Линда Стейси - Дом с секретами

Под чьими-то ногами хрустнула ветка, но Мадлен не шелохнулась. Она поняла, что в лесу был еще кто-то. Но кто?

– Бандит, это ты?

Молчание.

Мадлен еще раз взглянула на отель. Она точно знала, что рядом с ней кто-то находился. Она слышала шаги, ей не ответили, когда она окликнула. Все ее инстинкты подсказывали ей, что нужно убегать оттуда как можно скорее, но Бадди скулил и пронзительно лаял.

Мадлен не могла бросить своего любимца.

Она стала медленно подходить к щенку и разглядела на нем веревку. Должно быть, человек, который находился в лесу, связал его, и она должна была его знать.

Опустившись на колени, Мадлен стала быстро развязывать веревку, поминутно озираясь вокруг себя. Бадди подпрыгивал и мешал ей. Но его глаза были устремлены в одну точку за ее плечом, и Мадлен сковал ужас.

Потом наступила полная темнота.

Бандит облокотился о камин в зале, поднял длинную чугунную кочергу и поворошил угли почти погасшего огня. Потом выбрал длинное полено и сунул его в камин, бросив следом несколько небольших щепок, чтобы огонь разгорелся с новой силой. Подождал, пока не раздался уютный треск поленьев и языки пламени не стали выбрасывать снопы искр, потом зачерпнул совок угля из ведерка и подсыпал угли со всех сторон бревна.

Новость о том, что у отеля будет новый владелец, расстроила его больше, чем он готов был признать. Ведь это единственное место, где он когда-либо жил и чувствовал себя тут как дома. Здесь он наконец перестал убегать от своего прошлого. Конечно, сторожка всегда будет принадлежать ему, но мысль о том, что тут, в поместье, все кардинально поменяется, что он не сможет больше приходить на завтрак, сидеть за столом на этой кухне и видеть Номсу, Джека и Берни, просто разрывала душу.

Он обвел взглядом парадный зал, где на стенах рядами висели картины, на подоконниках стояли причудливые украшения, на сервантах и столах из темного дерева стояли произведения искусства. Мадлен всегда удивлялась, почему нигде не видно семейных фотографий, но в дневнике Эмили они нашли ответы на этот вопрос. Бандит посмотрел вверх, туда, где должен был висеть портрет его отца, сына Эмили. Должен был – но не висел, его просто не существовало в природе. Его отец был изгоем, и в семейной истории было слишком много секретов, которые следовало сохранить.

– Почему я не уделял тебе больше внимания? – спросил Бандит сам себя. Он провел рукой по темно-синей обивке честерфилдского диванчика, отчаянно стараясь запечатлеть в памяти все мельчайшие детали комнаты. Он внимательно рассматривал каждый предмет мебели, каждый завиток узора на ковре, каждую фигурку и статуэтку, зная, что во всем этом хранится фамильный секрет семьи его отца. Семьи, членом которой он должен был считаться, но не считался.

Бандит планировал привезти отца домой на последнее Рождество сюда, в Ри-Хэд-холл. Он не знал, как много из своего прошлого помнит отец. Старик лишь смутно помнил тайный подземный ход, помнил, что ходил по нему, и много раз упоминал его в последние несколько месяцев. Бандит внимательно слушал его рассказы, как отец описывал фонари, которые раньше зажигали в этом туннеле, – они по-прежнему хранились там. И в то же время он говорил о детской, о громком звоне колокола в звоннице, о тех счастливых часах, что он провел перед камином.

Бандиту хотелось, чтобы отец увидел все это хоть один раз напоследок, но не знал, как тот отнесется к тому, что все теперь выглядит по-другому, когда поймет, что леди, как он ее называл, больше не живет здесь. Спросит ли он о подземном ходе, который теперь был завален так, что по нему опасно было ходить, и захочет ли увидеть его?

– Эй, Бадди, приятель! Что ты делаешь в доме? – Он наклонился к щенку, который вбежал в главный зал, запрыгнул на кожаный диванчик и принялся отчаянно лаять. Потом спрыгнул и стал сновать к парадной двери и обратно.

Бандит схватил пса за ошейник – и заметил обрывок нейлоновой веревки, привязанной к нему. Веревка была ему незнакома. Он сам всегда покупал инструменты и веревки, которыми пользовались в поместье, а эта была совсем не такой. Так откуда же она взялась на ошейнике Бадди?

– Джек, Мадлен что, начала привязывать Бадди?

Джек рассмеялся:

– Ты серьезно? С какой стати? Да он целыми днями носится туда-сюда, где ему вздумается, то в дом, то выскакивает наружу, бегает по лесу. Меня не удивит, если он каждую ночь спит в кроватке Поппи.

– Тогда почему у него веревка вокруг шеи завязана? – Бандит протянул обрывок веревки Джеку.

Оба посмотрели на веревку, пожали плечами и озабоченно уставились на Бадди, который продолжал носиться туда-сюда и лаять, словно пытаясь привлечь их внимание.

– Где Мэдди? – спросил Бандит.

– Я видел ее час или два назад, – ответил Джек, собрал пустые бокалы, которые стояли на столе, и пошел обратно в столовую.

Бандит побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Ему нужно было срочно найти Мадлен и по какой-то необъяснимой причине сделать это как можно быстрее.

