-под мышек и на спине потные пятна.

Сухость — во рту.

Scottish, понятное дело, давно допит. Заказать другую порцию — за такой-то беседой — руки не дошли. Или — в голову не пришло. Какая, собственно, разница? В горле теперь скребло наждаком, и язык подчинялся без особой охоты. Может, от страха?

Чего уж греха таить! Струхнул основательно.

И проснулся.

Знаете, наверное, как бывает во сне; все кончается вдруг, на полуслове, нелогично и необъяснимо.

Рвется нить, связующая миры.

Ты просыпаешься. В тревоге, тоске, с отголосками пережитого в помертвевшей душе.

И не сразу понимаешь, что за мир вокруг?

Так все и было.

Позже подумалось: может, вообще не стоило просыпаться?

Потом началось такое…

Сон второй, в котором душа моя получила некоторые разъяснения

Наступила другая ночь, и я заснул.

Вопреки обыкновению — не сразу. Совсем не сразу. Можно сказать, что этой ночью мне не спалось.

Виной, разумеется, были события прошлой ночи, хотя, сказать откровенно, ни черта толком я не помнил. Но проснулся в прескверном расположении духа.

День пропал. Я был зол как скотина. Хотел уйти в нирвану: выпил бутылку виски, запил пивом, покурил траву — не пришло. Только налился под завязку. Со мной бывает.

А голова ясная.

Иногда — если настроение, конечно, подходящее — впадая в такую паршивую непонятность, я притворяюсь.

Бормочу, к примеру, что-то несусветное, башкой мотаю, как ушибленный бык, слюни пускаю — народ вокруг в полной уверенности: не в себе человек. Хватают, волокут, реплики всякие… А я слушаю, на ус мотаю. Поучительно.

В общем, к вечеру стал я никакой. Привезли, положили.

А заснуть — не могу.

Однако — за полночь зашло — забылся.

Душа к тому времени чуть не изошла в ожидании. Потому как колбасило ее, душу, ничуть не меньше моего.

Тошно было, но надеялась. Были все же кое-какие основания. Смутные догадки. Вдруг разъяснится именно этой ночью?

Ничегошеньки, однако, не разъяснилось. Совсем наоборот — запуталось еще сильнее.

Снова был бар, прокуренный и тесный. Заунывный напев саксофона. Звон посуды, женский смех.

Все — как прежде.

Однако не все.

Я устал.

В этом сне, а точнее, по условиям этого сна… Так бывает, не правда ли? Видится что-то определенное, что в реальном мире имеет четкое назначение, хорошо известные границы во времени и в пространстве. Но во сне возникает условие, вроде правил игры, по которым это вовсе не то и не так, как в жизни. Иначе.

Дети, бывает, играют в похожие игры. Ручка от швабры у них условно считается — конь. Зажал меж коленок и поскакал. Комочек песка — пирожок. Очень, между прочим, естественно подносят к губам и чмокают, будто вкусно. Или вдруг вообразят, что переместились во времени, в прошлые — к примеру — средние века. Затевают междоусобные войны, представляют себя рыцарями Алой и Белой розы. Между прочим, весьма натурально входят в образ и сами, похоже, на время игры верят, что время сместилось.

Называется: понарошку.

Вот и я понарошку, во сне, точно знал, что торчу в этом баре который уж вечер кряду. Никак не второй. И даже не десятый. Может, месяц, а быть может, и два прикован к паршивому месту цепями.

Кандалы ожидания.

Кто-то со знанием дела сказал однажды: самое мерзкое в жизни — ожидание и погоня. Насчет погони — не знаю. Меня, случалось, она увлекала. Что же касается ожидания, прав был неизвестный. Готов подписаться собственной кровью.

Жду. Томлюсь.

Будто знаю, что давешний зыбкий стервец непременно появится здесь, но не знаю — когда. И во что бы то ни стало должен снова увидеть его, расспросить обо всем основательно. Разобраться, наконец, в чертовщине, которую нес.

Тошно мне. Но сижу, караулю.

Ненавижу Косма, и «Опавшие листья», и саксофон, который, тужась нещадно, давит их из себя каждый вечер. Бесконечно.

А я все сижу.

Впрочем, верю: все кончается рано или поздно. Все проходит.

И это прошло.

Только так обернулось, что уж лучше бы не проходило, оставалось как прежде. Сидел бы в проклятом баре, как на привязи, и не знал ничего ни о чем.

Так нет же!

Он появился снова, как и прежде, внезапно и непонятно откуда. Вдруг возник за спиной, кашлянул негромко. Мне бы радоваться — кончилась пытка бессрочным ожиданием. Но, едва заслышав тихий кашель, похолодел.

Он тем временем бестелесной тенью обогнул стол, оказался напротив.

Блеклая наружность, бесцветный голос. Вроде есть человек — и нет человека.

Сплошной фантом.


— А вы тут, собственно, как? Зачем?

— Вас поджидаю.

— С какой бы стати? Вроде — не договаривались.

— Я бы сказал: не договорили. А это не есть хорошо. Не люблю многоточий.

— Ошибаетесь, батенька. Разговор был закончен. Притом весьма определенно. Вы, наверное, засиделись тут после. Приняли на грудь. В лучших традициях. А? Признайтесь, было?

— Ни черта подобного. Я…

Поперхнулся.

Именно так. Любимое местоимение застряло в горле, как кусок горячего мяса, проглоченный целиком.

Была такая история в ранней молодости: пили водку, жарили шашлыки. Умилялись, что «на природе». Природа, прямо скажем, была не ахти, всех-то красот — грязное болотце на городской окраине. Свежим воздухом, однако, шибануло по организму. Жрать хотелось неимоверно. Сизое мясо, пересыпанное скользким луком, едва успело зашипеть над костром. Расхватали самопальные шампуры. Обжигаясь, хватали молодыми хищными ртами, не жевали, спешили набить утробу. Вот и я заглотал здоровенный кусок. Подавился. Шмат горячего мяса проскочил, как говорят, «не в то горло». И застрял. Дыхание перехватило. Откачали меня кое-как. Ощущение было такое… запредельное. Запомнил на всю жизнь.