– Джесс! Джесс, где Мадлен? – крикнул он, врываясь в спальню, где Джесс на коленях стояла у ванны, а Поппи прыгала в шапке пены, подняв ручонки над головой в надежде, что Бандит подхватит ее из воды и подбросит вверх.

– Я заметила, что ее кроссовок нет. И подумала, что она пошла с тобой. – Лицо Джесс вдруг побледнело, они с Бандитом одновременно уставились в окно. – Где она, Бандит? Господи Иисусе! Куда она делась?

Мадлен почувствовала боль.

Болела каждая клеточка тела. Она даже не могла понять, где болит больше всего. Ее руки были вытянуты над головой. Запястья связаны, и пальцы ног едва касались пола. Острая боль пронзала плечи, на которые пришелся вес всего тела.

Она приоткрыла глаза, сначала совсем чуть-чуть. Она знала, что находится в опасности. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться об этом. Теперь она пыталась быстро оценить и просчитать ситуацию.

Она находится в каком-то помещении. В нем было довольно темно, но сквозь щели в двери пробивался тусклый свет. Там могла быть еще одна комната, а может, дверь вела сразу на улицу. Судя по запаху, помещение построено из дерева, и это можно было безошибочно определить. Она могла рассмотреть только смутные тени старых деревянных балок, которые, вероятно, поддерживали крышу. Под ногами не было никакого коврового покрытия, только грубо строганные половицы.

В луче света, который пробивался из щели в двери, она смогла рассмотреть силуэт стула. Он стоял в дальнем углу, рядом с окном. Она заметила какую-то темную фигуру. На стуле кто-то сидел.

– Итак, ты наконец-то проснулась. – Этот ирландский акцент она узнала бы из тысячи. – А я все думал, сколько же пройдет времени. Некоторым нужно больше времени, чтобы прийти в себя, некоторым – меньше. Твоя сестрица проспала несколько часов в багажнике моей машины.

– Зачем… зачем я здесь? Что ты со мной сделал, придурок?

– Ну-ну, Мэдди, дорогуша, не стоит говорить со мной в таком тоне. – В его голосе послышалось еле сдерживаемое раздражение, и Мэдди почувствовала, как ее замутило от отвращения.

– Ты для меня ничего не значишь, Лиам.

– Конечно, значу. Мы любим друг друга, Мэдди. Правда, дорогуша?

– Лиам, я тебе уже говорила, ты потерял право называть меня так с того самого момента, когда я застала тебя тискающим ту девицу в нашей прихожей. А теперь отпусти меня. – Она замерла, задержав дыхание, когда увидела, как он обходит ее по кругу, не переступая границы света, и издали придирчиво рассматривает ее. – Полиция обыскала твой дом, Лиам. Они нашли тела и комнату с теми стендами. – Она помолчала, пытаясь рассмотреть выражение его лица, которое он старательно прятал от нее, стремясь держаться к ней только одним боком. – Почему, Лиам? Зачем ты это сделал? И почему Джесс? Зачем ты хотел убить Джесс?

Он остановился и уставился в окно. Мадлен удалось рассмотреть стену деревьев за окном. Там на веранде висели качели, и, увидев их, она поняла, что он приволок ее в летний домик, который находится в чаще леса.

– Они все предали меня, все!

– Кто все? – Мадлен попыталась пошевелить запястьями, чтобы избавиться от острой боли, простреливающей всю руку до самого плеча. Она страшилась тех слов, которые может от него услышать, зная, что на сделанных им стендах были фото Джесс и ее самой. Неужели он решил, что они тоже предали его?

– Она предала меня. У нее появился этот вопящий младенец. Она не должна была заводить еще одного ребенка – особенно такого, который постоянно требовал внимания! Мать любила ее больше, чем она любила меня. Как она могла?! – Он изо всех сил ударил рукой по стеклу, и оно разлетелось вдребезги. – Черт! Смотри, это все из-за тебя! – Он повернулся к ней и резко ударил ее по лицу ладонью, оставив на коже малиновый след от пощечины.

Мадлен закричала. Но дело было не в том, что его удар испугал ее.

Она увидела его лицо. Одна сторона была обожжена. Глубокие красные шрамы покрывали всю щеку. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее; левый глаз был закрыт, словно спаян огнем, вся половина лица сгорела вместе с волосами, неузнаваемо обезобразив того Лиама, которого она знала прежде.

– Видишь, что ты со мной сделала, Мэдди? Это ты сделала, Мэдди! Это все ты виновата!

Она покачала головой. Слезы хлынули из глаз, стекая по лицу. Джесс говорила, что он обожжен, но Мэдди не представляла насколько. Она понимала, что нужно тянуть время, нужно заговаривать ему зубы. В конце концов, ему больше нечего терять.

Странно, но на какое-то мгновение ей захотелось протянуть руку и коснуться его лица, захотелось облегчить его боль, убрать шрамы с лица. По какой-то причине ей было жаль, что он лишился своей привлекательности. Но потом она напомнила себе, что он сделал. Человек, который убил ее любимого Майкла, ее мать, ее отца, Анджелину и Бриджет, не говоря уже о его собственных родителях и сестре. Она покачала головой из стороны в сторону. Он чуть не убил Джесс, и поэтому она даже рада, что он страдает от невыносимой боли.